Кол Будды - Руслан Белов

Олег знал, что Красный люто недолюбливает его за аристократичный вид и голубоватую кровь, по семейному преданию доставшиеся от одного из королей Болгарии. Ему бы подумать, посмотреть в глаза тайного недоброжелателя, затеять паузу, но, ломая скептицизм Капанадзе, он увлекся. И Гога погубил потомка незаконнорожденного сына балканского монарха, погубил всего за полмиллиона долларов - не прошло и месяца, как один из самых богатых людей города залетел на десять миллионов, а Напалков и Дементьев, в авральном порядке привлеченные позже, на три каждый.

Для всех четверых, бурно ликовавших тому, что обошлось без объяснений с ФСБ и ЦРУ, это были относительно небольшие деньги. Все бы, наверно, обошлось, если бы перед заключением соглашения нервничавший Капанадзе, пошептавшись с Гогой, не утратил своей обычной интеллигентности и не сказал, что в случае дефолта он "самолично изнасилует Олега при помощи вот этой штуки" и не указал на кактус, торчавший в горшке рядом с его креслом (дело происходило в зимнем саду "Веги", изобиловавшем кактусами любимой Кареном формы).

- Это будет трудно, он колючий и толстый, но друзья мне помогут, добавил грузин, пытаясь улыбнуться.

А Капанадзе всегда держал слово. Его за это уважали.

9.

Недалеко от Геленджика в середине ночи об него, спящего без задних ног в галечной берлоге, споткнулся человек с рюкзаком за спиной и половинкой дыни в руках. Когда пришелец очистился от кулеша - путник упал на кастрюлю, - они выпили (у Смирнова было) и разговорились.

Мужчина оказался москвичом из Подмосковья и бывшим наркоманом. Он рассказал, что с весны сидит в щели Темной, и что в молодости каждый год ездил в Среднюю Азию за маком, эфедрой и прочей травкой. Когда бутылка стала пустеть, а от дыни ничего не осталось, Афанасий (так звали мужчину) принялся читать свои стихи и читал их да утра. Смирнов, разбиравшийся в поэзии, был потрясен - оказалось, что ночью, в нескольких километрах от Геленджика, об него споткнулся и упал на кастрюлю с остатками кулеша талантливый и самобытный русский поэт.

Афанасий спешил встретить знакомую, приезжавшую утром из Самары, и потому с рассветом ушел в дождь, пообещав, что перенесет, наконец, свои стихи на бумагу и отнесет их в редакцию.

Завтракая куском копченой колбасы и помидорами, Смирнов о нем думал. Обычное мужицкое лицо, ломкая фигура, длинные почерневшие зубы частоколом и поэт, от бога поэт.

10.

Кролик, потерявший волю, сел в "Мерседес" и, не включив фар, помчался в никуда. Дорога не освещалась, и на выезде из Анапы на полном ходу машина подбросила в воздух полную женщину, переходившую дорогу с сумками в руках. Кленки у нее были бугристо-артритными, лицо, обрамленное клетчатым платком серым и неприятным.

Олег ощерился бешено - кролик, потерявший волю, почувствовал себя машинистом скорого поезда Смерти.

По лобовому стеклу смачно стекала кровь женщины и кровь помидоров, бывших у нее в сумке. За окнами стояла мертвая ночь, и захотелось убить еще.

Сузив глаза, он прибавил скорость.

Он слышал, как стучат колеса пустых вагонов, пока пустых - та-та-та, та-та-та.

Через пару километров, в поселке Чембурка, в один из них сел велосипедист.

Потом девушка с парнем.

***

Они целовались посереди дороги. На ней была коротенькая малиновая юбчонка. Он был до смешного высок и худ.

***

Кровь их заляпала стекло. Пришлось включить дворники.

Через три километра он услышал сирену.

Посмотрел в зеркало

За ним мчался милицейский "Форд". И еще одна машина. К которой Олег давно привык.

Это было занимательно. "Форд" против "Мерседеса".

Нет, "Форд" против скорого поезда смерти.

Кто кого?!

На вираже "американец" наехал на камень и вылетел в кювет.

Олег, обернувшись, огорчился - в его вагонах пассажиров не прибавилось.

Скорый поезд замер у въезда в Крымск. Его остановил "КАМАЗ", поставленный поперек дороги. И предупредительная очередь в воздух.

Машиниста не били. Наручников не надевали. Усталый милицейский капитан в бронежилете, буркнул в сторону:

- Капанадзе сказал, чтобы ты не нервничал. Там его люди, садись к ним и езжай. Машину завтра найдешь на стоянке "Веги".

***

В "Веге-плюс" было тихо.

Он выпил водки, понежился в джаккузи, поужинал и лег к Галочке.

