Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы - Эльфарран

– Учись, — не глянув на погрустневшего друга, бросил светлый ангел, и, обращаясь к Лидии Михайловне, проникновенно поведал. — Мы не вправе менять судьбы, тебе придется пройти еще раз те несколько неприятных минут в лифте, но спасение — твое! — Он, вдруг, хитро подмигнул ей и незаметно хихикнул. Затем, толкнув в бок погрустневшего коллегу, забрал у него, честно (ну, почти честно) выигранные, контрамарки

 5

Лифт трясло как в лихорадке, слышались тупые удары снаружи, но Лидия, стоя в полной темноте, молилась первый раз в жизни. Не зная слов ни одной молитвы, она шептала добрые пожелания своим новым друзьям, вспоминала их лица и улыбалась, как в детстве, без тени насмешки, просто и мило. С противным визгом заскрежетал разрывающийся подъемный трос, она даже не почувствовала толчка и не испугалась, когда кабина скользнула вниз…

Но здесь, на этом самом месте, стоящая за мной муза страшно возмутилась:

— И не стыдно тебе, безжалостная, никого не жалеешь для красного словца. Ты подумала о Генке, как он будет там один, без жены, а Николай Николаевич опять пойдет по помойкам, а он, между прочим, доказал какую-то там теорию, может, она перевернет весь научный мир. И любовный роман, кстати, тоже надо закончить.

— Но я не умею писать подобное чтиво.

— Ты и здесь не больно-то преуспела. Так что, возвращай Лидуху на место.

Я посмотрела на её посуровевшее лицо, не предвещающее ничего хорошего, и послушно вывела:

– Лифт еще немного потрясло, и, вдруг, неожиданно все смолкло.

— Уже лучше, — довольная муза плюхнулась в мое единственное полосатое кресло, включила телевизор и добавила. — С чувством давай, читатель это любит.

Устало поглядев на монитор компьютера, я вздохнула, чувства, увы, как я ни старалась, не было. А, сойдет — я воровато оглянулась и забила по клавишам.

Маленькая полоска света робко пробежала по полу и, словно раздумывая, остановилась возле её ног. Лидия не удивилась, даже когда в образовавшуюся щель просунулся металлический штырь.

– Не бойтесь, муза, мы вас спасем.

Налегая на свой импровизированный рычаг, Генка с профессором разжали двери, и, спустя некоторое время, вся компания сидела на маленькой кухне седьмого этажа серого дома-"корабля" и, хлебая ложками щи из трехлитровой банки, спорила о смысле писательского труда.

– Главное, чтобы муза была классная, а все остальное приложится, — как самый опытный, подвел итог дискуссии Геннадий Федюшкин. — И еще, чтобы она умела готовить.

Глядя на них, Лидия терла свои обвислые щеки, пытаясь, незаметно смахнуть слезы радости, и думала: "Как это здорово, даже мимоходом почувствовать этот непередаваемый флер фантазии. Просто посидеть рядом, понять, сопережить, родиться и умереть с любимым персонажем." Сейчас она впервые постигла ту простую тайну рукописного творчества, что дает нам силы жить дальше, несмотря на прохудившиеся сапоги или разлитую банку щей: верить в далекую прекрасную графиню (зачеркнуто) маркизу, что сидит в высокой башне, ожидая верного возлюбленного. Отдав тяжелой и скучной работе весь день, вечером вытащить измятые листы, править текст, прибавлять красочные описания и замирать от счастья причастности к неведомому миру, что видится пока только ей. А на улице будут лаять бездомные собаки; будет стучать в стену, мучаемый бессонницей, сосед; но в её квартире будет волноваться море, плакать серебряная чайка, и будет свой мир. Он обязательно будет, может, немного корявый, а, может, и немного наивный, но он будет.

— Все?

Я просяще поглядела на музу. Она смиловалась и кивнула.

Я вывела «КОНЕЦ», а сама подумала: "Разве бывает у фантазии конец? Конечно, нет! Просто мне трудно проститься с тобой, моя милая муза пятьдесят шестого размера. И пусть у иных авторов молоденькие дамочки бренчат на сладкоголосых арфах, я, все равно, возвращаюсь к тебе, после побед и поражений. Может, потому, что мы с тобой так похожи — обе страшные неудачницы. Но в этом, я тоже сомневаюсь…"