Омар Хайям и хайамовские четверостишия - Рубаи Хайям

Когда голову я под забором сложу,

В лапы смерти, как птица в ощип, угожу -

Завещаю: кувшин из меня изготовьте,

Приобщите меня к своему кутежу!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0145]

Озорное воображение Хайяма видит в этом для себя последнюю надежду на воскрешение: а вдруг волшебный дух вина и вдохнет в него жизнь?

Жизнь мгновенная, ветром гонима, прошла,

Мимо, мимо, как облако дыма, прошла.

Пусть я горя хлебнул, не хлебнув наслажденья, -

Жалко жизни, которая мимо прошла.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0418]

Год смерти Омара Хайяма неизвестен. Самой вероятной датой его кончины принято считать 1123 год. Из глубины XII века дошел до нас рассказ о последних часах Хайяма. Абу-л-Хасан Бейхаки слышал его от одного из родственников поэта. Омар Хайям в этот день внимательно читал "Книгу исцеления" Авиценны. Дойдя до раздела "Единое и множественное", он вложил золотую зубочистку между двумя листами и попросил позвать необходимых людей, чтобы сделать завещание. Весь этот день он не ел и не пил. Вечером, окончив последнюю молитву, поклонился до земли и сказал: "О боже, ты знаешь, что я познал тебя по мере моей возможности. Прости меня, мое знание тебя -- это мой путь к тебе". И умер.

Приведем в заключение еще один рассказ -- о посещении могилы Омара Хайяма его искренним почитателем Низами Арузи Самарканди. "В году 1113 в Балхе, на улице Работорговцев, -- пишет Низами Арузи, -- в доме Абу Саида Джарре остановились ходжа имам Хайям и ходжа имам Музаффар Исфизари, а я присоединился к услужению им. Во время пиршества я услышал, как Доказательство Истины Омар сказал: "Могила моя будет расположена в таком месте, где каждую весну ветерок будет осыпать меня цветами". Меня эти слова удивили, но я знал, что такой человек не станет говорить пустых слов. Когда в году 1135 я приехал в Нишапур, прошло уже четыре года с тех пор, как тот великий закрыл лицо свое покрывалом земли и низкий мир осиротел без него. И для меня он был наставником. В пятницу я пошел поклониться его праху и взял с собой одного человека, чтобы он указал мне его могилу. Он привел меня на кладбище Хайре. Я повернул налево и у подножия стены, отгораживающей сад, увидел его могилу. Грушевые и абрикосовые деревья свесились из этого сада и, распростерши над могилой цветущие ветви, всю могилу его скрыли под цветами. И мне пришли на память те слова, что я слышал от него в Балхе, и я разрыдался, ибо на всей поверхности земли и в странах Обитаемой четверти я не увидел бы для него более подходящего места. Бог, святой и всевышний, да уготовит ему место в райских кущах милостью своей и щедростью!"

Над могилой Омара Хайяма в Нишапуре ныне возвышается величественный надгробный памятник -- одно из лучших мемориальных сооружений в современном Иране. Ажурные конструкции надгробия напоминают чем-то стартовую установку, выводящую космический корабль на орбиты Вселенной.

* * *

Со стихами Омара Хайяма связаны два редких историко-литературных феномена.

Один -- это загадка объема и состава истинного поэтического наследия Хайяма. До наших дней не дошло не только автографов и прижизненных манускриптов четверостиший Омара Хайяма, но даже и списков, более или менее близких по времени к жизни поэта.

Поздних рукописей стихов Хайяма много, и они предстают перед исследователями в поразительном разнообразии, как по объему -количеству четверостиший, так и по самому составу, повторяющемуся от списка к списку лишь в малой части, Рукописи хайямовских сборников, как правило, небольшие -- двести-триста стихотворений, однако, собранные воедино, они дают внушительную цифру -около полутора тысяч рубаи.

Текстологический анализ этих стихотворений показывает, что в них можно обнаружить немало "пучков" -- сближенных по поэтической идее рубаи-вариантов. Это явление исследователи классической персидско-таджикской литературы объясняют следующим образом. Омар Хайям в условиях религиозных преследований был лишен возможности собирать и распространять свои стихи, он набрасывал их на отдельных листках бумаги, на полях рукописей. Ученики и единомышленники, слышавшие их от поэта, записывали стихи сразу или спустя некоторое время, в большем или меньшем приближении к авторскому тексту. Так рождался "пучок" рубаи-аналогов. В дальнейших переписываниях и устных передачах количество вариантов разрасталось.

