Неприкаянные - Меджа Мванги

— Ну, как дела в огороде? — спросил Майна.

— Сорняки замучили. Воруй сколько хочешь. А на кухне как?

— Заваруха. Повар раскричался, говорит, что оставил на столе кексы, а они исчезли. Я все время там находился, а кто их взял — не видел. Ей-богу, не видел, Меджа.

Меджа посмотрел на оттопыренные карманы приятеля.

— На этот раз тебе, брат, не удастся свалить вину на меня. Лучше отнеси эти кексы обратно, пока паек не урезали.

— Да я не… — начал было Майна, но, поймав многозначительный взгляд Меджи, осекся и переменил тон. — Ладно, Меджа. Хотел тебя угостить, но раз ты против, верну их обратно.

— Если хочешь знать, меня уже лишили половины пайка. За то, что я отдохнул немного у ручья. Надеюсь, что хоть твоя доля останется в целости. Иначе голодать будем. Верни кексы.

Майна кивнул.

— Хорошо, я отнесу. — Он повернулся и побежал к дому. Потом остановился. — А как я объясню, откуда они взялись?

Меджа хотел было сказать, что это уж не его забота, но, зная подлую манеру Майны сваливать свою вину на другого, ответил:

— А ты положи — и все. Если хочешь, можешь повторить то, что говорил раньше. Скажи, что не знаешь, откуда они взялись.

На лице Майны заиграла лукавая усмешка.

— Смотри, Майна, — предостерег Меджа, — не вздумай соврать повару, будто эти кексы ты отнял у меня. В тот момент, когда ты их тащил со стола, я барахтался на середине ручья. Сам Жирный боров подтвердит. Это он столкнул меня в воду.

Майна посмотрел на одежду приятеля. Только сейчас он заметил, какая она мокрая и грязная. Он насмешливо поднял брови.

— Ага, поймал-таки тебя хозяин. Я знал, что поймает. Ты ведь всегда отлыниваешь от работы. — Майна захохотал и побежал прочь.

Меджа смотрел вслед приятелю и качал головой. Озорные повадки Майны раздражали его и в то же время восхищали. Только бы поесть да повеселиться — вот и все его заботы. Ни горе, ни разочарования не способны его расстроить. Удивительно: два грамотных парня живут тут словно в колонии принудительного труда, получая лишь десятую долю заработка, на который, при их образовании, они вправе рассчитывать, а Майне хоть бы что — было бы весело. Школьные годы и городские задворки казались ему теперь столь же далекими, сколь далекими были родные. Иногда, правда, и на него, как на всякого человека, нападала меланхолия, по это случалось не часто. Вывести его из равновесия могло лишь что-нибудь очень важное — например, слишком уж явное жульничество приказчика, норовившего каждый день недодать Майне муки. В таких случаях Майна говорил Медже:

— Если приказчик не бросит эти штучки, я больше молчать не стану. Пусть отдает что положено.

Что касается Меджи, то он своих родных не забывал. Но вспоминал он их по-разному: то с сожалением и тоской, то с чувством странного отчуждения.

Хотелось послать им письмо, но он не знал, что писать. Лучше было бы просто навестить их, но о чем с ними говорить? О том, как он скитался по городским задворкам? Он знал, что отец и мать ждут от него помощи, но он и не мечтал накопить столько денег, сколько им надо. При таком заработке ничего не отложишь. Шестидесяти шиллингов, получаемых ими ежемесячно, едва хватало на существование, и тем не менее Меджа ухитрялся, отказывая себе в самом необходимом, откладывать по одному фунту в месяц. Родным же требовалось на повседневные нужды, по крайней мере, в двадцать раз больше. Это значит, думал Меджа, что дефицит в их семейном бюджете составляет двадцать фунтов ежемесячно.

Меджа гнал от себя эти неприятные мысли и старался, как и его товарищ, жить жизнью бездумной. В разговорах они редко вспоминали своих родных, близких — все их помыслы поглощала мечта о пропитании и о том, где приклонить голову, когда приходит ночь. Их окружал темный, холодный, тоскливый, жалкий мир.

Меджа нес с ручья уже третье ведро воды, когда встретил на полдороге поджидавшего его перепуганного Майну.

— Все напрасно, — сокрушенно объявил он.

— Что напрасно? — спросил Меджа. — Ты хочешь сказать, что Бой не поверил тебе, когда ты все свалил на меня?

— Хуже. В то, что кексы стащил ты, он поверил. Но он разозлился, когда увидел, какие они грязные. Сказал, что испечет для хозяина новые, а эти съест сам. Вот Старая жаба! Как только я подумал, что кексы достанутся ему, так невмоготу мне стало. Я опять их стащил, Меджа.

