Запретные страсти - Натали Митчелл

— О, только не война, Майк! — взмолилась Николь. — Умоляю тебя!

Он тотчас начал кривляться:

— А лучше чомк-чмок?

— Ну, хоть посмотреть, — пробормотала Николь.

Согласившись про себя, но не произнеся ни слова, Кэтрин решительно забрала у сына пульт и выключила телевизор. Убрав пульт подальше от парнишки, она заговорила о девочке:

— Не настолько уж эта Нора и странная.

Губы Николь горько искривились:

— Тебя поразила ее проницательность? Ты обманулась, Кэтрин.

— Что ты имеешь в виду?

— Рон Коллиз вовсе не влюблен в меня.

Кэтрин переспросила с недоверием:

— Нет?

Отправив в рот кусочек мяса, Николь отпила вина, и только тогда качнула головой:

— Нет. Скорее, он ненавидит меня.

— Ненавидит?! Да что ты… За что?

— За то, что я — живой укор его совести.

— Господи, Николь, не тяни! — взмолилась Кэтрин. — Что такого вы сделали друг другу?

Девушка аккуратно опустила на тарелку нож с вилкой, и медленно проговорила:

— Рон Коллиз разорил моего отца, и стал причиной его смерти. Не смотри так, это не было убийством. Инфаркт. Но по его вине.

— О боже…

— А все потому, что Рон Коллиз… Как же я ненавижу это имя!

Резко отодвинув стул, Николь встала и отошла к окну. Последние лучи солнца, пробивавшиеся сквозь неприкрытые жалюзи, окрасили ее облик печалью. Кэтрин подумалось, что эта девушка не просто живет в этом доме, она связана с этим городом, с этой землей всем своим существом.

Глядя на темнеющее, спокойное море за окном, Николь бесстрастно проговорила:

— Так вот, Рон безумно любил мою мать. Не люблю это слово, но какое-то безумие в их отношениях действительно было…

Откинувшись на стуле, Кэтрин только простонала: «Николь…»

— Иначе она не натворила бы того, что сделала, — сухо добавила Николь. — Мама ушла к Рону, когда мне было года три. Потом поняла, что сойдет с ума без меня.

— Отец не отдавал тебя?

— Об этом и речи не было. Рон сам не хотел, чтобы я жила с ними. Он был моложе моей матери, и, судя по всему, вообще еще не помышлял о детях… Это сейчас он на свою Нору не надышится… И тогда мама вернулась к отцу. Но и без Рона жить не смогла. Вообще не смогла жить. Вот так-то.

— Извини, я и не подозревала…

— Конечно, откуда? А Рон не простил отцу того, что моя мать все же вернулась к нему. У него большие связи в мире бизнеса, он знает все механизмы. Он пустил наш издательский бизнес по ветру, точнее, просто перекупил наше издательство, только этот книжный магазинчик и остался. Поэтому я так привязана к нему, понимаешь? — дрогнул голос. — Поэтому не могу уехать отсюда…

Кэтрин скомкала салфетку:

— Но зачем… Зачем ты меня туда…

Справившись с собой, Николь пояснила:

— Из-за Маргарет.

— А она-то тут при чем? — не поняла Кэтрин.

Лицо Николь напряглось еще больше:

— Я хочу, чтобы он… Чтобы она… Словом, мне хотелось, чтобы ты поделилась с ней, как вырваться из-под этого чертова пресса, именуемого Рон Коллиз!

7

Он опять позвонил ночью. Еще не сняв трубку, Николь с насмешкой подумала: «Похоже, днем Мэг просто держит его за рукав! Не затекла ли у него рука?»

На этот раз девушке не пришлось пробиваться сквозь пелену снов, она еще и не засыпала, хотя и пыталась. Но разговор с Кэтрин взбудоражил и разозлил, оживив в памяти все, о чем Николь не позволяла себе думать часто. Она даже научилась делать вид, что Рон Коллиз не вызывает в ней ненависти, что они даже могут общаться с ним, как друзья. Или почти друзья…

И он тоже заглядывал в ее магазинчик на правах старого приятеля, и уговаривал давать уроки дочери, ведь в Вайтстоуне не найти более одаренного музыканта, чем Николь. И оба в эти минуты думали о той, от кого Николь унаследовала эту музыкальность.

Те, кто был в курсе их драмы, пространно рассуждали о благородстве сердец, умеющих прощать обиды. Никто и не подозревал, что именно Коллиз пустил по ветру семейство Роджерсов. Старожилы умилялись тому, как трогательно заботится о сироте человек, когда-то любивший ее мать…

— Джастин? — спросила девушка, не сомневаясь.

Его же голос прозвучал неуверенно:

— Не бросишь трубку?

— Что, не спится, Джастин? Волнуешься перед выставкой?

— Немного. Хотя это не имеет смысла. Я написал картины, я продумал, как их разместить, даже подсветку сам организовал. Пригласил, кого надо… Что я еще могу сделать?

Николь посоветовала:

— Выспаться.

— Как раз это мне никак не удается… Я все думаю о нашем последнем разговоре…

— Похоже, ты думаешь о нем только, когда Мэг ослабляет свою хватку…

Ей показалось, что собеседник поморщился:

— Не надо о Мэг. Я скучаю по тебе, Николь. «Что же мешает тебе вернуться?!» — крик застрял в горле, девушка понимала, что не имеет права выпустить его наружу. Ведь он прозвучал бы упреком Джастину, которому, похоже, и так не по себе. А перед первой в жизни выставкой совсем ни к чему терзаться упреками… И она ответила:

— Я тоже скучаю, Джастин.

Иначе он обиделся бы. Но следом Николь добавила, чтобы все расставить по своим местам:

— Но это ничего не значит. Теперь у каждого из нас своя жизнь.

— Тебе нравится эта жизнь?

Вспомнив, что он сам называл ее неисправимой оптимисткой, Николь бодро заверила:

— Я вообще люблю жизнь, ты же знаешь. Что-то меняется в ней, уходит, приходит, но жизнь все равно остается самым интересным из всего, что нам дано.

В его голосе прозвучало разочарование:

— Оказывается, Мэг права: ты уже забыла меня.

Николь вспыхнула:

— Только не впутывай сюда Мэг! Это не я втянула ее в наши отношения с тем, чтобы она погубила их.

— Ты ненавидишь ее?

— Ненавижу? Нет, — девушка сразу подумала о Роне Коллизе. — Если говорить о моей ненависти, то она распространяется только на одного человека.

Несколько секунд Джастин молчал, потом холодно поинтересовался:

— На меня?

— Ну что ты! — Николь рассмеялась. — Как ты мог подумать такое?

— Я ведь предал тебя, — заметил мужчина, не щадя себя. — Я должен был остаться с тобой, а я рванул за Синей Птицей…

— Ну, похоже, ты поймал ее!

— Разве похоже? Мой голос дрожит от счастья?

— Не жалуйся, Джастин. Ты получил то, что хотел, чего тебе еще не хватает? Ты стоишь на пороге славы и богатства, и рядом с тобой шикарная женщина!

— Николь!

Даже по голосу чувствовалось, что молодого художника так и перекосило. Но Николь уже надоело жалеть его. Он-то ведь только делал вид, будто жалеет. Все его слова скорее безжалостны.