Наследник фаворитки - Георгий Марчик

— Я не против, — засмеялся Алик, прищуриваясь на солнышке. — Мне нравится…

— Вот и смотри, если не против. Благо, платить за это не надо. — Христарадис положил свою легкую руку на плечо Алика, с грустным сожалением покачал головой. — Это все напоказ, мой мальчик. Как товар в витрине. Это еще не настоящее.

— А что настоящее? — спросил Алик, готовый расхохотаться циничной шутке.

— Вот здесь настоящее, — легонько постучал двумя пальцами по своему лбу Вавуля. — А что здесь у каждого, никому не видно…

— Что верно, то верно.

Ему самому долго нравилось разыгрывать из себя пай-мальчика. Стенгазету выпустить? Пожалуйста! На воскресник пойти? Ах, ради бога!.. Нет, он не такой однозначный. У него дроби и в числителе и в знаменателе.

А уж если он сам не знает, какой он, что знают о нем другие?

Это смотря с какой стороны поглядеть. Вот и считают его одни отличным малым, а другие — ублюдком. Ну и на здоровье! Ему от этого ни холодно ни жарко.

Познакомились они с Вавулей в кафе. Как-то днем Алик сидел с дружком в полупустом зале. Они курили, тянули из соломинок молочный коктейль, болтали о том о сем. К ним приблизился невысокий, с хорошей выправкой мужчина. Чопорно попросил разрешения сесть за их столик.

Алик вежливо кивнул.

Незнакомец был в отлично сшитом костюме, модном широком галстуке, в котором блестела белая горошина жемчужины. На манжетах его белоснежной рубахи поблескивали квадратные запонки из благородного металла. Алик обратил внимание и на аккуратную стрижку незнакомца.

Тот сидел ровно, не сутулился, не делал лишних движений и не выказывал нетерпения, дожидаясь официанта. Четко сделал заказ.

Алику понравилась его сдержанная, уверенная, полная достоинства манера держаться. Однако он не показывал виду, что заинтересован. Незнакомец первый обратился к нему.

— Прекрасный перстень, — дружески улыбнулся он. — Наследственный?

— Нет, — хмыкнул Алик, поднимая левую руку с тяжелым золотым перстнем, чтобы мужчина мог лучше его рассмотреть. — Мамин подарок в честь совершеннолетия.

— Отличный подарок. А я почему-то решил — это фамильная ценность. Принял монограмму за дворянский герб.

— Ну что вы! — слегка смутился Алик и с обезоруживающей искренностью признался — Мой дедушка был кучером.

— Не так уж плохо, — одобрительно кивнул незнакомец и вдруг, как бы решившись, еще больше выпрямился и торжественно произнес — Ну, уж раз зашел разговор, разрешите представиться: сценарист Владимир Кириллович. Можете звать меня по имени. Для близких я просто Вавуля.

— Сценарист? — приподнимаясь из-за стола и вытирая руки салфеткой, приятно удивленный, спросил Алик.

Новое знакомство обещало развлечь их.

— Сценарист — не фамилия, а профессия, — поджал тонкие губы Владимир Кириллович, с укором глянув на Алика. — По моим сценариям будут снимать фильмы… Моя фамилия Христарадис.

— Очень приятно… — почтительно склонил голову Алик.

Через час они были уже друзьями и пили шампанское на брудершафт.

— Удача — вот главное в жизни, — многозначительно говорил Владимир, пытливо вглядываясь в глаза Алика. — Повезет — и каждый день ты станешь зарабатывать свою тысячу рублей, а у твоего подъезда будут терпеливо дожидаться тебя две гордые машины — «ситроен» и «роллс-ройс». Самого последнего выпуска.

К потолку летели пробки из бутылок — платил, разумеется, Алик. У него радостным хмелем кружилась голова. Вспомнив о своем неудачном опыте фарцовщика, он приосанился — погодите вы… Мелкие барыги, шакалы, крохоборы. Не люди, а пауки. Из-за копейки горло друг другу перегрызут, лебезят перед иностранцами, готовы лизать руку за каждую паршивую тряпку.

С этой публикой Алик познакомился еще в школе, когда увлекся поп-музыкой и доставал, переплачивая втридорога, пластинки. Он был тогда уверен, что нет ничего проще делать деньги таким примитивным способом. После школы, когда расходы росли день ото дня и денег требовалось все больше, сам однажды попробовал. Черта с два!

Первый раз его обставил какой-то смуглый тип — то ли студент, то ли турист. Алик ему авансировал «Спидолу» и большую палехскую шкатулку, а взамен получил замызганные джинсы.

— И все? — упавшим голосом спросил он.

