Владимир Мономах, князь-мифотворец - Дмитрий Боровков

Трудно не согласиться с О.М. Раповым, что, «когда в “Поучении” Владимир Мономах говорит о походах на Волынь и в Туровскую землю, из текста невозможно понять, в каком качестве он там выступал: как временный владетель указанных областей или просто как участник (а возможно, и руководитель) военных предприятий»{75}, но вряд ли на протяжении одной и той же весны Мономах стал бы совершать два похода к одному и тому же городу, если бы не имел в нем постоянного местопребывания: в 1069 г. такой резиденцией для него оказался Владимир-Волынский, а в 1076-м — Туров.

В то же время вряд ли можно принять точку зрения тех исследователей, которые на основании процитированного выше фрагмента полагают, что в 1076 г. Мономах мог быть некоторое время князем в Переяславле{76}, так как здесь, вероятно, следует подразумевать поездку сына к отцу, аналогичную той, что была предпринята в промежутке между пребыванием Мономаха в Берестье и Владимире весной 1069 г. Иное дело Туров, который принадлежал Изяславу Ярославичу, а после его изгнания, видимо, был уступлен Всеволоду Святославом, в то время как Мономах вместе со своим двоюродным братом совершал поход в Польшу. По свидетельству «Повести временных лет» под 6584 (1076) г.: «Ходил Владимир, сын Всеволода, и Олег, сын Святослава, в помощь полякам против чехов»{77}.

Так они стали участниками большой европейской политики, проводившейся в жизнь новым киевским князем, — он сумел не только отговорить своего польского родственника Болеслава II от поддержки Изяслава, но и заключить с ним стратегический союз, следствием которого стала экспедиция Владимира и Олега. Как раз в этот период Центральная Европа оказалась расколота в результате противостояния двух крупнейших политических сил — Священной Римской империи и папства — высших светской и церковной властей, оспаривавших право вмешательства в дела друг друга. В борьбе, которая в конце концов приведет Германию и Италию к гражданской войне, а весь католический мир к церковной схизме, Болеслав II поддерживал папу Григория VII и потому находился во вражде с вассалом германского короля Генриха IV — чешским князем Вратиславом II (1061–1092), против которого ему и потребовалась русская помощь.

Согласно хронологическим расчетам В.А. Кучкина, конкретизировавшим летописную датировку путем сопоставления летописного известия с данными «Поучения», поход Владимира и Олега должен был начаться примерно в сентябре 1075-го и закончиться к началу 1076 г., когда у Мономаха родился старший сын Мстислав, а так как он был назван в крещении Федором (как предполагается — в честь святого Федора Тирона, день памяти которого отмечается 17 февраля и в субботу первой недели Великого поста), по всей видимости, его рождение имело место ранней весной 1076 г. — то есть на исходе 6583 г. (мартовского), к которому, согласно «Поучению», и относился поход Мономаха{78}.

Чуть ранее датирует начало этой кампании А.Б. Головко, предполагающий, что она могла начаться уже во второй половине июля или первой половине августа 1075 г., заставив Генриха IV отказаться от карательных мероприятий в мятежной Саксонии и уйти в Чехию{79}. Между тем известие Ламперта Герсфельдского о том, что в разгар военной кампании против саксов Генрих IV под нажимом своих людей, испугавшихся столкновения с превосходящими силами противника, «столь быстро, сколь было можно, вернулся назад в Чехию, откуда пришел», на которое ссылается исследователь, относится к сентябрю 1075 г.{80}, что свидетельствует скорее в пользу датировки В.А. Кучкина.

Участвовал ли русский «экспедиционный корпус» в военных действиях или выполнял иные стратегические задачи на польско-чешской границе, ни летописи, ни хроники не сообщают[2]. Однако с геополитической точки зрения подобная военная демонстрация оказалась весьма своевременной. Дело в том, что, не сумев разыграть «польскую карту», Изяслав Ярославич принял решение попытать счастья в имперском лагере.

Как рассказывает Ламперт Герсфельдский, в начале 1075 г. к германскому королю в Майнц явился «король Руси по имени Димитрий (крестильное имя Изяслава. — Д.Б.), привез ему неисчислимые сокровища — золотые и серебряные сосуды и чрезвычайно дорогие одежды, и просил помощи против своего брата, который силою изгнал его из королевства и сам, как свирепый тиран, завладел королевской властью. Для переговоров с тем о беззаконии, которое он совершил в отношении брата, и для того, чтобы убедить его впредь оставить незаконно захваченную власть, иначе ему вскоре придется испытать на себе власть и силу Германского королевства, король немедленно отправил Бурхарда, настоятеля Трирской церкви. Бурхард потому представлялся подходящим для такого посольства, что тот, к кому посылали, был женат на его сестре, да и сам Бурхард по этой причине настоятельнейшими просьбами добивался от короля пока не предпринимать в отношении того никакого более сурового решения»{81}.