На ней была блестящая голубая ночная рубашка.

Сквозь нее было видно все.

Темный треугольник лобка.

Вздыбившиеся соски.

Жаркие бедра.

Она проснулась, прижалась к нему ласковой кошечкой.

Он, выказав недовольство нервным движением плеча, взял пульт, лежавший на малахитовой тумбочке (в номере все было под малахит), включил телевизор.

По местной программе шли ночные новости.

Дикторша взволнованно говорила:

- Этот необычно погожий летний вечер стал для нашего города поистине трагическим. В десять часов тридцать минут десятиклассники Марина Ковалева и Витя Шевченко покончили жизнь самоубийством. Несколько человек видели, как они, взявшись за руки, бросились под проходящую по шоссе машину. Десятью минутами раньше погибла женщина, перебегавшая дорогу в неположенном месте. Ее фамилия устанавливается. Примерно в тоже время на той же дороге был сбит Сапронюк Михаил Константинович, в нетрезвом виде ехавший в левом ряду на неисправном велосипеде. Опрошенные родственники признались, что послали его в магазин за пятой бутылкой водки...

Олег почернел от злости, оттолкнул Галочку, не ко времени предпринявшую несмелую попытку его обнять.

Этот Капанадзе делает все, что хочет!

Он присвоил его, Олега! Он присвоил его будущее, его жизнь, его смерть, он присвоил его поступки!

Что делать, черт побери?!

11.

В Геленджике снять комнату не получилось - как и в Адлере никто не хотел брать на постой одного человека. Или предлагали такое, что воротило душу. Или предлагали такие, что хотелось побыстрее уйти. Можно было, конечно, пройтись по окраинам и найти что-нибудь приличное. Однако Смирнову не захотелось ходить от дома к дому, угодливо заглядывая в оценивающие глаза (чего ему не было по вкусу, так это просить и нравиться), да и тянуло его на берег, привык он ночевать под небом и обычным предутренним дождем.

Город был памятным. После того, как десятилетний непоседа Женя, упав с сосны, десять минут повисел на железных кольях ограды, впившихся в грудь, мама три года подряд отправляла его в местный детский санаторий "Солнце". Конечно же, он не мог уйти, не побывав там, где прошли одни из лучших месяцев его жизни.

Санатория Смирнов не нашел. Люди, к которым он обращался, недоуменно пожимали плечами. Наконец одна старушка сказала, что, собственно, "молодой человек" и находится на том месте, где когда-то было "Солнце".

Смирнов оглянулся. Заросшие бурьяном развалины, обгоревшие стропила, несколько заколоченных домиков, презервативы в траве... Это было все, что осталось от лучших его месяцев.

Поблагодарив старушку, он спустился к берегу и, наконец, узнал заповедник своего детства. Песчаники, бронирующие склон, - теперь эти слова ему были известны, - облупившийся памятник над ним, покрытые изумрудной тиной бетонные быки - остатки пирса, в войну отправлявшего торпедные катера на Малую Землю...

Он разделся, вошел в море, поплыл к дальнему быку. Взобрался, лег и... почувствовал себя десятилетним Женей.

Десятки лет, прожитые там, за горами, соскользнули с плеч струйками соленой воды. Все, что случилось с тех пор, как он впервые взобрался на этот скользкий бетонный куб, растворилось в застывшем воздухе.

Маленький Женя лежал на изумрудной тине, ласкаемой теплым морем, смотрел на памятник, на зеленый хребет, сокрывший горизонт, на молчаливого молдаванина Колю, одиноко сидевшего на берегу в странных своих шароварах.

Он ничего не хотел. Все, что растворилось в воздухе - работа, женщины, навязанные императивы, желание что-то сделать и сделанное - висело в нем невидимым инертным газом.

Детство ушло так же неожиданно, как и явилось - молдаванин Коля в странных шароварах растворился в мареве, и Евгений Евгеньевич увидел, что рядом с его вещами располагается компания из двух мужчин и двух молодых женщин.

Мужчины выглядели сонными. Они, - один пятидесятилетний, внушительный, другой - вдвое моложе и тоньше, - квело разделись и легли на принесенные цветные пористые коврики.

А женщины были полны энергии.

Они захватили внимание Смирнова.

Одетые в коротенькие цветастые платьица, длинноволосые, не худые и не полные, они, оживленно переговариваясь и хохоча, расстелили на земле скатерку, побросали на нее разнокалиберные бутылки, снедь, большие зеленые яблоки и арбуз (упав на одну из бутылок, он треснул, развалился на части, яркая его мякоть обнажилась). Порадовавшись этому всплеску жизни, женщины, рот нашего наблюдателя раскрылся, - мигом скинули платьица - под ними ничего не было! - и пошли в воду.