Андрей Кожухов - Сергей Степняк-Кравчинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они опять принялись за свою томительно-медленную работу, разобрав минут в десять, которые показались им часом, следующую пару строчек. В них сообщалось, что Борис и еще двое из его товарищей были арестованы после отчаянного сопротивления. Этого краткого извещения было достаточно, чтобы увидеть всю безнадежность положения Бориса. Он - обреченный человек, какова бы ни была его роль в этой стычке. По новому закону всякое участие в подобных делах наказывалось смертью. Борис же не принадлежал к людям, способным стоять сложа руки, когда другие сражаются.
- Бедная Зина! - вздохнули оба.
Зина была жена Бориса.
После короткой паузы Лена опять взялась за ряд цифр, который скоро превратился в имя женщины, вызвавшей у них сочувственный вздох.
- Зина, Зина! Неужели?.. - воскликнул Андрей.
Первой его мыслью было, что она тоже арестована.
Через пять минут томительной неизвестности оказалось, что он ошибся.
"Зина, - говорилось дальше в письме, - поехала в Дубравник зондировать* почву и посмотреть, нельзя ли устроить побег Бориса".
______________
* Зондировать - здесь в значении исследовать, разведывать.
- А, вот они что замышляют! Я так рад! - сказал Андрей. - Тем скорее надо мне ехать.
За сообщением об участи Бориса следовал список других жертв, попавшихся в руки полиции; говорилось также о предстоящих процессах и о том, что предвидятся суровые приговоры, судя по тайным сведениям, полученным от официальных лиц.
Грустные известия о заключенных товарищах передавались кратко, деловым тоном, как составляются реляции об убитых и раненых после сражения.
Трагизм подпольной борьбы просачивался капля по капле. Не было возможности проглотить сразу горькую чашу; каждая особенно печальная весть вызывала у читающих невольные восклицания, но они спешили дальше, сдерживая чувства.
Чтение шло теперь гораздо быстрее. Шифр Жоржа становился правильнее, разбирать его сделалось легче.
После печального перечня потерь и жертв перешли к более приятной теме; в кратких словах, но со свойственным ему энтузиазмом, Жорж рассказывал о быстрых успехах движения вообще, указывая на широкое брожение умов, развивавшееся решительно всюду. Его слова действовали, как звук трубы, призывающей к новой битве от покрытого трупами поля сражения, или как вид залитого солнцем пейзажа по выходе из катакомб. Жизнь со всеми ее бурными волнениями эгоистично вступила в свои права, и, несмотря на тяжелое впечатление от письма, они окончили чтение его бодрее, чем можно было ожидать.
- Да, я уверена, что скоро заварится каша! - воскликнула радостно Лена, хотя она была правоверной народницей и все, на что намекал Жорж, шло вразрез с ее программой.
Она встала и принялась ходить взад и вперед по комнате, чтобы расправить онемевшие члены. Затем взяла письмо, осторожно посушила его над лампой и зажгла спичку с очевидным намерением сжечь его.
- Подождите, - остановил ее Андрей быстрым движением.
- Почему? Разве вы не списали адресов?
- Списал, но мне хотелось бы сохранить письмо еще на время.
- Зачем? Чтобы оно попалось в чужие руки? - резко ответила девушка.
Андрей возразил, что такого рода предосторожности излишни в Швейцарии, но Лену трудно было убедить. Как большая часть женщин, принимающих участие в конспирациях, она строго исполняла все правила.
- Но, быть может, вы согласитесь на компромисс, - сказала она смягчаясь.
Оторвав первую половину письма, касавшуюся Андрея, она тщательно зачеркнула в ней несколько шифрованных мест.
- Ведь вы хотите эту часть, не правда ли? - спросила она.
- Хорошо, я согласен на сделку. Эта часть письма мне действительно всего интереснее, и я жертвую остальным, - сказал Андрей, в то время как Лена стала на колени перед камином и принялась сжигать оставшиеся страницы письма и бумагу, на которой они разбирали шифр. Успокоивши свою совесть, она села на прежнее место.
- Итак, вы уезжаете, Андрей! - задумчиво проговорила она.
Чувствовалась какая-то необычная теплота в звуке ее голоса и во взгляде ее честных и смелых голубых глаз, обращенных на товарища. Остающиеся не могут глядеть без волнения на человека, покидающего безопасное убежище, чтобы снова рисковать жизнью в стране царского произвола.
- Вы скоро едете? - спросила она.
- Да, - ответил Андрей. - Деньги и паспорт будут здесь, надеюсь, дня через три-четыре. Я успею собраться. Хотел бы я знать, открыто ли его имя? прибавил он внезапно.
- Чье имя? - спросила девушка, поднимая глаза.
