Инки. Исторический опыт империи - Юрий Берёзкин

Такова была этноязыковая ситуация в Центральных Андах к началу инкской экспансии. И здесь важно указать на своеобразное положение, которое занял в ней Куско. Город оказался на границе нескольких языковых ареалов. К югу и, видимо, к западу шла зона распространения языков хаки, в том числе аймара. На юго-востоке, где жили кольяуайя, продолжал господствовать пукина. Кроме того, островки пукин сохранялись почти повсюду в зоне преобладания аймара. На северо-запад от Куско жили племена кечуа группы А/II, занявшие ту часть бывшей территории уари, которая не досталась горцам, говорившим на хакару. В самой долине Куско, по-видимому, царило многоязычие.

Почему же именно кечуа, а не пукина (родной язык инков?) и не аймара (шире, чем кечуа, распространенный в то время на юге Перу) получил статус «языка народа»? Наиболее вероятно, конечно, что инки прежде всего учитывали соотношение отдельных языков непосредственно в долине Куско. Однако могли быть и другие соображения, на одно из которых указала М. Хардманн. По ее мнению, правители Куско должны были знать, что на кечуа говорит население центрального побережья, в том числе жрецы Пачака-мака. Выдающееся значение этого святилища в пред-инкский период подтверждают как сообщения хроник, так и находки в Пачакамаке погребений, инвентарь которых выдает их неместное происхождение. Похоже, что вблизи храма хоронили паломников из отдаленных мест. Любым вождям в Андах, претендовавшим на власть за пределами собственной деревни, было выгодно опереться на поддержку Пачакамака. Союз с этим храмовым центром стал и оставался краеугольным камнем инкской политики, особенно в годы правления второго по счету императора, Тупака Юпанки.

Обстоятельства, благоприятствовавшие возвышению Куско

Реконструкция этно-языковой истории Центральных Анд накануне инкского завоевания помогает лучше понять, почему правители Куско смогли выступить в роли создателей империи. Опыт показывает, что узко национальная идеология - ненадежная основа для наднациональных объединений, ибо здесь нужны политические символы, приемлемые для разных народов. Еще до начала великих завоеваний инки вступили на путь создания особой элитарной субкультуры. Для этого они своим вполне рядовым этническим традициям придали новые статус и форму. Из независимой племенной группы инки превратились в совокупность аристократических родов, господствующих над разноязычным населением долины Куско и до определенной степени представляющих его интересы. Признавая власть Куско, индейцы Центральных Анд подчинялись некоторой качественно новой, этнически почти нейтральной силе, без предубеждения относившейся к противникам и сравнительно безразличной к их культурным особенностям. В этом, видимо, и состояла пресловутая справедливость инков, подчеркиваемая отдельными хронистами. Привыкшие издавна жить в обстановке своего рода «этнического плюрализма», инки прилежно оберегали замкнутый мир собственной общины и в то же время умели достичь соглашения с самыми разными противниками. Выгоды, которые сулило местной знати сотрудничество с инками, неоднократно склоняли ее к добровольному подчинению.

Наиболее ожесточенной оказалась схватка инков с вторгнувшимися с запада чанка. Враг был отброшен, а затем частью истреблен, частью вытеснен со своей земли. Эти события, относимые к 1438 году, и положили начало эпохе завоеваний. Если бы инки дальше действовали только такими же методами, их ожидала бы, скорее всего, неудача. Однако следующие походы уже велись с целью не столько полностью сокрушить, сколько подчинить противника и ознаменовались переходом от грабежа к упорядоченной эксплуатации покоренных земель.

