Родители, наставники, поэты - Леонид Ильич Борисов

— Да обыщите!—крикнул я. — Я вынимаю и прячу платок, а совсем не книгу!

— Другому передал, а он уже ушел! — свирепел старик. — Вот сейчас в участок отправлю!

Поднял доску прилавка, встал со мною рядом, сунул руку в мой карман — сперва в левый, потом в правый.

Из правого вытащил две книжечки «Универсальной библиотеки».

— Я не украл, — захлебывался я, уже плача. — Я нс украл! Эти книжки я купил напротив, спросите сами!

— Пойдем, спросим!

Позвал кого-то из-за кулис магазина и, цепко держа меня за воротник, новел в магазин напротив. Там подтвердили: да, этот мальчик полчаса назад купил у нас эти книжки. Его надо отпустить, он не вор, мы его часто видим у нас в магазине.

Меня отпустили.

— Извиниться надо, — сказал я, уходя.

— Брысь! — топнул ногой старик.

Топнул и я. И хозяин и покупатели рассмеялись.

В магазине «Учитель» в доме № 4 все по тому же Большому проспекту разрешали заходить за прилавок и собственноручно действовать на книжных полках. Хорошо запомнил я старшего приказчика (слово «продавец» тогда не бытовало) — интеллигентной наружности человек, он был вежлив непомерно, даже изысканно, особенно с покупателями бородатыми, в очках и с портфелями. Он и со мною держался, как родной дядя, спрашивал, сколько у меня сегодня денег, не желаю ли я вот эту книгу, цена ей пятьдесят копеек, а вот эта на сорок копеек дороже, но ее будешь читать и перечитывать.

— А вот не угодно ли, молодой человек, продолжал обслуживать меня старший приказчик, — только что поступила книжка уже известного беллетриста Юрия Слезкина «Ольга Орг» — весьма и весьма рекомендую, в особенности вам, в вашем возрасте. Опа повествует о нашей молодежи, о лучших ее представителях, о том, как они любят, как отдыхают, как делают ошибки — те самые, которые, наверное, сопутствуют и вам, молодой человек.

— Сколько же стоит эта книжка? — уже заинтригованный, спрашиваю я.

— Шестьдесят копеек, это очень недорого в паше время книжной дороговизны, — вздыхая, говорит приказ-

чик и, получал за книгу, отсчитывает мне сдачу с рубля медяками — так обычно поступали но .всех магазинах с «молодыми людьми».

Большой книжный склад в доме № 6, рядом с «Учителем», подростки не посещали, хотя почти ежедневно обновлялась витрина и было кое-что для нашего .возраста. Мою особу здесь приметили и сделали такой опыт: как в писчебумажном магазине еще незнакомому покупателю вкладывали в тетради переводные картинки пли штампованных цветных ангелочков, так и в магазине этом, что рядом с «Учителем», мне был преподнесен подарок неведомо по какому поводу: я получил басни Крылова в издании Павленкова; впрочем, подтекст подарка хорошо запомнил.

— Почаще, приходи, дружок, к нам! И дай список книг, которыми интересуешься.

Магазин не угодил мне подарком: басни Крылова у меня уже были в издании гораздо лучшем, с массой цветных иллюстраций. Но я заглядывал в дом № 6, тайно ожидая второго подношения. Один раз что-то купил, с меня получили, сколько надо было. Никто и внимания на меня нс обратил.

Старики-книголюбы, сверстники мои! Призываю вас припомнить человека в крылатке, в пенсне на «чеховском шнурке», в шляпе с широкими полями. Пухлый портфель прижимает к своему боку этот человек, лицом поразительно похожий на Добролюбова. Вот только волосы у него седые, .воротник крылатки щедро усеян перхотью.

Кто помнит этого человека? Звали его Петром Владимировичем, фамилия Попов. Припоминаете? Он по нюху, что ли, на улице даже узнавал книжника, любителя, матерого волка, начинающего, профессионала и просто читателя.

Он останавливал такого человека и тоном сладострастника спрашивал:

— Вы любите книгу, да? Не говорите «нет», ради бога, не говорите! Позвольте мне быть у вас, когда вам будет желательно...

— Благодарю вас, но мне...

— Не говорите этого, не надо! Я задержу вас всего на минутку, на две. Позвольте ваш адрес, господин...

И кончиком карандаша нацеливается на чистый листок в своей записной книжке. Тот, кто задержан, стоит и молчит. Молчит, по не уходит. Петр Владимирович берет его под руку, делает несколько шагов по тротуару.

— Есть альманахи прошлого столетия, первое издание. «Цыган» Пушкина, собрание песенников... Так, так... Гребецкая, семнадцать, квартира... так... так... Когда разрешите заглянуть? II что именно предложите мне? А всем интересуюсь! Решительно всем, от подлинного письма Вольтера до Ната Пинкертона!

Конфузливо улыбается и продолжает:

— Что поделаешь, я холодный книжник, как есть холодные сапожники, то есть такие, которые работают на улице, на холоду. Итак, послезавтра от шести до восьми. Будьте здоровы, господин!..

Говорил мне Николай Осипович Лернер, что он с этим «холодным книжником» хорошо в свое время поладил, преотлично друг другу помогали в книгообмене и в приобретении.

И я хорошо знал господина Попова: меня познакомил с ним студент Архангельский, Василий Никанорыч, жилец в нашей квартире. Мой отец бесплатно чинил и утюжил одежду Попова, что же касается меня, то я и книжной грамоте подучился и крохотную свою библиотеку довел до двухсот книг.

Петр Владимирович посещал писателей Агнивцева. Чирикова, Блока, когда Александр Александрович жил по Лахтинской улице, Алексея Павловича Чапыгина, снимавшего комнату в одном из домов на Гребецкой улице, — Петр Владимирович обслуживая интеллигенцию Петербургской стороны. Одному добудет книгу, другому поможет книги продать, к третьему ходит в гости, пьет чай и беседует о том о сем... Сам он жил на Черной речке по соседству с дачей писателя Ясинского. Зарабатывая в месяц рублей сорок — сорок пять, Петр Владимирович был сыт, более пли менее прилично одет. Это был честный, порядочный человек, влюбленный в книгу, обожавший тех, кто книгу собирал, расходуя на свою страсть последние скудные средства свои — скудные потому, что, будь они пышные, он, книголюб, занялся чем-нибудь другим.

Богатство и книга почти всегда во вражде.

Книга — возлюбленная бедняка.

Об Александровском рынке и Анне Анемподистовне Михайловой

О себе я так скажу: я книголюб истинный, по силе страстной любви к книге ничем и ни в чем не уступлю прославленным книжникам, — может быть, моя страсть значительно шире глаза округляла на драгоценность в переплете из какой угодно кожи, но я по воспитанию, по социальному происхождению и малому образованию моему не имею данных на то, чтобы назвать себя книголюбом — профессионалом, знатоком и докой.

В голубиной стае я воробей.

Мой голос слаб, но все же я запевала.