Меджа поставил ведро на землю и тяжело вздохнул.

— Теперь уж ты окончательно испортил дело, — сказал он с отчаянием. Но, подумав немного, спросил себя: «С какой стати отдавать эти кексы Бою? Мне все равно терять нечего — паек-то ведь уже урезали наполовину». — Ну, где твои кексы? — спросил он.

— Да здесь они. — Майна показал рукой на карманы, в голосе его слышалось радостное возбуждение.

Они сели тут же, на тропе и, пренебрегая опасностью, принялись за еду. Меджа знал, что в краже обвинят его. Об этом позаботится Майна, выступит свидетелем обвинения. Ну, и что потом? Все те же полбанки муки и полбутылки молока.

— Знаешь, Меджа, отчего они грязные? — спросил Майна, набивая рот кексами. — Я их в саду, в земле прятал.

— Ты прятал, а я виноват. Разве это справедливо?

Майна хихикнул.

— Не сердись, Меджа. Какая тебе разница, кто виноват? Все равно ведь Бой невзлюбил тебя и никогда не полюбит. Он и сам не раз говорил мне об этом. Ты же здесь червь земной, батрак. Работа у тебя такая, что хуже быть не может. Разве что свиней опять пошлют кормить, но они у тебя с голоду передохнут. Ты и так на половине пайка существуешь. Если же меня с кухни прогонят, то мы совсем лишимся подкорма. Так что пусть лучше меня считают невиновным.

Меджа начал догадываться, почему Майну сделали поваренком. Бой боялся парня. С самого начала боялся. Поэтому и решил держать его поближе к себе — так ему было спокойнее. Майне никогда не приходило на ум, что в случае, если он попадет в немилость, его место на кухне способен занять Меджа. Он был убежден, что Меджа непригоден ни к чему, кроме мотыги и лейки, что и руки, и ноги, и даже крепкая молодая спина его товарища созданы специально для того, чтобы трудиться в огороде, ухаживать за растениями. Да и что Меджа смыслит в кухонном ремесле? Пробовал же он устроиться несколько месяцев назад в арабский ресторан, а что получилось? Работа на кухне, тем более на кухне белого фермера, требует сообразительности, и Майна много раз говорил об этом приятелю. Следовательно, удел Меджи — либо трудиться в огороде и не жаловаться, либо возвращаться на городские задворки. Пусть выбирает.

— Что приуныл? — спросил поваренок земляного червя.

— Я не приуныл. Я только гадал: сколько было кексов? Всего восемь штук?

— Нет, их было десять, — ответил не моргнув глазом Майна. — Но я же не собирался возвращать их повару за «спасибо». Я потребовал от него вознаграждения.

— Ты хочешь сказать… — с возмущением начал Меджа.

— А что тут плохого? — перебил его Майна. — Остальные-то мы едим вместе с тобой.

Меджа промолчал. Препираться с этим нахалом бесполезно. Такого не переспоришь. Но была у Майны и хорошая черта: всем, что ему удалось украсть на кухне, он делился с другом. Единственное, от чего он предпочитал отказываться, — это от своей доли ответственности за проделки. Приязнь Майны к Медже была столь велика, что он позволял ему брать всю вину на себя.

— Сейчас мы получаем половину пайка, — сказал Меджа. — Всего двенадцать унций муки и несколько граммов молока. Не разживешься. А теперь, наверно, и еще уменьшат. Я уже пробовал делить его на две части — получаются дробные числа. Однако дроби есть не будешь.

— Ну что ж, — весело сказал Майна. — Нам остается только голодать. Но меня это не беспокоит. В случае чего морковью с твоего огорода поживимся.

— Не тут-то было, — вздохнул Меджа. — Старик повар всю морковь уже перетаскал на кухню.

Майна нахмурился.

— Значит, там у тебя ничего съедобного не осталось?

Меджа покачал головой.

— Все бурьяном поросло. Ни единой морковки.

— Морковочки захотели, мальчики? — пробасил кто-то у них за спиной.

Услышав знакомый голос, Меджа и Майна разом вскочили на ноги.

— Стало быть, задумали ночью в огород залезть. Но за такие дела выгоняют с работы.

— Да мы не… — начал было Меджа, по, почувствован на себе укоризненный взгляд Майны, замолчал.

Между тем хозяин продолжал:

— Верно я сказал приказчику, что перекармливает вас. Считайте, что пайки вам обоим урезали, да и денежную плату сократят наполовину. — Он засмеялся, обнажив два ряда ровных зубов. Складки жира на его толстой шее подрагивали, точно ожерелья.

Меджа и Майна молчали. Они знали, что достаточно им выразить хоть малейшее недовольство, как их моментально отправят обратно в город. Так они и стояли, пока хозяин не скрылся из вида.