Бывший Булка и его дочь - Сергей Иванов

День был пасмурный, но морозный. Деревья стояли засахаренные инеем. Дышалось легко. И всё же его не оставляла тревога. Странно! Чего бы это такое? Последние недели две неясная тревога то и дело просыпалась в нём, когда он бывал ничем не занят.

Лидка?.. Нет. То беспокойство и счастье, которые назывались словом ЛИДА, тихо лежали сейчас в его сердце, в отведённом им месте… Маринка? Тоже нет. Хотя, сказать честно, он был не очень доволен тем беспокойством и тем счастьем, которые назывались словом МАРИНА. Но это уж давнее, к этому он привык, и не это его беспокоило.

А больше у Бывшего Булки никого не было. Он родился в сорок первом году. Отец его погиб в сорок третьем, и был он на пятнадцать лет моложе нынешнего Булки. Мама умерла в шестьдесят седьмом, Лидочке год не исполнился. И ни тёток, ни дядек… Есть, правда, у Маринки брат, но…

И вдруг он догадался: это же я о себе беспокоюсь! Даже остановился. Даже весело стало. Себя он в расчёт не принимал…

Я лично?! Да всё железно!.. И усмехнулся: опять бы сейчас Маринка попилила его за "древнегреческий" жаргон.

Окончательно он развеселился, когда увидел, что тот парнишка с коньками явно за ним следит… ёлки зелёные! Он, не дай бог, ещё автограф попросит.

Бывший Булка прибавил шагу. Ему жутко хотелось посмотреть. И, как нормальный, взрослый, уважаемый на заводе человек, он мог бы, конечно, пристально так оглянуться… Но это уж было бы не по правилам!

На ходу он снял перчатку, уронил её, наклонился и увидел, что мальчишка идёт за ним шагах в пяти… Плохи твои, Батон, дела! Завалился ты, на хвосте агент.

Помнится, он сам когда-то преследовал таким же вот манером знаменитого центрфорварда Эдуарда Стрельцова. Они вдвоём за ним гнались – он и Володя Терешков. Причём Стрелец, кажется, тоже чувствовал, что за ним следят… Тогда ещё не было моды брать автографы. Они просто шли за великим футболистом – и всё.

Но Стрельцов вдруг остановил машину, какую-то "Победу", сел, да и был таков. Бывший Булка и сейчас ещё очень ясно помнил, как они стояли с Володькой, два растерянных от восхищения двенадцатилетних хмыря. А "Победы" уж и след простыл. "Номер заметил, Булан?" – "Откуда!.."

И тут Бывший Булка увидел кафе, обычную такую стекляшку. И мгновенно сообразил, что может использовать тот же стрельцовский финт, только малость его видоизменив. Он толкнул стеклянную дверь, с ехидством подумал: "Сюда-то тебе, голубчик, хода нет. Сперва подрасти чуток!"

Вошёл в прокуренный, глухо гомонящий зал и вспомнил, что, между прочим, собирался "по пиву". Но пиво теперь занимало его очень мало!.. Сквозь прозрачную стену хорошо было видно, что мальчишка терпеливо караулит его на улице… Спокойно! Или мы детективов не читали?

Бывший Булка на всякий случай снял шапку и пошёл на кухню, где стоял чад и слышался грохот громадных крышек. Его сейчас же остановила тётка в замусоленном белом фартуке:

– Ну нету шашлыка, понятно? Что вы лезете, как я не знаю!…

– А выход есть?

– Чего?

Тут он и сам увидел небольшую дверку на крепкой, словно для капкана, пружине. Бывший Булка распахнул её. Сейчас же в него ударил залп холодного пара. Булка выскочил на улицу и побежал. Бежалось ему легко. "Вот что значит не курить!" – с удовольствием подумал он.

…Дома, уже подымаясь по лестнице к себе на четвёртый этаж, он опять вдруг почувствовал тревогу. Эту непонятную тревогу за себя. Он скорей повернул ключ – замок, отлаженный собственными руками, работал, как часики. Захлопнул дверь:

– Лидка! Маринка!

Из кухни вышла его жена:

– Лиды нет уже.

– Маринчик, пойди сюда…

– Осторожней, – она сказала, – причёску не помни…

Лида прошла низкую, словно подземный ход, арку и оказалась на огромном дворе. Здесь сумели уместиться грибки, беседка среди немолодых уже деревьев, дощатая горка с длинным и широким языком льда, блестевшим среди вытоптанного снега, хоккейный каток, ещё что-то за низким палисадничком и за зелёной дырявой сеткой. Не двор, а целый стадион! Его с трёх сторон обступал высокий мрачноватый дом, сложенный из серого кирпича. Всё это было совершенно пустым, несмотря на каникулы.

В том районе Москвы, где жила Лида, таких домов и таких дворов не водилось. Там дома были старые, обжитые, по большей части двухэтажные. Лидин пятиэтажник среди них выделялся.

Но по сравнению с этой громадиной он казался бы просто недоделанным карапетиком!

К Надиному подъезду ей пришлось пройти почти через весь двор. На табличке у лифта было указано, что квартира 127 на восьмом этаже. Лида нажала кнопку, лифт громко крякнул всеми своими железками, однако пошёл легко и быстро…

В это как раз мгновение кончилась Лидина прежняя жизнь, довольно-таки простая и беззаботная. Жизнь, которой живут очень многие из тех, кто держит сейчас в руках эту книжку.

Глава 3

– Хочешь, я тебя дальше провожу?

Был уже настоящий вечер, в морозном тумане ярко горели фонари.

– Ну так чего, проводить?

Лида как можно равнодушнее пожала плечами. Но её выдавал нос – он сопел. Просто даже дудел, словно дружинный горн.

– Тебя чего, не провожали раньше, да?

– Глупый вопрос.

– А это не вопрос, это предложение.

Лида не нашлась что ответить. Она подняла на него глаза, прищуренные как бы от презрения. И не выдержала, улыбнулась.

Он стоял перед ней в распахнутом пальто, в шапке, сдвинутой на затылок, и, конечно, строил из себя, улыбался победоносно… Это Лиде не нравилось. Но не нравилось как-то не по-настоящему. Потому что и он строил из себя не по-настоящему.

А по-настоящему было то, от чего у Лиды сильно стучало сердце и – чтоб тебе пусто было! – сопел нос.

Ни слова больше не говоря, они вошли в метро.

– Эй! На пять копеек…

Лида зачем-то надела варежку… И всё равно почувствовала, как его пальцы дотронулись до её спрятанных пальцев…

Она не была какая-нибудь дурочка и сто раз здоровалась с мальчишками, шлёпая ладонь об ладонь (была у них в классе такая манера), и толкалась с ними, если они лезли без очереди. И один раз в кино её минут пять держали за руку. Но дело в том, что это всё была сущая ерунда по сравнению… по сравнению…

– Ну вы что, проходите, молодёжь? – Какой-то дядька свободно отодвинул Лиду и прошёл через турникет.

На варежке у Лиды лежали пять копеек. Совершенно новенькие, как луна.

Лида сунула пятак в щёлку, увидела надпись "Идите" и пошла. И чуть не плакала – так жаль ей было этой медной монетки.

Нет, не то я говорю!

Она не плакала, конечно. Ну как заплачешь среди целой реки народа. Она лишь подумала – в самой глубине души, – что могла бы заплакать из-за этого пятака.

Ни на эскалаторе, ни на платформе они не сказали друг другу ни слова. Лида вообще даже почти его не видела. Но конечно, знала, что он здесь. И чувствовала – смотрит на неё, куда-то примерно на левый висок и щёку.

Они вошли в поезд, началось движение, толкучка, двери зашипели, Лиду качнуло. Тут же она поняла, что её рукав касается его рукава.

Внутри у неё что-то напряглось. Она не слышала ни грохота, ни тесноты, ни слишком долгого молчания.

Наконец из темноты выбежала их станция. Это случилось и как бы через мгновение и как бы через год. Надо было выходить. Лида тихонько отстранилась и пошла вперёд.

А на улице их снова схватил мороз. И будто бы от мороза этого, как по сигналу, он начал острить и хохмить, говорить про каких-то её, кстати не очень существующих, ребят. Причём употреблял глупое и взрослое слово "поклонники". Лиде бы обидеться – она не обижалась. Она с огромным удивлением думала, как непонятливы бывают иной раз мальчишки. Даже такие, как он.

Неизвестно, что он думал о Лидином молчании. Наверно, что-нибудь совсем не то. В общем, с её "поклонников" он переехал на своих девчонок – "герлов". Вытащил американскую жвачку и стал рассказывать, что это ему подарила одна фигуристка в знак любви и верности.

– Хочешь пожевать?

Лида отвернулась.

– Да ладно тебе, – сказал он снисходительно. – Во, смотри!

И бросил жвачку, вещь, как известно, довольно ценную, в снег, в коричневый сугроб. Он-то просто выпендражничал, а Лида вдруг поняла: значит, на самом деле есть фигуристка. Ведь ни с того ни с сего свою собственную вещь выкидывать не станешь, правда?.. Сердце её упало.

– Лид, ну ты что?

Ничего! – она пожала плечами. – А ты что подумал?

– Я что подумал? – Он улыбнулся. – Я подумал, что ты расстроилась… Вот что подумал я. Правильно?

Лида буквально окаменела от этой наглой победоносности.

– Да катись ты… знаешь куда!..

Лида быстро пошла вперёд. Но шагов через пять он, конечно, догнал её, стал посреди тротуара:

– Хода нет.