Долго ли? - Петр Боборыкин

Лука Иванович зачесал за ухом.

— Как сказать, — проговорил он, — ведь не в судебные же пристава?

— Ведь и не в обер же прокуроры сразу, друг Лука Иваныч? — ответил ему в тон Проскудин.

— И потом специальное образование…

— Все это вы напрасно, никакого специального образования не надо. Ну, отложим министерство юстиции. Возьмем министерство внутренних дел. Тут, позвольте, кто у меня имеется?.. Целых два чиновника по особым поручениям V-го класса. Вот что значит, государь мой, воспитываться в привилегированном заведении! Не будь я там, не было бы у меня тайного советника Пенского и двух чиновников V-го класса. В министерстве этом всякие есть места, начиная со статистики и кончая, коли угодно, цензурой.

— Да вы все дурачитесь, Проскудин! — вырвалось у Луки Ивановича, — а мне, право, не до смеху.

В голосе его послышались слезы. Адвокат обернул к нему голову. Глаза его перестали смеяться. Он прошелся по лысине своей пухлой ладонью.

— Полноте, — мягче и с несомненным чувством начал он, — точно вы меня не знаете. Я ведь не думал, что оно у вас так наболело.

— Вам литераторское горе все ломаньем кажется!..

— Да полноте же, полноте. Вы выбились из сил — ну, и прекрасно. Опять повторяю: жаль, что раньше не случился этот кризис. Так я вам вот что скажу: в казенных чиновниках вы месяца не высидите. Вам надо частное место, где-нибудь здесь же; вы сразу от своих привычек не отстанете, а в вас сидит Петербург, и без Петербурга вы — сгинете!

— Вон бы отсюда! — вскричал Лука Иванович, но дальше не пошел в своих порывах.

Что-то подсказало ему, что Петербург теперь нельзя оставить; вероятно, приятель его знал, что говорит.

— Да на вас, в самом деле, можно рассчитывать? — спросил Лука Иванович.

— А вы думали, оттого, что я мешаю шутку с серьезным, так и веры мне нет? Только уговор лучше денег: надо меня слушаться; куда я скажу — ехать и с кем нужно — говорить; ведь я вас знаю: день за днем пройдет в спешном писанье, а там и будете опять локти кусать. А подробности моих расчетов услышите сейчас за обедом. Желаете в "Старый Пекин"?

— Идемте, — веселее отозвался Лука Иванович, но тотчас же подумал: "Не может быть, чтобы я выбрался когда-нибудь из моего болота!"

IX

В комнате Анны Каранатовны горит опять лампа под розовым абажуром. На круглую блузу падает опять все тот же свет, делающий комнату и веселой, и полутаинственной.

Перед Анной Каранатовной сидит на стуле худенькая, такая же, как и мать, белокурая девочка, с тревожными, несколько впалыми глазками желтоватого цвета, но с красивыми длинными ресницами. Волосы ее заплетены за уши в две косички. На ней надета серая чистенькая блузочка с широким передником; в него, точно с усилием, просунута ее головка.

Девочка с забавной гримасой смотрит на десертную ложку, которую мать протягивает ей.

— Глотай! — строго прикрикнула Анна Каранатовна, — глотай, Лука Иваныч приказал!

— Мамочка! — лепетал ребенок, желая отвести рукой ложку.

— Не смей! — все так же строго крикнула мать. — Лука Иваныч сердиться будет!

— Юка, — повторила совсем почти серьезно Настенька, и личико ее затуманилось.

Анна Каранатовна воспользовалась этой минутой и влила ей в рот какую-то красную жидкость.

Настенька поперхнулась и сильно сморщила переносицу. Мать отерла ей рот и принялась за шитье, поглядывая на дверь, как бы ожидая кого. Девочка ее не занимала, возиться с ней ей было скучно.

— Возьми куклу! — приказала она ей.

— Ку-ку, — повторила Настенька и тихо-тихо стала спускаться на пол, выпячиваясь, как это делают маленькие дети, когда они не держатся ни за что руками.

— Нос-то небось отбила?

Настенька подмигнула в ответ, и так весело, что на плоском лице матери появилась улыбка.

— Ну, принеси, да садись вон туда в угол.

Анна Каранатовна указала рукой на уголок около комода, где на полу лежали еще какие-то игрушки.

Медленно и немножко переваливаясь, вышла Настенька из комнаты, поглядывая искоса на мать.

Дверь из коридора на половину приотворилась, и голова Татьяны выглянула уже с заспанными глазами. Тотчас же послышалось и ее носовое дыхание.

— Разогревать, что ли, щи-то?

— Какие щи? — спросила лениво Анна Каранатовна.

— Да барину-то: ведь он еще не кушамши…

— Луки Иваныча нет; что ты пристала?

— Что ж что нет? придет голодный…

— Вряд ли; вернее всего, что в трактире где обедал.

