Это пройдет? (СИ) - Теплова Юлия

Гриша стучит пальцами по столешнице и смотрит на меня.

— Что-то вроде подросткового бунта? — в голосе веселье.

И это снова меня задевает.

— Мне восемнадцать, добрый вечер. — буркаю и бессмысленно верчу полупустую чашку.

— Конечно, извини. И где обитает взрослая, самостоятельная девушка?

— У подруги. Но это пока. — оправдание звучит по-детски.

— Я думаю, что выходить первый раз работать в разгар сессии – идея не очень. Я дам тебе небольшой аванс, и ты выйдешь работать на каникулах. — набираю в рот воздуха, чтобы возразить, но Гриша жестом останавливает меня и продолжает. — Я могу предложить тебе комнату и питание у моей бабушки. Платить не нужно. Будешь помогать ей по дому: ходить за продуктами, оплачивать коммуналку, прибирать иногда. В общем, все, что нужно. Как тебе предложение?

Я тру ладони о джинсы. С одной стороны мы хотели с Александровой снимать квартиру, а с другой – это призрачные планы. Аванса не хватит и на залог, и на квартплату. Стеснять тётю Леру и дядю Васю я долго не смогу. У меня пока еще есть совесть. А Гриша предлагает мне годный вариант.

— А что по срокам?

— Это как договоритесь. — он берет телефон и ключи со столешницы. — поехали.

— У меня через полтора часа зачёт. — поднимаюсь следом.

— Успеем, кошка, не бойся. — внутри приятно теплеет от нелепого обращения.

Впервые мужчина искренне заботится обо мне. Я не жду от Гриши подвоха. С каких пор я стала такой доверчивой?

У Гриши далеко не новая, но очень чистая ауди. В салоне едва ощутимо пахнет туалетной водой.

— Ты хоть убираться умеешь? — спрашивает, заводя двигатель.

— И даже готовить, представь. — пристегиваю ремень безопасности.

— Не хотел тебя обидеть. — он выезжает с парковки. — Просто цена твоей сумки противоречит образу.

— У родителей не всегда были деньги. А еще они пропадали на работе, поэтому я сначала научилась пользоваться газовой плитой, а потом сварила свой первый суп. Он был ужасный, из пакета.

— Твои кулинарные старания оценили?

— Мама плохо притворялась, что вкусно. А отец вылил его в раковину. — смотрю в окно. — Почему ты не найдёшь бабушке помощницу через агентство?

— Никто не выдерживает. — Гриша включает поворотник.

— А я, думаешь, справлюсь?

— У тебя вроде как нет выбора. Ты же решила вступить во взрослую жизнь: теперь вертись. — почему мне снова кажется, что он надо мной смеётся.

Мы паркуемся во дворе одного из спальных районов. Дом новый, пятиэтажный. Рядом есть аптека, пара магазинов, через дорогу парк. Тихий, уютный район. Шагая к подъезду, запоздало надеюсь, что это мать его отца, а не Нины Шлюховны.

Подъезд чистый, ещё намного пахнет краской.

Пока мы ждём лифт, проверяю сообщения. Пара от Вики, одно от Лебедева с приглашением в кино после зачета и пропущенный от мамы. Обещаю ей перезвонить. В ответ получаю: «Удачи, доча». Улыбаюсь. Поднимаю глаза и сталкиваюсь с Гришиным изучающим взглядом. «Не такой он белый и пушистый», – проносится в голове.

— Лифт подан. — Гриша пропускает меня вперёд.

Мы поднимаемся на третий этаж. Я вижу, что дверь квартиры распахнута, но из-за широкой спины не вижу хозяйку квартиры.

— Привет, бабуль.

— Здравствуй, Горя. — слышу довольно низкий голос.

Горя?

Гриша отходит в сторону, и я вижу её. Матерь божья.

9

Я даже не знаю с чего начать описание. Она очень высокая, почти одного роста с Гришей, статная. Пепельные волосы убраны в замысловатую причёску. На ней лиловый костюм: широкие брюки и рубашка. На запястьях какое‐то невероятное количество браслетов. Взгляд цепкий. Меня словно через рамку металлоискателя пропустили и заодно обыскали, вывернув карманы. Бабушка-прокурор.

— Знакомьтесь, это – Доротея Аркадьевна, а это – Вера.

— Здравствуйте. — она чинно кивает. — Красивое имя, сильное. Проходите, нечего на пороге топтаться.

