Привидения - Генрик Ибсен

ФРУ АЛВИНГ (у окна). Гм…

ПАСТОР МАНДЕРС. Знаю, Энгстран. Эти грубияны спустили вас с лестницы. Вы уже рассказывали мне об этом. Ваше увечье делает вам честь.

ЭНГСТРАН. Я-то не величаюсь этим, господин пастор. Я только хотел сказать, что она пришла ко мне и призналась во всем с горючими слезами и скрежетом зубовным. И должен сказать, господин пастор, страсть мне жалко ее стало.

ПАСТОР МАНДЕРС. Так ли это, Энгстран? Ну, дальше?

ЭНГСТРАН. Ну, я и говорю ей: американец твой гуляет по белу свету. А ты, Иоханна, говорю, пала и потеряла себя. Но Якоб Энгстран, говорю, твердо стоит на ногах. Я, то есть, так сказать, вроде как притчею с ней говорил, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я понимаю. Продолжайте, продолжайте.

ЭНГСТРАН. Ну вот, я и поднял ее и сочетался с ней законным браком, чтобы люди и не знали, как она там путалась с иностранцами.

ПАСТОР МАНДЕРС. В этом отношении вы прекрасно поступили. Я не могу только одобрить, что вы согласились взять деньги.

ЭНГСТРАН. Деньги? Я? Ни гроша.

ПАСТОР МАНДЕРС (вопросительно глядя на фру Алвинг). Однако…

ЭНГСТРАН. Ах да, погодите, вспомнил. У Иоханны, правда, водились какие-то деньжонки. Да о них я и знать не хотел. Я говорил, что это мамон, плата за грех – это дрянное золото… или бумажки – что там было?.. Мы бы их швырнули в лицо американцу, говорю, да он так и сгиб, пропал за морем, господин пастор.

ПАСТОР МАНДЕРС. Так ли, добрый мой Энгстран?

ЭНГСТРАН. Да как же! Мы с Иоханной и порешили воспитать на эти деньги ребенка. И так и сделали. И я в каждом, то есть, гроше могу оправдаться.

ПАСТОР МАНДЕРС. Но это значительно меняет дело.

ЭНГСТРАН. Вот как оно все было, господин пастор. И, смею сказать, я был настоящим отцом Регине, сколько сил хватало… Я ведь слабый.

ПАСТОР МАНДЕРС. Ну-ну, дорогой Энгстран…

ЭНГСТРАН. Но, смею сказать, воспитал ребенка и жил с покойницей в любви и согласии, учил ее и держал в повиновении, как указано в писании. И никогда мне на ум не вспадало пойти к пастору да похвастаться, что вот, мол и я раз в жизни сделал доброе дело. Нет, Якоб Энгстран сделает да помалкивает. Оно, – что говорить! – не так-то часто, пожалуй, это с ним и бывает. И как придешь к пастору, так впору о грехах своих поговорить. Ибо скажу еще раз, что уже говорил: совесть-то не без греха.

ПАСТОР МАНДЕРС. Вашу руку, Якоб Энгстран.

ЭНГСТРАН. Господи Иисусе, господин пастор?..

ПАСТОР МАНДЕРС. Без отговорок. (Пожимает ему руку.) Вот так!

ЭНГСТРАН. И ежели я теперь усердно попрошу прощения у пастора…

ПАСТОР МАНДЕРС. Вы? Напротив, я должен просить у вас прощения…

ЭНГСТРАН. Ой! Боже упаси!

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, да. И я прошу от всего сердца. Простите, что я так несправедливо судил о вас. И дай бог, чтобы мне представился случай дать вам какое-нибудь доказательство моего искреннего сожаления и расположения к вам.

ЭНГСТРАН. Господину пастору угодно было бы?..

ПАСТОР МАНДЕРС. С величайшим удовольствием.

ЭНГСТРАН. Так вот как раз подходящее дело. На эти благословенные денежки, что я тут сколотил, затеял я основать в городе заведение для моряков.

ФРУ АЛВИНГ. Разве?

ЭНГСТРАН. Да, вроде приюта, так сказать. Сколько ведь соблазнов караулит бедного моряка, когда он на суше! А у меня в доме он был бы, как у отца родного, под призором.

ПАСТОР МАНДЕРС. Что вы на это скажете, фру Алвинг?

ФРУ АЛВИНГ. Конечно, маловато у меня наличных, не на что развернуться, помоги господи! А кабы мне подали благодетельную руку помощи…

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, да, мы еще поговорим об этом, обсудим. Ваш план мне весьма нравится. Но ступайте теперь и приготовьте все, что нужно, да зажгите свечи, чтобы поторжественнее было. И побеседуем, помолимся вместе, дорогой Энгстран. Теперь я верю, что вы как раз в подобающем настроении.

ЭНГСТРАН. И мне так думается. Прощайте, сударыня, и благодарствуйте. Да берегите мою Регину. (Отирая слезу.) Дочка Иоханны покойницы, а вот, подите ж, словно приросла к моему сердцу. Да, так-то. (Кланяется и уходит в переднюю.)

ПАСТОР МАНДЕРС. Ну, что вы скажете, фру Алвинг? Дело получило совершенно иное истолкование.

ФРУ АЛВИНГ. Да, действительно.

ПАСТОР МАНДЕРС. Видите, как осторожно приходится судить ближнего. Но зато и отрадно же убеждаться в своей ошибке. Что вы скажете?

ФРУ АЛВИНГ. Я скажу: вы были и останетесь большим ребенком, Мандерс.

ПАСТОР МАНДЕРС. Я?

ФРУ АЛВИНГ (положив ему обе руки на плечи). И еще скажу: мне от души хотелось бы обнять вас.

