Совок-5 - Вадим Агарев

за девять часов непрерывного ночного сна мозг начала переполнять холодная и рассудительная злость. За стол я сел, но писать ничего не стал.

— Алексей Константинович, верить или не верить Пичкарёву, это, конечно же ваше право! — осторожно ступил я на скользкий путь демагогии и пасквилянтства, — Однако, доверять этому нечистому на руку алкоголику я бы вам не советовал!

При моих последних словах, изображавший поруганную добродетель Павел Виленович вскочил со стула с перекошенным лицом и сжатыми до белых костяшек кулаками.

— Ты, что, Пичкарёв, подраться со мной хочешь? — насмешливо улыбнулся я ему, — Мало тебе бабьих подзатыльников? Ну тогда иди поближе, я добавлю!

— Корнеев! — майор стукнул кулаком по столешнице, — Ты чего себе позволяешь?! — прикрикнул он почему-то на меня, а не на все еще агрессивно сжимавшего кулаки стукача.

— Извините, товарищ майор! — легко повинился я, — Вы правы, не стоит об этого поганца руки пачкать! Зря я девушек уговорил не писать на Пичкарёва заявление. Сегодня же позвоню им и скажу, чтобы поступали, как им самим заблагорассудится.

— Какое заявление? — подозрительно посмотрел на меня Данилин, — Что ты там опять удумал?

— Обычное заявление, — неодобрительно глядя на безвкусную до пошлости розовую оправу на лице Павлика, произнес я, — О краже заявление, — отвернулся я от него, изобразив на лице брезгливость и презрение.

— О какой еще краже?! — взвизгнул уязвлённый моим к нему неуважением, Пичкарёв. — Ты подлец и сволочь, Корнеев! Ты семью мою разрушил! Я сам на тебя заявление подам! — потрясал кулаками на безопасном расстоянии оболганный и побитый семьянин.

— Подожди, Павел! — недовольно поморщившись, окоротил своего истерящего стукача начальник, — Какое заявление? Какая кража? Ты о чем, Корнеев?

— Вещи он какие-то женские спёр! — равнодушно кивнул я в сторону пижонских розовых очков, — Нас же в Саратове в женской общаге поселили. Мы-то с Гриненко в гостиницу хотели, чтобы по-человечески и со всеми удобствами, — начал с терпеливой монотонностью излагать я, — Но Пичкарёв решил на командировочных сэкономить и попросил саратовских коллег нас бесплатно в общаге поселить. Ведь так, Пичкарёв?! — вопросил я обличительно.

— Это легко проверить, Алексей Константинович, хотите, я вам телефон опера дам, который нас заселял? — обернулся я от Павла к Данилину.

— И что дальше? — оставил без внимания моё предложение начальник.

— Да так, ничего особенного! — пожал я плечами, — Вот только бельишко нижнее у девушек из комнаты пропало! И они думают, что это Пичкарёв их на полдесятка трусов обнёс! — с кротким прискорбием вздохнул я, — А ведь я просил тебя, Павел Виленович, не рыться в чужих бабских вещах! Ведь просил? — с честным укором покачал я головой, глядя на охреневшего от моего оголтелого бесстыдства сексота.

— Погоди, Корнеев! — не менее охеревший Данилин все свое внимание обратил на своего секретного агента, — Ты на хера, придурок, в бабьем барахле рылся и трусы зачем спёр? Блядь, Пичкарёв, зачем тебе эти ё#аные трусы понадобились, сука?!! Ты, что, Пичкарёв, совсем на голову больной?!

— Не воровал я никаких трусов, Алексей Константинович! — исступленно прижал к груди все еще сжимаемые кулаки Пичкарёв, — Клянусь вам! — плаксиво загнусил окончательно впавший в тупую растерянность Павел Виленович, — И врёт он всё, сволочуга этот! Какие еще полдесятка?! Двое трусов в портфеле было всего! — в запальчивости выдал абсолютную правду данилинский разведчик, умолчав, однако при этом о пустой стеклотаре из-под коньяка.

На чистосердечный самооговор Пичкарёва я отреагировал тем, что молча и до предела выпучил глаза, а потом еще и широко развел в стороны руки. Показывая тем самым, что и сам я тоже обескуражен наглым признанием извращенца.

На Данилина было жалко смотреть. С покрасневшим до цвета спелого арбуза лицом, будто это он сам стырил трусы у саратовских студенток, шеф растерянно переводил взгляд то на меня, то на своего стукача. Ломая спички, он прикурил сигарету. И после первой же затяжки прошипел.

— Пошли вон! Оба!

Я не стал дожидаться, пока руководство передумает и бодрым шагом двинулся на выход. А начавший понимать, что вот прямо сейчас произошло что-то очень для него нехорошее, Пичкарёв, наоборот, со слезливыми оправданиями кинулся к майору. Трубный рёв Данилина меня настиг, когда я, не обращая внимания на находящихся в приемной Тонечку и Валентину Викторовну, уже шагнул в коридор. Останавливаться я не стал, а, напротив, прибавил шагу. Про состоявшуюся корриду я и так узнаю в мельчайших подробностях, но только чуть позже. В том, что вездесущая и всё подмечающая Тонечка зафиксирует в своей памяти все без исключения нюансы, я не сомневался. И Пичкарёва мне тоже было совсем не жаль.

У двери в кабинет меня поджидало еще одно испытание. Этим испытанием была Зуева. Несмотря на то, что наши кабинеты находились далеко и за углом, рёв шефа докатился и сюда. Это я понял по испуганным глазам Лидии Андреевны. Она стояла, вжавшись в стену и закусив кулак, а в глазах ее плескался ужас. Из всего этого я сделал вывод, что прежде Алексей Константинович в стенах Октябрьского РОВД так пронзительно не кричал.

— Кому стоим, чего ждём? — бодро поинтересовался я у начальницы, — А скажи мне, душа моя, нет ли у тебя чего-нибудь покушать?

— Покушать?! Чего-нибудь?! — глядя на меня безумными глазами, как заведенная кукла повторила за мной Зуева.

— Покушать, покушать! — подтвердил я свой запрос на белки, жиры и углеводы и легонько щелкнул Лиду по носу.

Как ни странно, но это простейшее действие вернуло мою потерянную и потрясённую начальницу в колею реальности.

— Что там произошло? — испуганным шепотом спросила Лидия Андреевна, потыкав пальчиком в сторону данилинского вопля.

— Откуда же мне знать, душа моя, орут ведь там, а я-то здесь с тобой, как видишь! — неоспоримой логикой ответил я ей, — Так есть у тебя что-нибудь из еды? — я похлопал начальницу по заднице и этим окончательно привел ее в чувство.

— Пошли! — вильнув тугой плотью, что ниже спины, Лида шагнула к своей двери и я понял, что муки голода сейчас меня оставят.

Через полчаса, будучи сытым и довольным собой, я погряз в уголовно-процессуальной макулатуре. Очнулся только тогда, когда по пути в столовую за мной зашел Гриненко.

— Рубать пойдешь? — спросил он от двери, — Пошли быстрей, пока