Судя по хроникам, в частности по словам одного из самых ранних, авторитетных и добросовестных авторов Педро де Сьеса де Леона, инки вполне сознательно играли на стремлении уставших от войн обитателей Анд к миру и порядку. Индейские информаторы Сьеса де Леона всячески подчеркивали, в каком безобразном положении находилась их страна столетием раньше. Нравы были жестоки, пороки цвели пышным цветом, шла война всех против всех. В этой картине несомненно сгущены краски, однако в главном она подтверждается материалами археологии. Поселения «позднего промежуточного периода» теснятся к вершинам гор, что имело единственное преимущество - удобство обороны. В истории древнего Перу периоды усиления военной активности случались и раньше. Один из них приходится на последние века до нашей эры, когда жизнь также стала неспокойной. Судя по находкам обглоданных человеческих костей в культурном слое поселений, в некоторых районах в те времена даже практиковалось людоедство (для прединкского периода археологических подтверждений каннибализма нет, а соответствующие указания в отдельных хрониках все, по-видимому, относятся к Эквадору и другим окраинным областям). Ожесточенные столкновения в ходе крупных передвижений племен происходили и на рубеже II и I тысячелетий до н. э. Археология свидетельствует, однако, что на протяжении нескольких веков, предшествовавших возвышению Куско, строительство крепостей и бегство населения в горные убежища достигли небывалого прежде размаха. Страна явно устала от нескончаемых войн и готова была подчиниться любой силе, способной установить мир. Для образования империи созрели, таким образом, подходящие условия.

Однако всех благоприятных политических обстоятельств оказалось бы недостаточно, если бы к началу инкской экспансии не сложилась хозяйственная база огромного государства. Нет ничего столь дорогостоящего, как империя, поэтому в Центральных Андах она смогла возникнуть лишь на основе блестящих достижений предшествующих эпох, при редкостном сочетании природных богатств, ставших доступными здесь людям каменного и бронзового века.

Глава II. На пути к империи

«Энергия и структура» Ричарда Адамса

 Понятие «исторического прогресса», столь популярное в начале нашего века, оказалось в значительной степени дискредитировано к его концу. Опыт человечества за это время успел включить и практику нацизма, и сталинский геноцид, и угрозу экологической катастрофы в планетарном масштабе. Однако все, видимо, согласятся, что два фактора, описывающих состояние общества, все же обнаруживают явную тенденцию развиваться по восходящей. Во-первых, это технология, и прежде всего, способность людей использовать для собственных нужд все более значительные и все менее доступные источники энергии. Во-вторых, сложность политического устройства. Если не всегда из века в век, то по крайней мере от одного тысячелетия к другому возрастало обилие связей между людьми и коллективами, множилось разнообразие социальных позиций, источники и формы влияния одних людей на других, росли предельные размеры организованных коллективов. От мелких общин из нескольких десятков человек каждая, вступавших в регулярные контакты лишь с близкими соседями, - к мировому сообществу государств, меж- и надгосударственных организаций - вот пройденный человечеством за десять последних тысячелетий путь.

Технология и политика взаимосвязаны. Одна из самых успешных попыток описать их взаимодействие была предпринята в начале 70-х годов профессором социальной антропологии Техасского университета Р. Н. Адамсом. У нас его труды пока мало известны. Одним из первых обратил на них внимание Л. Е. Куббель. Оценив заслуги американского исследователя, его советский коллега все же не преминул подчеркнуть, что Адаме пытается «все объяснить и обосновать чисто технологическими причинами», упрощая «реальную сложность исторической эволюции». (Куббель, 1988. С. 17; Adams, 1975.)

Подобный упрек не вполне справедлив, хотя и понятен. Авторы, признававшие возможность и неизбежность коренных изменений в обществе и утверждения нового социального строя, естественно, стремились обнаружить революционную смену формаций также и в прошлом. Поскольку предполагаемые рубежи между формациями ознаменовывались не столько существенными сдвигами в развитии производительных сил, сколько изменением производственных отношений, именно эти отношения, а точнее - зачастую весьма произвольно выбранные их особенности, и оказались в центре внимания историков-марксистов. Два-три десятилетия назад вопрос о формационной принадлежности перуанского и сходных с ним древних обществ и об их хронологических границах тоже довольно горячо обсуждался. Подобные дискуссии оказались не слишком плодотворны, а порой заводили в откровенный схоластический тупик. Утверждения типа «феодальный общественно-экономический строй был несомненно большим шагом вперед по сравнению с молодым и неокрепшим рабовладельческим строем инкского государства» (Зубрицкий, 1979. С. 108.) не требуют сегодня пространных комментариев.