— Это отличная сделка, — горячо уверял его смуглый тип. — Ты прекрасно будешь в них выглядеть. Смотри, какая этикетка. Настоящий товар…

Спорить было унизительно, и Алик ушел с грязной рванью, которую не только постеснялся, но попросту побрезговал надеть на себя.

Второй раз он решил быть умнее и толкался у гостиницы, на ломаном русском языке предлагая иностранцам икону, имеющую большую художественную ценность. Очевидно, он был слишком активен — не было практики. Иностранцы поспешно отказывались.

В конце вечера покупатели сами подошли к нему — это были двое прекрасно одетых молодых мужчин в замшевых коричневых куртках. Они обратились к нему по-английски, потом по-немецки и страшно обрадовались, узнав, что у него есть старинная икона.

— О! Это очень замечательно! — говорили они. — Это есть то, что надо. О'кей! Чем хочешь платить — фунтами или долларами? — Они показали пачку инвалюты. У Алика аж дух захватило.

Сначала они свернули в переулок, а потом зашли через темную подворотню в какой-то плохо освещенный подъезд.

Алик дрожащими руками достал из портфеля семейную реликвию — дедушкину икону. Настоящую старую вещь.

Иностранцы впились в нее глазами, буквально выхватили из его рук, быстро спрятали. И вдруг — о боже! — стали на чем свет стоит материть его и бить кулаками в кожаных перчатках. Алик обмер и с перепугу не мог даже защищаться. Они сбили его с ног и некоторое время остервенело пинали ногами, угрожая убить, если он еще раз сунется сюда.

На прощание они прихватили его ондатровую шапку. Незнакомцы оказались матерыми фарцовщиками. Как он был наивен! Грустно вспомнить!..

Христарадис Володя оказался занятнейшим типом. В нем бурлила жажда наслаждений, бил через край напор жизненных сил.

«Какой человек! Настоящий джентльмен. Отлично одевается, красиво живет! — восхищался Алик. — Конечно, немножко заливает. Зато и треп у него — заслушаешься…»

Они стали встречаться — вместе обедать и ужинать. Разумеется, приглашал обычно Алик.

Однажды Алик наивно поинтересовался, по каким сценариям Володи сняты фильмы. Тот обиженно покачал своей аккуратной головкой:

— О! — Это «о» он произнес с трагическим придыханием. — Я не ждал, мой друг, что ты задашь этот вопрос. Или ты не знаешь, что лучшие пьесы те, что еще не поставлены?

Алик устыдился и больше не касался щекотливой темы. Но Володя сам поведал, как в одной киностудии был принят его сценарий, а затем куда-то исчез. На студии утверждали, будто он пропал, но сам-то Вавуля сразу догадался, что сценарий похищен.

— Надо было дать второй экземпляр, — посоветовал Алик. — Ведь у тебя должен был остаться второй экземпляр. Не такой ты, Володя, простак, я тебя знаю. — Алик с понимающей хитрецой погрозил Вавуле пальцем.

Христарадис многозначительно посмотрел на него:

— В том-то и дело, что не простак. Я доказал, что у меня был всего лишь один экземпляр, и потребовал уплатить за утерю сполна. Надо уметь пользоваться случаем, мой мальчик.

Они часами разговаривали, и Алик прямо-таки впитывал, как песок воду, откровения своего новоявленного друга. Он преданно смотрел ему в глаза и восхищался любым Володиным словом и его отличными манерами.

Особенно привлекательна была его философия, основанная на всепоглощающей любви к жизни. Правда, на практике выходило, что это не столько любовь к жизни, сколько любовь к удовольствиям. Ну да не все ли равно.

— Если хочешь быть счастливым, лови текущее мгновение — неверен завтрашний день… Да, прав был старик Гораций. — Володя откинулся на спинку стула, победоносно выпятил грудь и гордо поджал губы, словно старик Гораций и впрямь был его близким приятелем и в минуту откровения лично ему выдал чрезвычайно важную мысль. — Сколько я упустил прекрасных возможностей! Но ты, я верю, возьмешь от жизни все. Выпьешь до дна уготованную судьбой прекрасную чашу, — с надменным пафосом продолжал он. — К ней будут тянуться грязными руками другие, чтобы отнять у тебя. А ты будь жесток и непреклонен. Я верю, ты победишь всех своих врагов, мой мальчик, и одержишь блистательную победу. За тебя!

Володя запрокинул назад голову и единым глотком осушил рюмку коньяку. Потом выпрямился и сидел, твердо сжавши рот, — строгий и неподкупный, как настоящий учитель.

На височке его маленькой аккуратной головки тикала синенькая жилка. А вообще он больше был похож сейчас на нахохлившегося лесного воробушка. Алик подавил улыбку:

— Спасибо, Вавуля! Очень хорошо ты говоришь…