Мы с Гришей разуваемся и снимаем верхнюю одежду под пристальным вниманием бабуси. Она не сводит с меня вытцетших глаз.

Гриша целует ее и извиняется за спонтанный приезд и отсутствие гостинцев.

Я, спросив разрешения, иду мыть руки. Задумчиво рассматриваю золотые краны и странную картину в кованной раме. Рисунок напоминает размазанное по тарелке оливье. Апокрифично, ничего не скажешь.

Вытираю руки кипенно-белым полотенцем и иду по длинному коридору на звук голосов. Надеюсь, у бабуси-прокурора есть моющий пылесос, в противном случае – боль в спине мне обеспечена.

Прежде чем зайти в гостиную, слышу низкий голос бабы Доры:

— Это твоя новая подружка? Я рада, что ты с той шаболдой расстался.

Смеюсь про себя, моя бабушка выражалась также.

— Ба, мы с Ксюшей вместе. Уже пять лет почти, ты прекрасно это знаешь. Не говори так про неё. Мне неприятно.

— Раз за пять лет не женился – значит не твоё это. — отрезает категорично.

Захожу в комнату. Светлое помещение с большим количество зелёных растений, антикварная мебель, в углу стоит мольберт. Из современного здесь только огромный диван с вельветовой обивкой и большой телевизор.

Или бабуля – зажиточная старушка, или богат её сын. Теперь я точно знаю, что баба Дора – мать его отца. В кородоре висят фотографии. Я ошиблась, Гришин отец – обычный мужчина, среднего роста и телосложения. Никогда бы не подумала, что они родственники. Еще в коридоре висит фотография Доры с мужем и Гришин снимок, сделанный, когда ему было лет тринадцать. Он в футбольной форме и гольфах сидит с мячом на траве.

Дым в комнате стоит коромыслом, не спасает даже открытое окно. Гриша и бабуся сидят за деревянным столом. Между ними стоит массивная пепельница, и судя по запаху, в фарфоровых чашках кофе. Подведенные глаза бабуси моментально впиваются в меня. Хочется пригладить волосы и поправить на себе одежду. Не выдерживая её взгляда, я шагаю к столу и без приглашения занимаю место. Гриша наливает мне кофе.

— Значит независимости захотела? — бабуся смотрит на меня так же иронично, как Гриша в баре.

— Я в общих чертах обрисовал ситуацию, чтобы Доротея Аркадьевна понимала, с кем имеет дело. — поясняет Гриша.

— Я бы сказала, что захотелось свободы и возможности самой принимать решения. — бабуля фыркает. Всё-таки они похожи с внуком.

— Хорошо, что из богатой семьи, башку не снесёт, и не будет ничего тырить у меня. Была тут одна. Даже пудру мою французскую прихватить пыталась.

— Хорошая пудра? — прячу улыбку в чашке.

— А то. — она ведёт длинными сухими пальцами по щеке. Как бы демонстрируя достоинства французской косметики.

— А с чего Вы решили, что я из богатой семьи?

— Я ж не слепая. — машет рукой. — У тебя волосы вон как блестят.

Удивила. Такого определения достатка я еще не встречала. Гриша делает затяжку и смотрит на меня из-под слегка опущенных ресниц. Неожиданно, я понимаю, что хочу быть центром его внимания. Жадное, не поддающееся контролю ощущение. С трудом перевожу взгляд на бабушку-следопыта.

— Доротея Аркадьевна, у меня через час зачет. Можете мне, пожалуйста, обрисовать все условия?

— Деловая. — она смотрит на внука и делает кивок в мою сторону. — Нужно покупать продукты, иногда готовить, на почту сходить, порядок поддерживать. Задания можешь выполнять по вечерам или на выходных. Я буду тебе на неделю план давать. Переезжать можешь ближайшие пару дней. Не сорить, мужиков не водить, после девяти вечера не шуметь. Я спать рано ложусь. — мне почему-то становится смешно. Глядя на неё, думаю, что старушка в свое время крутила романы налево и направо. Судя по фотографии, в молодости она была очень даже ничего.

— Продукты можешь заказывать онлайн. У бабушки есть отдельная карточка для этого.

— Горя! Это неприлично.

— Прошу прощения. У Доротеи Аркадьевны есть отдельная карточка.

— Так-то лучше. — она снова благосклонно кивает.