Эта дипломатическая миссия была зафиксирована не только хроникой Ламперта, но и «Повестью временных лет», в которой сообщается под 1075 г.: «В тот же год пришли послы от немцев к Святославу; Святослав же, гордясь, показал им богатство свое. Они же, увидев бесчисленное множество золота, серебра и шелковых тканей, сказали: “Это ничего не стоит, ведь это лежит мертво. Лучше этого воины. Ведь мужи добудут и больше того”»{82}. Здесь следует обратить внимание на то, что факт прибытия посольства Генриха IV использован только для критики в адрес Святослава, тогда как о цели посольства летописец умалчивает, хотя она, несомненно, имела отношение к междукняжескому конфликту (что вряд ли было возможно в том случае, если бы весь текст принадлежал современнику события).

Впрочем, наличие исторической достоверности в летописном рассказе косвенно подтверждает Ламперт Герсфельдский, рассказывающий о том, что Бурхард летом 1075 г. привез королю Генриху из Руси «столько золота, серебра и драгоценных камней, что и не припомнить, чтобы такое множество когда либо прежде разом привозилось в Германское королевство» и что «такой ценой король Руси хотел купить одно — чтобы король не оказывал против него помощи его брату, изгнанному им из королевства», хотя, добавляет хронист, он вполне мог получить это и даром, ибо Генрих, «занятый внутренними домашними войнами, не имел возможности вести войны с народами столь далекими»{83}. На рубеже XI–XII веков Сигеберт из Жамблу, несколько сгущая краски, писал, что «двое братьев, королей Руси, вступили в борьбу за королевство, один из них, лишенный участия в королевской власти, обратился к императору Генриху, которому [обещал] подчиниться сам и подчинить свое королевство, если с его помощью вновь станет королем», но все было напрасно, поскольку «тяжелейшая смута в Римской империи заставляла его больше заботиться о своем, чем добывать чужое», ибо жители Саксонии, «возмущенные многими великими несправедливостями и беззакониями со стороны императора, восстали против него»{84}.

Вероятно, исход дипломатического демарша Генриха IV был еще не известен, когда сын Изяслава Ярополк, сопровождавший его в скитаниях по Европе, посетил «Вечный город», где нанес визит папе Григорию VII. Результатом этого посещения стало послание от 17 апреля 1075 г., адресованное «королю Руси» Димитрию и «королеве, его супруге» (Гертруде, дочери польского короля Мешко II и тетке Болеслава II), которое гласило: «Сын ваш, посетив гробницы апостолов, явился к нам со смиренными мольбами, желая получить названное королевство из наших рук в качестве дара св. Петра, и изъявив поименованному блаженному Петру, князю апостолов, надлежащую верность. Он уверил нас, что вы, без сомнения, согласитесь и одобрите эту его просьбу и не отмените ее, если дарение апостолической властью [обеспечит] вам благосклонность и защиту. В конце концов мы пошли навстречу этим обетам и просьбам, которые кажутся нам справедливыми, и, учитывая как ваше согласие, так и благочестие просившего, от имени блаженного Петра передали ему бразды правления вашим королевством, движимые тем намерением и милосердным желанием, дабы блаженный Петр охранил вас, ваше королевство и все ваше имение своим заступничеством перед Богом, сподобил вас мирно, всечестно и славно владеть названным королевством до конца вашей жизни…»{85}.

Но, несмотря на громкие заявления, роль папы в разрешении междукняжеского конфликта на Руси была более чем скромной. Григорий VII, крупнейший представитель реформаторского крыла католической церкви во второй половине XI столетия, пытался претворить в жизнь концепцию примата церкви над светскими государями (нашедшую отражение в знаменитом «Диктате папы»), которая привела его к столкновению с Генрихом IV. Но, обладая огромным моральным авторитетом в качестве наместника св. Петра, Григорий VII даже для того, чтобы противостоять Генриху IV, был вынужден прибегать к помощи наемников-норманнов, а потому мог оказать изгнанному князю только дипломатическую поддержку. Эта поддержка нашла выражение в послании Григория VII к Болеславу II от 20 апреля 1075 г., где папа «просил и убеждал» польского князя «ради любви к Богу и святому Петру» вернуть деньги, отнятые «у короля Руси», поскольку «те, кто неправедно отнимают чужое добро, если не исправятся, когда могут исправиться, ни в коем случае, как мы веруем, не будут иметь части в Царствии Христовом и Божием»{86}.