ПАСТОР МАНДЕРС (пятясь быстро назад). Нет, нет, господь с вами… такие желания…

ФРУ АЛВИНГ (улыбаясь). Ну-ну, не бойтесь.

ПАСТОР МАНДЕРС (у стола). У вас иногда такая преувеличенная манера выражаться. Ну, теперь я прежде всего соберу и уложу все бумаги в сумку. (Укладывает бумаги.) Вот так. И до свидания. Глядите в оба, когда Освальд вернется. Я еще зайду к вам потом. (Берет шляпу и уходит в переднюю.)

ФРУ АЛВИНГ (вздыхает, выглядывает в окно, прибирает кое-что в комнате, затем отворяет дверь в столовую, собираясь войти туда, но останавливается на пороге с подавленным криком). Освальд, ты все еще за столом?

ОСВАЛЬД (из столовой). Я докуривал сигару.

ФРУ АЛВИНГ. Я думала, ты давно ушел гулять.

ОСВАЛЬД. В такую-то погоду? (Слышен звон стакана. Фру Алвинг, оставив дверь открытой, садится с работой на диванчик у окна. Из столовой). Это пастор Мандерс сейчас вышел?

ПАСТОР МАНДЕРС. Да, в приют пошел.

ОСВАЛЬД. Гм…

Опять слышно, как звякает графин о стакан.

ФРУ АЛВИНГ (бросив в ту сторону озабоченный взгляд). Милый Освальд, тебе следует остерегаться этого ликера. Он такой крепкий.

ОСВАЛЬД. В сырую погоду это хорошо.

ФРУ АЛВИНГ. Не придешь ли лучше сюда, ко мне?

ОСВАЛЬД. Там ведь нельзя курить.

ФРУ АЛВИНГ. Сигару, ты знаешь, можно.

ОСВАЛЬД. Ну-ну, так приду. Только еще глоток… Ну вот. (Выходит из столовой с сигарой и затворяет за собой дверь. Короткая пауза.) А пастор где?

ФРУ АЛВИНГ. Говорю же тебе, в приют ушел.

ОСВАЛЬД. Ах, да.

ФРУ АЛВИНГ. Тебе бы не следовало так засиживаться за столом, Освальд.

ОСВАЛЬД (держа сигару за спиной). А если мне сидится, мама? (Ласкает и гладит ее.) Подумай, что это значит для меня – вернуться домой и сидеть за собственным мамочкиным столом, в мамочкиной комнате и смаковать чудесные мамочкины кушанья!

ФРУ АЛВИНГ. Милый, милый мой мальчик!

ОСВАЛЬД (расхаживая по комнате с некоторым раздражением и покуривая). Да и чем мне тут заняться? Работать нельзя…

ФРУ АЛВИНГ. Разве нельзя?

ОСВАЛЬД. В такую-то серую погоду? Солнце ни разу не проглянет за весь день. (Ходя взад и вперед.) Ах, это ужасно – сидеть без дела…

ФРУ АЛВИНГ. Пожалуй, ты поторопился с решением вернуться домой.

ОСВАЛЬД. Нет, мама, так надо было.

ФРУ АЛВИНГ, В десять раз лучше было бы отказаться от счастья видеть тебя здесь, нежели смотреть, как ты…

ОСВАЛЬД (останавливаясь перед ней). А скажи мне, мама, в самом ли деле для тебя такое большое счастье видеть меня здесь?

ФРУ АЛВИНГ. Счастье ли это для меня!

ОСВАЛЬД (комкая газету). Мне кажется, тебе должно быть почти безразлично, есть ли я, нет ли меня на свете.

ФРУ АЛВИНГ. И у тебя хватает духу сказать это матери, Освальд?

ОСВАЛЬД. Но жила же ты отлично без меня прежде.

ФРУ АЛВИНГ. Да, жила, это правда.

Молчание. Сумерки медленно сгущаются. Освальд ходит по комнате. Сигару он положил.

ОСВАЛЬД (останавливаясь перед матерью). Мама, можно мне присесть к тебе на диванчик?

ФРУ АЛВИНГ (давая ему место возле себя). Присаживайся, присаживайся, мой милый мальчик.

ОСВАЛЬД (садясь). Мне надо сказать тебе кое-что, мама.

ФРУ АЛВИНГ (напряженно). Ну? Ну?

ОСВАЛЬД (вперив взор в пространство). Не под силу мне дольше выносить эту тяжесть.

ФРУ АЛВИНГ. Да что же? Что с тобой?

ОСВАЛЬД (по-прежнему). Я никак не мог решиться написать тебе об этом, а когда вернулся…

ФРУ АЛВИНГ (хватая его за руку). Освальд, в чем дело?

ОСВАЛЬД. И вчера и сегодня я всячески старался отогнать от себя эти мысли, махнуть на все рукой. Нет, не тут-то было.

ФРУ АЛВИНГ (вставая). Теперь ты должен высказаться, Освальд!

ОСВАЛЬД (снова привлекает ее к себе на диван). Нет, сиди, сиди, и я попытаюсь сказать тебе… Я все жаловался на усталость с дороги…

ФРУ АЛВИНГ. Ну да. Так что же?

ОСВАЛЬД. Но это не то. Не простая усталость.

ФРУ АЛВИНГ (готова вскочить). Не болен же ты, Освальд!

ОСВАЛЬД (опять привлекая ее к себе). Сиди, мама, – и отнесись к этому спокойно. Я не болею – по-настоящему. Не в том смысле, как это вообще понимают. (Заламывая руки над головой.) Мама, я надломлен, разбит духовно… Мне больше не работать, мама, никогда! (Закрыв лицо руками, порывисто опускает голову на колени матери и рыдает.)