Литературоведы-текстологи вскрыли и еще одно любопытное явление -- существование "странствующих" четверостиший. На это обратил внимание известный русский ученый В. А. Жуковский, один из самых первых исследователей истории персидско-таджикской литературы в отечественном востоковедении. В рукописных сборниках четверостиший Омара Хайяма и в изданных текстах Жуковский обнаружил множество стихотворений, засвидетельствованных в диванах других персидско-таджикских поэтов, он дал им название "странствующих". Изыскания Жуковского были продолжены другими исследователями, и результатом этой кропотливой работы был вывод -- в лучшем для XIX века издании поэтического наследия Омара Хайяма (Париж, 1867, издатель Дж. Никола) почти четвертая часть стихов, 108 рубаи из 464-х, принадлежит к категории "странствующих".

Право на авторство этих рубаи разделили с Омаром Хайямом такие классики персидско-таджикской литературы, как Хафиз, Аттар (1142--1230), Джалал ад-дин Руми (1207--1273) , Абдаллах Ансари (1006--1088) и другие, причем не только поэты более поздних поколений, но и некоторые предшественники Омара Хайяма. Так, например, два следующих рубаи встречаются среди четверостиший, приписываемых Авиценне.

С ослами будь ослом, не обнажай свой лик!

Ослейшего спроси -- он скажет: "Я велик!"

А коли у кого ослиных нет ушей,

Тот для ословства -- явный еретик.

(пер. И. Сельвинский) [sel-0002]

Я познание сделал своим ремеслом,

Я знаком с высшей правдой и с низменным злом.

Все тугие узлы я распутал на свете,

Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0013]

Не единичны случаи широкого "странствования", когда одно и то же рубаи встречается в рукописных диванах (а иногда и в публикациях) трех-четырех поэтов одновременно. Примером может послужить такое четверостишие:

Пью с умом: никогда не буяню спьяна.

Жадно пью: я не жаден, но жажда сильна.

Ты, святоша и трезвенник, занят собою -

Я себя забываю, напившись вина!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0298]

Оно приписывается Омару Хайяму, Анвари и Камал ад-дину Исмаилу (1172--1237). А хайямовское рубаи:

Если все государства, вблизи и вдали,

Покоренные, будут валяться в пыли -

Ты не станешь, великий владыка, бессмертным.

Твой удел невелик: три аршина земли.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0228]

встречается среди стихов Афзала Кашани (1195--1265), мастера ярких и остроумных четверостиший, и прекрасной поэтессы Мехсети Гянджеви, современницы Хайяма, с которым она, по преданию, встречалась.

Ограничимся еще двумя примерами. Следующее рубаи входит в состав поэтического наследия как Омара Хайяма, так и величайшего лирика Хафиза:

Не молящимся грешником надобно быть -

Веселящимся грешником надобно быть.

Так как жизнь драгоценная кончится скоро -

Шутником и насмешником надобно быть.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0236]

Современник Омара Хайяма поэт Санаи (середина XI в -- 1131 г.), оставивший огромное литературное наследие, разделяет с Хайямом право на авторство такого рубаи:

Муж ученый, который мудрее муллы,

Но бахвал и обманщик, -- достоин хулы.

Муж, чье слово прочнее гранитной скалы, -

Выше мудрого, выше любой похвалы!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0284]

Работа по выявлению подлинного литературного наследия Омара Хайяма, начатая В. А. Жуковским публикацией в 1897 году статьи "Омар Хайям и "странствующие" четверостишия", продолжается и поныне. Для авторской атрибуции этих кочующих из дивана в диван рубаи было предложено немало различных научных приемов. Основываясь на старых и надежных рукописных источниках, ученые признают ныне бесспорное авторство Омара Хайяма для нескольких десятков рубаи. В результате тщательных изысканий, проводившихся на протяжении десятилетий крупными филологами восточных и западных стран, методами текстологического, историко-литературного, стилистического, стиховедческого анализа, удалось определить группу четверостиший, примерно в четыреста стихотворений, которые с достаточной степенью уверенности можно считать принадлежащими перу Омара Хайяма. Что же касается тысячи других рубаи, "странствующих" под именем Хайяма, ни одно из них нельзя ни категорически приписать авторству Омара Хайяма, ни вычеркнуть решительно из его поэтического наследия.

Хайямовские четверостишия весьма различны по идейно-тематическому содержанию и далеко не равноценны по художественным достоинствам. Проведем небольшое сравнение. Вот три классических хайямовских рубаи. Точными штрихами набросана модель мироздания -- за этими четырьмя строками мы почти воочию видим облик ученого, философа, астронома: