Жрецы (Человек и боги - 2) - Валентин Костылев

Сказал и могучую грудь расправил, сжал громадные кулачищи.

Филипп Павлович поскорее налил по чарке вина себе и гостю, услужливо подвинул ему хлеб и грибы, а сам продолжал любопытствовать.

- Беглые, поди, поналезли?..

- От них не убережешься... Пашпорт не каждому дают, с пашпортами где же набрать?.. Бесчинно ходящих и вовлекаешь.

- Самый зловредный народ они... Это есть преступники гражданского порядка...

Рыхловский не столько от вина, сколько от волнения раскраснелся, беспокойно заерзал на месте, никак не выдерживая холодного внимательного взгляда своего собеседника.

- А что заставляет людей бродяжить? - задумчиво произнес Михаил Артамонов.

- Гордыня, либо леность и неуважение к начальству... а то и наклонность к беспутной вольности.

Михаил Артамонов разгладил свою пышную широкую бороду и с улыбкой ответил на свой же вопрос, как бы не обратив внимания на слова Филиппа Павловича:

- Человек бывает бродягой не сразу. Первоначально сделает он какой-нибудь проступок, а затем, стыдясь сего, а к тому же и боясь наказания, покидает свое место и скрывается в степях и лесах... Бегают люди и от солдатчины и от семейных раздоров и притеснений... Запуган многий народ... Царь Ровоам в древности по слепому пристрастию к своим вельможам послушал их и стал управлять государством угрозами и тем навсегда расстроил свое управление и рассеял, яко пыль под ветрами, своих подданных... То же мы наблюдаем и теперь во многих местах. Управлять рабами труднее, нежели ковать их в цепи... Управлять людьми надо с честью.

Рыхловскому показалось, что при последних своих словах великан хитро подмигнул ему. Он слушал гостя почти со страхом.

"Не раскольничий ли поп какой? - подумал вдруг Рыхловский. - Будто бы он и сочувствует бродягам и сожалеет о них?" Чтобы испытать Михаила Артамонова и показать себя преданным царице человеком, он сказал:

- Слаба власть ныне. Не радеет она чинить заслуженное наказание бить кнутом, отдавать беглых тем господам, чьи они люди и крестьяне, не гнушаясь и пыток, ежели к тому повод имеется... Власти и вотчинники, и духовные лица, и купцы-промысленники должны действовать совокупно против подлого народа.

Бородач помолчал, но смущавшая Филиппа неприятная улыбка все-таки не сходила с его губ.

Долго просидели после этого молча. Дальше разговор не клеился. Однако перед расставанием бородач заметил Рыхловскому добродушно:

- Жалуй утром на пристань и погляди, как подлые у меня работают... Боятся ли и слушают ли они меня, сам увидишь!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

"Соль привезли!" Это известие распространилось в несколько часов по Нижнему и окрестностям.

Утром со всех концов сбежались нижегородцы на набережную. Бегут один другого перегоняют. Солдаты, монахи, работный люд, босоножье и полицейские - все пожаловали на рейд. Ругань, стоны, свист, песни, лай, матерщина, крик баб - все это ворвалось в тишину утра оглушительным потоком всяческих звуков, напоминая тем самым посадскую тревогу, какая бывает при ночных пожарах. Солнце уже поднялось из заволжских лесов и обливало янтарным медом дерево мачт, палуб стоящих на якоре судов, белели ярко кремлевские стены, горели золотом главы соборов и церквей. Кругом бодрость и веселье. Даже гудошники, не в пример обыкновению, настроились на плясовой лад.

А сбежались на Волгу люди потому, что с низов наконец прибыли долгожданные соляные караваны. На пристани находился сам губернатор Друцкой, а с ним рядом стоял тайный советник Александр и действительный камергер Сергей Строгановы, именитые российские солепромышленники, нижегородские богачи! Они, конечно, были веселее всех и оживленно беседовали с губернатором. Тут же, немного в стороне, дремал седой как лунь, громоздкий, тепло одетый глава местного купечества бургомистр Олисов. Строгановы красовались на солнце своими ярко расшитыми камзолами и зелеными бархатными треуголками, кружевами, парчовыми лентами.

Наконец-то исполнилось их желание! Наконец-то соляные суда прибыли в Нижний, в этот главный складочный пункт, где хранили волжскую соль! Недаром Нижний прозвали повсеместно Соль-городом. Было много дождей летом, и теперь вода в реке поднялась, прибыла настолько, что удалось провести многие суда с солью и другими товарами, застрявшие на низах. Российские города сидят без соли. Нужду в ней великую терпят и Москва и Санкт-Петербург, а соль на Волге - ни туда ни сюда. Как же теперь не радоваться?!

Во время разговоров Друцкого с Александром Григорьевичем Строгановым к ним подошел крестьянин-лапотник.

- Ваше пресветлое величество!.. - И он поклонился губернатору в ноги. - Терпим мы по деревням бедственную нужду за недостатком солей. Крестьяне таких сил и гордыни не имут, чтобы бороться с посадскими разночинцами у соляных лавок и складов, а нам соли никто не дает, а на деревнях продают те же разночинцы втридорога...

- О порядке отпуска соли крестьянам и другим подлым людям мною послана промемория в Сенат. Сиди и жди.

Губернатор сердито ткнул челобитчика тростью в плечо; тот вздрогнул, еще раз до земли поклонился Друцкому и быстрехонько исчез в толпе.

Посадские торгаши не зря в эту ночь страдали бессонницей. Многие из них солидно обогащались, скупая соль тут же на пристани у строгановских приказчиков - сколько кому хотелось - и затем продавая ее во много раз дороже по заволжским лесным деревням и починкам. Мужик жаловался губернатору не без причины.

Соль сильно таяла по дороге с низов в Москву и Питер. Особенно она оседала в Нижнем и ближних к нему городах. Когда Александру Строганову в Сенате сделали выговор, он заявил, что за провоз соли от Нижнего до Москвы подрядчики требуют по пять с половиной копеек с пуда, а правительство разрешало на всякие расходы тратить лишь три с половиной копейки на пуд. Поневоле приходится ее продавать в Нижнем. Сенат на это заявление Строгановых отмалчивался. В результате - ничего не изменилось.

И теперь Александр Григорьевич для приличия пожаловался губернатору на то же самое.

- В прежние времена, - говорил он, - было много легче, ибо казна высылала нам рабочих из разных областей принудительно, а ныне сей выгодный обычай заменен вольными подрядами - от этого и пошли у нас в соляном деле великие расстрои, и, кроме убытка, нам оно ничего не приносит.

Друцкой нахмурился. Надоело князю слушать всяческие жалобы. Жалуются ему крестьяне, жалуются дворяне, жалуются купцы, жалуются монахи и попы, а на что и на кого жалуются? И что может сделать для них губернатор? У самого голова кругом идет от всей этой государственной неурядицы последних лет. Не успеешь присягнуть одному царю, как на престоле оказывается новый царь. А новый царь - и новые вельможи, а новые вельможи - и новые порядки. Разве может в этом разобраться какой-либо губернатор?

На мостках, переброшенных с баржи на берег, чинно прохаживался Михаил Артамонов, властно покрикивая на работных людей, выгружавших соль. Бросались в глаза его высокая грудь и красивая поступь. Одет он был в новенький кафтан и подвязан бухарским кушаком. Сапоги тоже были шиты цветным шелком по-восточному. Бурлаки чутко прислушивались к его покрикиванию. Работа спорилась как нельзя лучше.

Затем он стал рассчитываться с приказчиком соляного строгановского склада. Деньги обильно посыпались ему в руки, но он равнодушно и даже небрежно совал их в карманы, продолжая сурово, искоса поглядывать на рабочих.

Наблюдая эту картину, Строганов принялся расхваливать губернатору подрядчика. Хвалит и нахвалиться не может.

- Подобный вожак только и способен управлять этим сбродом. Сильный он и домовитый. И говорить он умеет по-татарски, и по-калмыцки, и по-украински, и на других языках. Богомольник и трезвенник. Спуску не дает никому. А какой расторопный! Глядите!

Подошедший в это время к губернатору Филипп Рыхловский поздоровался с ним и Строгановыми, тотчас же прислушавшись к их разговору.

По прошествии некоторого времени, улучив минуту, он подобрался к своему ночному гостю и тихо сказал ему: "Губернатор и Строгановы хвалят тебя не нахвалятся". Сказал, думая угодить своими словами бородатому, а тот даже не обратил внимания на него, продолжая покрикивать на своих людей, чтобы не мешкали, скорее бы кончали работу, поменьше бы между собою гуторили.

Филипп, сконфуженный, подошел к Друцкому и спросил позволения навестить его и побеседовать с ним по важному делу у него на дому. Друцкой снисходительно ответил:

- Заходи.

Волга была тиха и зелена, особенно зелеными казались углы ее в прогалинах между судами, - здесь, на каменьях и бревнах, лазали и прыгали ребятишки, возбужденные солнцем и прибрежною суетою. В глубине мелькали серебристые косяки плотвы.

К концу работы появился поп с прочими клириками и стал служить молебен. Все присутствующие явились свидетелями того, с каким благоговейным усердием отбивали поклоны подрядчик и собранные им на низах люди. Даже иноверцы и те сняли шапки и кланялись иконам.