ВТОРАЯ ЧЕЧЕНСКАЯ - Анна Политковская

Бежать! Прочь! Другого выхода нет.

Однако просто так за пределы Махкетинской зоны Веденской резервации не выбраться. По словам Айны Ма-каевой, сельской паспортистки, выдача документов, удостоверяющих личность, приостановлена до каких-то особых распоряжений – так ей объявили в Ведено. Почему и за что – в подробности не вдавались. Обязанности сельской паспортистки – собирать и готовить бумаги для выписки паспортов, а потом возить их в райцентр и забирать оттуда готовые паспорта. Несколько месяцев назад Айна столкнулась с тем, что начальник паспортно-визовой службы Веденского района отказался принимать у нее документы. Особенно если это касалось подростков. И в данный момент у Айны на руках 250 комплектов бумаг. В основном это молодые люди от 14 до 18 лет.

Айна с возмущением пересказывает свои бесплодные беседы с тем самым начальником паспортно-визовой службы – офицером МВД:

– Я ему говорю: наших молодых ребят замучили «зачистками», их хватают, сажают в ямы на окраине селения Хоттуни, родственники должны их оттуда выкупать! Нескольких подростков уже замучили там до смерти! Паспорта в наших условиях – это жизнь! Нет паспорта – смерть.

А начальник мне отвечает: не моя проблема. У меня банный день. И такая история – каждую пятницу… Потому что только по пятницам принимают документы…

Люди больше не сомневаются – в их селах создаются искусственные условия, спецсистема, чтобы удерживать здесь жителей и постепенно их уничтожать.

Когда у тебя ничего нет, ты становишься способен на иррациональные поступки. Тут знают: в лес, хоть он и единственный спаситель местного люда, ходить нельзя. Ни за дровами, ни за черемшой, местным источником витаминов.

Однако люди все равно ходят, даже зная, что на сельском кладбище лежат те, кто решил запастись дровами и был пристрелен. Каждый надеется, что пронесет…

Вот рассказ Вахи, жителя Сельментаузена:

– Два дня были сильные обстрелы. Потом они прекратились. Я встал рано-рано утром, послушал, подумал и решил идти на окраину леса. Жена очень плаката, но дров уже не было несколько дней, и поэтому надо было идти. Не все ли равно, как умирать. – замерзнуть вместе с детьми как не мужчина или получить пулю… Я помолился и двинулся. На этот раз все закончилось благополучно. Принес дров дня на три – сделал пять заходов. Видите, как у нас тепло…

–Но ведь пройдет всего пара дней, и надо будет опять повторять смертельный трюк?

– Я готов. – Ваха отвечает коротко и жестко, будто офицер в строю.

Готовность умереть – главное правило местной жизни, ежеминутно порхающей между бытием и небытием. А байки о том, кто из соседей как умер, при каких обстоятельствах и от какого числа осколков, – основное вечернее развлечение, под которое младенцы отходят ко сну.

– Помните, как 5 января 2001 года с самолета упала авиабомба? – обращается к собеседникам Макка Джа-браилова из Махкетов. В тот день были убиты отец и брат Макки – Газихаджи и Газали Ахмадовы, ее надежда и опора. У самой Макки 12 декабря 2000 года пятью снарядами в щепки разнесло дом. В тот же день погибли ее соседи – вся семья Тагировых, одиннадцать человек. Да так, что даже хоронить было нечего, – положили в могилу землю с места падения рукотворных метеоритов…

Макка плачет, но женщины уже спешат дальше:

– 16 февраля со стороны воинской части взяли да обстреляли в который раз школу – прямо около двух часов дня.

Махкетинская сельская школа, к несчастью, расположена в прямой видимости – через поле от палаток воинской части. Родители побежали в часть. Им сказали: не знаем, кто стрелял, не мы, снаряды – залетные…

Глава администрации селения Махкеты – Абдулла Эльбуздукаев – производит впечатление навсегда испуганного и сломленного человека. Хотя в прошлом Абдулла – народный судья в Веденском районе. Он признается, что ничего не может сделать для своих односельчан. Абсолютно ничего. И панически боится военных, которые считают его пособником боевиков, а значит, пристрелят, когда им захочется. В результате родители решили детей в школу не пускать, тем более что школа – одно название, дети ходят туда пообщаться, а уроков совсем нет.

Малика Юнусова молодая, но уже седая. Ее история недавно потрясла махкетинцев, и без того потрясенных.

Малика – сельская медсестра. Она готова всегда оказать помощь раненым и больным, хотя в больнице уже несколько лет не платят зарплату. В ночь с 10 на 11 февраля 2000 года бомба попала в ее дом. Разрушения оказались стопроцентными. Погиб весь скот – а тут если чем и живут, то тем, что держат коров. Сгорели все хозяйственные постройки. У семьи остались галоши и то, во что были одеты.