- Как - чье? Бориса.
Тяжелая утрата не переставала мучить Андрея, несмотря на его внешнее спокойствие и бодрость.
- Не думаю, чтобы они могли так скоро узнать, - ответила она. - Борис никогда прежде не бывал в Дубравнике. К тому же Жорж упомянул бы о таком важном обстоятельстве.
- Дай бог, чтобы было по-вашему, - сказал Андрей. - Это бы значительно облегчило побег. Во всяком случае, я скоро узнаю обо всем.
Они стали говорить о делах. Лена, очевидно, была опытна в деле контрабандной переправы через русскую границу. Она дала несколько очень полезных советов Андрею, хотя тот и был старше ее на несколько лет.
- Когда вы попадете в водоворот, не забывайте нас, - сказала она со вздохом. - Пишите иногда мне или Василию. Я тоже хочу вернуться. Устройте это, если возможно.
- С удовольствием. Да, кстати, где же это Василий? Почему вы не привели его с собой?
- Его не было в ресторане. Я послала ему записку, прося, зайти сюда. Вероятно, его не было дома. Он, наверное, в опере; сегодня дают "Роберта"*, иначе он был бы давно здесь.
______________
* "Роберт" - опера "Роберт Дьявол" французского композитора Ж.Мейербера (1791-1864).
Лена опустила руку в карман и вынула старомодные тяжеловесные золотые часы. Она их очень любила, как подарок отца, генерала николаевских времен; часы были с ней в Сибири, и она привезла их с собой в изгнание. Для измерения времени они служили лишь изредка, а гораздо чаще спокойно лежали у закладчиков, когда ей или ее товарищам нужны были деньги. Все они были так близки друг с другом, что понятие частной собственности само собою исчезало между ними. Тот факт, что часы находились в руках их законной владелицы, указывал на сравнительное процветание маленькой эмигрантской группы в настоящую минуту.
- Однако как поздно, - сказала Лена. - Уже первый час, надо торопиться домой, чтобы завтра поспеть на урок.
- Мне тоже нужно рано встать, чтобы засесть за литературу, - сказал Андрей.
- Кстати, - заметила Лена, - вы должны передать кому-нибудь из наших свою работу, когда уедете.
- Непременно. Она как нельзя лучше подойдет Василию. С его скромными привычками он отлично проживет на восемьдесят франков в месяц.
- Конечно, проживет, - подхватила Лена с видимой досадой.
- Хватит даже на то, чтобы водить вас в концерты и оперу.
Лена покраснела, хотя давно должна была привыкнуть к подобного рода шуткам. Андрей вечно дразнил ее этим поклонником; но она легко краснела, как все блондинки.
- Василий, во всяком случае, человек с твердыми принципами, а не сибарит*, как вы, - сказала она с улыбкой. - Но теперь прощайте, мне некогда ссориться с вами.
______________
* Сибарит - человек, изнеженный роскошью
Он взял лампу, чтобы посветить ей на лестнице, и подождал у дверей, пока она перешла через улицу к своему дому. Потом он медленно воротился в свою одинокую комнату.
Спасенная страница письма соблазнительно лежала на столе. Лена угадала правду: прося у нее письмо, он хотел наедине насладиться дружескими словами своих далеких товарищей; но, догадавшись о его намерении, Лена испортила ему все удовольствие. Он положил письмо в карман, чтобы прочесть его на следующий день; теперь же решился пойти спать и отворил дверь алькова в глубине своей узкой и низенькой комнаты, которая благодаря этому увеличению приняла вид пустой коробки из-под сигар или гроба.
Приготовив постель, он, однако, почувствовал, что напрасно трудился, так как был слишком взволнован, чтобы заснуть.
Три длинных, длинных года прошли с тех пор, как Андрей Кожухов, замешанный в первых попытках пропаганды среди крестьян, а потом и в дальнейшей борьбе, вынужден был, по настоянию друзей, поехать "проветриться". С тех пор он скитался по разным странам, тщетно ища работы для своего беспокойного ума. Еще в конце первого года добровольной ссылки им овладела такая тоска по родине, что он стал просить товарищей, центр которых был тогда в Петербурге, чтобы они позволили ему вернуться и занять место в их рядах. Ему отказали наотрез. Был момент затишья; полиции не за кем было охотиться; а так как она еще отлично помнила имя Кожухова, то его появление могло поднять всю шайку на ноги. Стесненный во всех своих движениях, он был бы только в тягость товарищам, так как им пришлось бы заботиться о его безопасности. Он должен был понимать это сам. Если его возвращение станет нужным, они сообщат ему. А пока ему следует сидеть смирно и заняться революционной литературой или принять участие в заграничном социалистическом движении.