Сеньор Вольто - Люциус Шепард

Я оставался сидеть на воздухе много часов, сосредоточившись в мыслях на Эспинале. Я не выработал никакого плана, но понял, что мне нужно подобраться ближе к своему врагу, и я верил, что моя изменившаяся внешность, седые волосы и глубокие морщины на лице, позволят мне это сделать. Уже после полудня из домика вышла Суйяпа и извиняющимся тоном сказала, что я могу оставаться в компаунде день-другой, но не дольше. Хотя мы не были близки со дня смерти моего отца, у которого она работала поваром и служанкой, рано или поздно кто-нибудь да вспомнил бы связь между нами. И хотя они считали себя моими друзьями, они с Антонио думали и о собственном выживании.

Я был ребенком в те дни, когда Суйяпа с мужем работали на мою семью, и хотя имел к ним некоторое чувство, все-таки никогда не любил их и не приходил в к ним, как сегодня. Казалось, что теперь я мог познать их сущность, ядро сердечной простоты, которая была как их силой, так и их слабостью, качество, которым обладает гондурасская душа с ее способностью выдерживать унижения гондурасской судьбы. Я сказал, что уйду позднее вечером и сказал, что буду благодарен, если смогу позаимствовать старую одежду Антонио и доехать с ним до города.

"Тебя убьют", серьезно сказала она. "Было бы безопаснее, если б ты позволил Антонио отвезти тебя вглубь страны... или, может, на север в Пикос Бонитос."

Я ответил унылым заявлением, чей точный смысл мне еще предстояло постичь. "Я уже мертвец", сказал я.

x x x

И вот так, леди и джентльмены, я вернулся в Трухильо на закате того же дня, одетый как старый нищий в запачканный пиджак от костюма и грязные брюки, в поношенной соломенной шляпе с широкими полями, закрывающими лицо, обильно потея в плотной жаре и опираясь на палку, что я срезал в качестве посоха. Я ковылял из предместья города, где высадил меня Антонио, и шагал вдоль дороги к аэропорту, пока не добрался до поворота, который вел к пляжу и отелю "Христофор Колумб". Я не пробовал на себе скотский шокер ужу несколько часов - и шокер, и пистолет Эспиналя были у меня за поясом однако моя способность видеть созданий, что стаями плавали наверху, почти полностью затеняя небо цвета индиго, совсем не уменьшилась. Мне кажется, я перешел некий электрический порог, наверное аккумулировав достаточный заряд, чтобы подкрепить данную грань моего зрения. Эффект теней, однако, ослабел. Хотя я все еще их различал, исходящих из тел прохожих, они были едва уловимы, и вспомнив, что я не видел теней прямо после моей стычки с Тито на блошином рынке, я понял, что мое острое восприятие было, похоже, лишь стадией в процессе моей трансформации... а я чувствовал себя трансформированным. Четким, как никогда прежде. Так много моей жизни потрачено - как и любой жизни - в попытках уклониться от приговора судьбы, а ныне я подчинялся этому приговору бестрепетно.

Воздушники (мое родовое название для созданий, оккупирующих воздух) в самом деле питались на жителях города Трухильо. По большей части подобное питание, казалось, не причиняло никакого вреда. Воздушник подплывал медленно или стремительно к чьей-нибудь голове, разряд бледного электричества устремлялся вверх в тело воздушника из макушки, а после этого личность продолжала то, что он или она делала, не показывая никакого дурного эффекта. Но когда я шел по дороге к пляжу, проходя мимо группок школьников в белых рубашках с короткими рукавами и темно-синих брюках, я заметил среди мельхиоров, коктейльных палочек, бизкочос и других разновидностей воздушников кишащих над головой, немногие раздутые формы с короткими трубочками, торчащими из их брюшка, все пурпурно-черные по цвету, грубо соответствующие по размеру и форме человеческому сердцу (черносердечники, назвал я их). Одно из этих созданий устроилось на голове тощего школьника, который размахивал своим ранцем, радостно болтая с приятелями. Почти сразу после того, как черносердечник остановился на нем, мальчик снизил свои энергичную активность и скованно, медленно прошел несколько шагов с лицом, лишенным всякого выражения, но даже когда черносердечник уплыл прочь, он совсем не пришел в прежнее доброе настроение, но двигался оцепенело, далеко отстав от одноклассников. Я не планировал, как я убью Эспиналя, но понимание, что некоторые воздушники оказывают вредоносный эффект на тело, навело меня на мысль навести на него ярость черносердечников, каким-то образом заманить их на него и проследить, как они выпьют досуха его энергию, что для такого человека было бы подходящим концом.

Становилось темнее, когда брел по пляжу, играя образ немощного старика, который потерялся и ковыляет в туристский конец города. Молодые люди, стоявшие возле пляжных баров, дразнили меня и смеялись. Я сам вел себя с таким же отсутствием почтения, когда был молодым, испуская такие же колкости, а теперь, поглощенный не направленной на что-то определенное ненавистью, которая не в малой части была само-отвращением, я протягивал левую руку к ним и выпрашивал лемпиру, держа правую возле рукоятки пистолета Эспиналя, размышляя, так ли уж важно убить Эспиналя, искушаемый мыслью, что уничтожение одного из этих жестоких ублюдков тоже послужит моим целям. К моему отелю примыкал "Грингос", строение из бамбука и соломы над бетонной площадкой под открытым воздухом - туристский бар, который, так как туристов не было, в основном посещали экспатриаты и молодые гондурасские женщины. Проходя, я заглянул внутрь, и там, сидя за столиком, под прыгающим скопищем мельхиоров, бискочос и паньюэлос (тонких желтоватых похожих на тряпку созданий, которые выглядели нестиранными платками), Садра Росалес поедала маргарит, говоря со своей лучшей подругой Флавией, слегка располневшей и густо накрашенной женщиной с ярко-рыжими волосами. Манеры Садры поразили меня как несоответственно веселые для той, кто потерял своего любовника, и, любопытствуя, я вошел внутрь. Бармен пытался выгнать меня, предполагая, что у меня ни монетки, но я показал ему деньги, заказал виски и выбрал столик возле столика Садры, усевшись спиной к ней, не более чем в футе.

"...так расстроилась", говорила Садра. "Никогда бы не подумала, что в Аурелио это есть... такая страсть. Особенно, когда дело касается Марты."

"Какая свинья!", сказала Флавия. "Она расхаживает, как принцесса, когда все знают, что она полная шлюха."

"Господи, да! Она, должно быть, перетрахалась со всеми тюремщиками."

"Почему ты ей ничего не сделаешь?"

"На что ты намекаешь?"

"Не знаю. Придумай что-нибудь. Может, напишешь о ней что-то в газете."

"Э, мне она безразлична. Я просто скучаю по Аурелио."

"Лгунья!", сказала Флавия. "Ты просто им пользовалась, чтобы вернуть Тито."

"Это неправда! Мне нравился Аурелио!" Смешок. "Ну, наверное, я немножко им пользовалась."