За минувшее лето Юнусовы построили сарай, а односельчане подарили корову. Но 15 декабря около восьми вечера опять был обстрел. Юнусовы пошли в подвал к соседям, а снаряд попал в их новый сарай. Начался пожар. Саид-Али, муж Малики, выскочил тушить и спасти корову. Его обдало осколками.

Всю ночь Саид-Али пролежал без сознания у соседей на полу – продолжались обстрелы. Рано утром Малика бросилась в часть: если есть вертолет, можно ли отправить мужа? Вы ведь виноваты!… Ее долго мурыжили, в конце концов отказали, но обещали созвониться с госпиталем в Ханкале: везите сами. Соседи нашли машину, повезли. Но в Ханкале сказали: ранение тяжелое, надо добираться до госпиталя в Моздоке.

Добрались. А там нейрохирург ей говорит: если ваш муж был бы боевиком или военнослужащим, я бы оказал ему помощь как стороне военного конфликта. Если он просто мирный житель – не имею права, только за деньги. Платите 40 тысяч рублей наличными прямо сейчас, тогда начну оперировать.

Денег не было, и Малика увидела, как раненого Са-ида-Али вывезли из операционной в коридор. Ее пустили к телефону: звоните тем, кто может принести деньги.

–Мне некому звонить… – заплакала Малика. И нейрохирург ответил:

– Звони Путину.

Малика спросила:

–А если бы меня сейчас не было рядом, у кого бы ты просил деньги?

Врач ответил:

–Не просил бы… Просто отправил в морг. Малика бросилась искать машину.

По счастью, водитель согласился бесплатно довезти ее и Сайда-Али до Аргуна. Там познакомил с теми, кто довез до Грозного, до 9-й горбольницы. Все это – с блокпостами, с остановками в темное время суток.

В 9-й больнице Сайда-Али наконец-то прооперировали – уже когда истекли третьи сутки после проникающего черепно-мозгового ранения. Муж Малики прожил еще месяц. Его не смогли спасти от сепсиса – врачи объяснили, что операция слишком запоздала.

Окрепнув духом после похорон, Малика отправилась в Ведено к военному прокурору. Но тот отказался принять заявление. Вскоре после поездки в Ведено Малику нашли в селе военные из части – значит, прокурор им сообщил о ее жалобе, – и объяснили: первые снаряды – по сараю – выпустили не они, а кто это сделал, они не знают. Позже стреляли уже они, потому что увидели большой костер в темное время суток и бегающего вокруг человека…

Малика развела руками: конечно, костер, ведь пожар начался, и муж действительно бегал по двору, пытаясь спасти горящую корову… Военные ушли, а Малика подумала: хорошо, что не застрелили… Людям в погонах тут1 нечего бояться и некого стесняться. В Веденском районе до сих пор нет ни суда, ни следствия – в зоне этого не требуется. Только иррациональный беспредел, и виноват всегда тот, кто просто подвернулся под руку. Как муж Малики, спасавший корову. Сегодня у Малики нет ни мужа, ни жилья, с тремя детьми живет она где придется. Есть нечего, одеться не во что… И Малика умоляет: помогите уехать – куда угодно:

–Люди говорят, в Ингушетии новый лагерь для беженцев построили. Я прошу, устройте туда. Хуже не будет. Мне хоть чеченский закон, хоть русский, хоть корейский, хоть японский – главное, чтобы был какой-то закон. И поесть бы…

–Я не могу тут больше оставаться, – поскуливает Тоита – мать, скрывающая имя собственного ребенка и уже жалеющая, что так его назвала. И затыкает вялым соском ротик хнычущему Джохару.

И, как эхо, то же самое вторят другие вдовы и жены Сельментаузена, Махкетов, Товзени, Хоттуни:

– Мы не видели врачей уже несколько лет… Мы погибаем. Нам нечего есть. Нечем топить печку… Дайте отдохнуть от бомбежек… Солдаты забирают последнее. Измучили нас.

Национальная ликвидация

Июль 2001-го. Мы встречаемся с Айной, будто она – разведчик-нелегал, а я – связной из центра. С предосторожностями, достойными шпионского триллера. Айна пробиралась к месту нашего свидания тайными тропами, путая маршруты и никак не афишируя, даже перед своими соседями, куда и зачем отправляется. Но вот беда, мы с Айной – никакие не подпольщики и нам вообще противно положение, в которое нас поставила власть. Ведь всего-то: Айна – вдова из Махкетов, а я – журналист, желающий знать, почему уже несколько месяцев подряд Махкеты оцеплены и изолированы от внешнего мира.