— В трактире где? — протянула Татьяна.

— Ну да, — с некоторым нетерпением ответила Анна Каранатовна.

— Так не разогревать, стало?

— Позднее, к ужину; а теперь ставь-ка самовар и собери чаю.

— Сюды или в залу?

— Сюды… Сливок возьми, копеек на пять.

— Иван Мартыныч, что ли, будет, — поджидаете? — Татьяна выговаривала вопрос простовато, но Анне Каранатовне он не понравился.

— Ему по делу надо зайти к Луке Иванычу, — серьезно ответила она.

— Получить нешто за работу? — полушепотом осведомилась Татьяна.

— Уж не знаю, как там, — протянула Анна Каранатовна и приколола к подушечке рукав детской кофточки.

— Так стакан, значит?

Анна Каранатовна кивнула, молча, головой. Татьяна скрылась. Она не была особенно болтлива, только двигаться очень не любила; ей уж и то было невкусно, что «барышня» (так она называла Анну Каранатовну) заставляла ее теперь спуститься за сливками в мелочную лавку.

Не успела она взяться за самовар, как позвонили. Пришел вчерашний писарь. Татьяна уже получила от него подарок и против его посещений ничего не имела; но когда она про себя сравнивала Мартыныча с «барином», то находила, что тот все-таки «кантонист», а Лука Иванович, хоть и не очень боек, а человек тонкий; днями ей даже жаль его было чрезвычайно.

Мартыныч принес что-то с собою в узле, чего Татьяна в полумгле кухни разглядеть хорошенько не могла. Узел этот он бережно поставил на стул, прежде чем снять пальто.

— Барин дома? — тихо спросил он Татьяну.

— Нету. И не обедал.

— А ждете скоро?

— Кто его знает!..

Татьяна подала Мартынычу узел, оказавшийся тяжеловатым.

— Точно утюг? — с недоумением выговорила она вслух.

— Мудреная штука, — пояснил он ей; но больше ничего не прибавил, взял узел, пригладил волосы и, поскрипывая, отправился в комнату Анны Каранатовны. В другой руке у него была книга, так что он должен был постучать в дверь своим узлом.

Анна Каранатовна быстро оставила шитье и широко растворила дверь гостю.

— Неужто принесли? — спросила она полуудивленно.

Мартыныч опустил узел на стул. Отпятившись сильно назад, он шаркнул ногой и приложился к ручке Анны Каранатовны.

— Извольте пользоваться, — весело и солидно выговорил он, указывая ей на узел.

Он помог ей развязать его. В платке оказалась небольшая ручная машинка, видимо, уже подержанная.

— Вот так прекрасно будет! — вскричала Анна Каранатовна и взяла в обе руки машинку.

На разговор явилась Настенька; но мать на нее тотчас же прикрикнула:

— Ступай, нечего тут тебе торчать!

Мартыныч кивнул девочке довольно ласково головой.

— Садитесь, садитесь, — заговорила первая Анна Каранатовна: — Вот вы какой ловкий… что сказали, то и в шляпе. Папиросочку не хотите?

— Сейчас курил.

Они присели к столу. Мартыныч положил на него книгу, заложенную бисерной закладкой. Анна Каранатовна продолжала осматривать машинку.

— Вы обучены, следовательно? — спросил Мартыныч.

— Немножко поразучилась, да это в один день опять ко мне вернется… Тут вот и иголки, и нитки.

— Весь комплект.

Анна Каранатовна довольно громко вздохнула и тотчас же, несколько исподлобья, взглянула на своего собеседника. В этот вечер курчавые волосы Мартыныча особенно блестели и отливали сизым колером. Из-под форменного галстука он выпустил полоску рубашки. Мелкие черты его красноватого лица также лоснились. Его в эту минуту подмывало приятное какое-то щекотанье.

Чуть заметно он подвинулся к своей собеседнице и заглянул ей в лицо. Вокруг лба Анны Каранатовны вились белокурые волосики. На них падал розоватый свет лампы. Мартыныч несколько сбоку оглядел все это, а потом пухлые, красивые руки, ходившие в разных направлениях по машинке.

— Так уж я вам благодарна, что и сказать не могу, — выговорила Анна Каранатовна с новым громким вздохом.

Мартыныч тряхнул кудрями.

— Помилуйте, стоит ли из-за этого разговаривать. Знай я прежде, что вы нуждаетесь в этой самой вещи, — я бы первым долгом.

Анна Каранатовна откинулась на стуле и отняла руки от машинки.

— Да, вот подите, — начала она, поведя рот легкой гримасой, — вы вон говорите: небольшого она стоит, а Лука Иваныч сколько времени мне обещал, и в одних разговорах время ушло. Тоже ведь сочинителем считается, нельзя сказать, чтобы совсем никакой получки не было…