Почти как люди - Клиффорд Саймак

На горизонте блестящего черепа вновь появилась муха. Немного потоптавшись на месте, она стала на передние лапки и задними почистила себе крылышки. Замерла на минутку, оценивая обстановку, потом повернулась и уползла обратно.

Брюс постучал по столу карандашом.

- Джентльмены, - произнес он.

В комнате стало так тихо, что я явственно слышал дыхание своего соседа.

И в этот момент, когда все мы ждали продолжения, я вновь ощутил, сколько достоинства и строгого вкуса было в убранстве этой комнаты, в ее пушистом ковре, богато отделанных деревом стенах, в ее тяжелых занавесях и двух написанных маслом картинах, которые висели на стене по ту сторону стола.

Эта комната, подумал я, - символ семьи Франклин, символ универмага, который был ее детищем, символ положения, которое эта семья занимала, и того, что она значила для нашего города.

- Джентльмены, - проговорил Брюс, - нет смысла начинать издалека. Произошло событие такого рода, что еще месяц назад я сказал б о нем: этому никогда не бывать. Я сделаю сообщение, а потом задавайте вопросы…

Он на мгновение остановился, словно подыскивая подходящие слова. Он оборвал фразу на середине, но не понизил голоса. Лицо его было суровым и бледным.

Помолчав, он медленно и выразительно произнес:

- Универмаг «Франклин» продан.

Какое-то время ни один из нас не проронил ни слова - не оттого, что мы были ошеломлены и парализованы: мы просто не поверили своим ушам. Ведь из всего, что может нарисовать человеческое воображение, любому из нас это пришло бы в голову в последнюю очередь. Потому что универмаг «Франклин» и семья Франклин были традицией города. Универмаг и семья существовали здесь почти со дня его основания. Продать «Франклин» - это все равно что продать здание суда или церковь.

Лицо Брюса было жестким и непроницаемым, и я подивился, как у него хватило мужества произнести эти слова, ведь Брюс Монтгомери был такой же неотъемлемой частью «Франклина», как и семья Франклин, а за последние годы он, вероятно, еще теснее сросся с универмагом - он управлял им, заботился о нем, переживал за него столько лет, что мало кто из нас мог припомнить, с какого времени он начал этим заниматься.

Потом тишина взорвалась и со всех сторон посыпались вопросу.

Брюс жестом призвал нас к молчанию.

- Спрашивайте не меня, - сказал он. - На все ваши вопросы ответит мистер Беннет.

Лысый мужчина впервые заметил наше присутствие. Он отвел взгляд от противоположной стены и слегка кивнул нам.

- Если можно, не все сразу, - проговорил он.

- Мистер Беннет, - спросил кто-то из глубины комнаты, - это вы - новый владелец, универмага?

- Нет, я всего лишь его представитель.

- А кто же тогда владелец?

- Этого я вам не могу сказать, - ответил Беннет.

- Значит ли это, что вы сами не знаете, кто он, или же…

- Это значит, что я не могу вам этого сказать.

- Не назовете ли вы нам сумму?

- Полагаю, что вы имеете в виду сумму, заплаченную за универмаг?

- Да, именно…

- Это тоже, - сказал Беннет, - не подлежит оглашению.

- Брюс! - раздался чей-то негодующий голос.

Монтгомери покачал головой.

- Будьте добры, обращайтесь к мистеру Беннету, - повторил он. - Он ответит на все ваши вопросы.

- Не скажете ли вы нам, - спросил я Беннета, - какую политику будет проводить новый владелец? Останется ли универмаг таким же, каким он был до сих пор? Сохранится ли прежняя политика в отношении качества товаров, кредита, гражданских…

- Универмаг, - твердо произнес Беннет, - будет закрыт.

- Вы имеете в виду - будет закрыт для реорганизации?…

- Молодой человек, - отчеканивая каждое слово, проговорил Беннет, - я вовсе не это имею в виду. Универмаг будет закрыт. И больше не откроется. «Франклин» перестанет существовать. Навсегда.

Я поймал взгляд Брюса Монтгомери. Проживи я хоть миллион лет, из моей памяти никогда не изгладится тот испуг, изумление и боль, которые отразились на его лице.

6.

Когда, ощущая затылком дыхание нависавшего надо мной Гэвина, я дописывал последнюю страницу, а отдел литературной правки стонал, что уже прошли все сроки выпуска газеты, позвонила секретарша издателя.

- Мистер Мэйнард желает с вами побеседовать, - сказала она, - немедленно, как только вы освободитесь.

- Уже кончаю, - бросил я и положил трубку.

Я дописал последний абзац и вытащил лист из машинки. Схватив его, Гэвин помчался к столу отдела литературной правки.

Он тут же вернулся и кивнул на телефонный аппарат.

- Старик? - спросил он.

Я ответил, что он самый.

- Видно, собирается как следует выпотрошить меня. Допрос третьей степени, с применением пыток.

Такая уж была у Старика манера. И вовсе не потому, что он нам не доверял. Не потому, что считал нас идиотами или портачами или подозревал, что мы что-нибудь замалчиваем. Мне думается, это в нем говорил газетчик - его толкала на это неодолимая тяга к выяснению подробностей, надежда на то, что, беседуя с нами, он выудит нечто ускользнувшее от нашего внимания: промывка грубого песка фактов в поисках крупиц золота. Мне кажется, что благодаря этому он проникался чувством собственной значимости.

- Какой ужасный удар, - посетовал Гэвин. - Потерять такой жирный кусок. Наверно, тот парень, что ведет счета в отделе рекламы, сейчас в каком-нибудь темном углу перепиливает себе горло.

- Удар не только для нас, - добавил я. - Но и для всего города.

«Франклин» был не только торговым центром. Тщательно причесанные чопорные старые леди в опрятных костюмах регулярно устраивали в чайной комнате на седьмом этаже скромные пиршества. Домашние хозяйки, отправляясь за покупками, неизменно встречали у «Франклина» своих старых приятельниц и останавливались поболтать в проходах между прилавками. Там устраивались художественные выставки, читались лекции на возвышенные темы - короче, использовались все приманки, которые для американцев являются критерием изысканного вкуса. Для представителей всех классов, независимо от их образа жизни, «Франклин» был рынком, местом встреч и своего рода клубом.

Я поднялся из-за стола и пошел по коридору к кабинету босса.

Его зовут Уильям Вудро Мэйнард, и он неплохой малый.

У него в кабинете сидел Чарли Гендерсон, ведавший рекламой розничной торговли, и вид у обоих был встревоженный.

Старик предложил мне сигару из большой коробки, стоявшей на краю стола, но я отказался и опустился на стул рядом с Чарли - лицом к Старику, который восседал за столом.

- Я звонил Брюсу, - сказал Старик, - и он разговаривал со мной без особой охоты. Я бы даже сказал, уклончиво. Он не желает обсуждать эту тему.