Теплые острова в холодном море - Алексей Варламов

Мальчик и девочка сидели на том же месте, возле моста через ручей, будто никуда не ходили, однако теперь вид у них был растерянный и несчастный. Девочка, отвернувшись, жевала травинку, а мальчик глядел насупившись, отчего его румяные щеки казались еще более толстыми, а глаза совсем маленькими. Глядя на него, нахмурился и Сережа.

— Ну как там Реболда? — весело спросил Поддубный.

— А ну ее… эту Ебалду. Гребаное место. Не ходите туда, — ответила девочка устало, и лицо ее исказила гримаса.

— Почему?

— Мужики там злые, пьяные…

Поддубный присел рядом с ними на корточки и стал рассматривать помятые, мокрые грибы, которые лежали в корзинке.

— Белый… Смотри-ка, Серень. А это подосиновик. Вы сами-то откуда будете, ребятки?

— Я из Архангельска. А он из Питера, — произнесла девочка нехотя.

— А вы, дядь, откуда? — спросил мальчик.

— Я-то? И сам не знаю откуда. Везде понемногу пожил, — протянул Поддубный задумчиво. — домой как станем выбираться?

— На той неделе «Лаушта» придет.

— Когда на той неделе?

— Точно никто не знает.

— Чудеса, — развеселился Илья, — тут у вас никто ничего не знает. Ни как сюда попасть, ни как назад выбраться.

— Всяко теплоход придет школьников с островов забирать, — баском сказал мальчик. — Вы почему, дядь, спрашиваете? Тоже поедете?

— Да не-е, еще поживем, — протянул Поддубный.

Дети остались понуро сидеть на траве, а двое путников двинулись вперед, в сторону неприветливой Реболды. Они миновали несколько маленьких озер, но Поддубному они не понравились — показались нерыбными, и он последовал еще дальше, в северную часть острова.

Вокруг было пустынно и тихо. Через полчаса их путь пересекла другая дорога. Странная она была, ровная, узкая, деревья нависли над ней, образуя зеленую кровлю, словно тоннель, теряющийся в глубине леса.

— Пойдем туда! — воскликнул мальчик, и большие глаза его радостно вспыхнули.

— Туда? — Илья в нерешительности замер, он понятия не имел, что это за дорога и куда она ведет, но сообразил, что, вернее всего, к поселку. — Ну хорошо, только если там ничего интересного нет, то вернемся. Согласен?

— Согласен, — радостно и чуть застенчиво отозвался Сережа, которому очень нравилось, что дядя Илья обращается с ним как со взрослым.

Однако едва они сделали несколько шагов, возвращаться тотчас же расхотелось, а наоборот, идти и идти.

Таких красивых, чудесных, с любовью построенных дорог видеть ни Поддубному, ни тем более Сереже никогда не приходилось; они шли быстро и легко, внимательно приглядываясь к странному сооружению: там, где местность поднималась, дорога была прорыта через возвышенность, в низких местах сделаны насыпи, справа и слева постоянно виднелись озера, и каждое из них казалось глубоким, таинственным.

Меж тем погода переменилась, начал накрапывать дождик, но на укрытый ветвями лесной путь вода не попадала, и идущие слышали только мерное капанье и видели прямые линии дождя, когда открывалось новое озеро. Наконец справа мелькнуло за деревьями совсем небольшое, травянистое, очень старое озерцо с черной торфяной водой.

— Вот здесь-то мы и станем ловить, — произнес Поддубный, снимая рюкзачок и потирая руки. — Ну, щуки, берегитесь!

— Улю-лю-лю! — завопил Сережа. — Берегитесь, щуки!

— Ты что? Ты что? — зашипел крестный и замахал руками.

Сережа испугался и затих. Но дядя Илья больше не стал ругаться, он поднял отвороты зеленых болотных сапог и перенес мальчика на деревянные мосточки, вбитые в топкий берег.

Это было идеальное место для рыбалки. Кувшинки дрожали оттого, что их задевали крупные рыбины, по воде расходились круги. Поддубный помог мальчику наладить удочку, показал, как насаживать червяка, закинул, и красивый, высокий, разноцветный поплавок встал точно среди крупных и плотных листьев и тотчас же лихо затанцевал, закружился и ушел под воду.

— Тащи!

— Пойма-а-ал! — хотелось крикнуть на весь лес, но он произнес шепотом и, ликуя и дрожа, полез за окуньком, который улетел в кусты и запутался в ветках.

Поддубный, сам радуясь его радости, помог мальчику вытащить рыбку и, чтобы не терять времени, не стал распутывать леску, а попросту ее оборвал и привязал новый крючок с грузилом.

— В другой раз осторожней тяни, а то запаски не хватит.

Клевало бесперебойно, они таскали мелких и средних окуней, сорожек и ершиков, но через каждые несколько забросов снасть цеплялась за кувшинку и обрывалась, удильщик снова привязывал то себе, то воспитаннику новые грузила и крючки, досадуя, что упускает время и клев может в любой момент оборваться; их ели комары и гнус, дождь очень скоро смывал с раздраженной кожи лица и рук следы репеллента.

«Только бы не запросился домой», — думал Поддубный и искоса поглядывал на рыбачка, не подозревая, что ровно такие же мысли насчет беспечного, увлекающегося лельки бродили в голове и у мальчика.

О больном Макарове Илья все время помнил и успокаивал себя тем, что товарищ еще спит или недавно встал — должно быть, завтракает или отдыхает. Часов у Поддубного не было, но, судя по всему, прошло уже больше часа, и столько же им идти по двум дорогам; он уговаривал себя: «Сейчас, сейчас, еще одну поймаю — и пойдем». Однако за одной шла следующая, потом клев на несколько минут прекращался, и тогда хотелось дождаться его возобновления, а то вдруг разгорался с такой силой, что уйти было невозможно.

По дороге иногда проезжали мотоциклы, какие-то туристы спрашивали, куда она ведет, и Поддубный, не оборачиваясь, отвечал. Большой с малым потеряли счет и времени, и рыбам, они не могли понять, стало ли темнее вокруг оттого, что сгустились облака, или же день клонился к вечеру; не взяв с собой еды, оба ощущали в желудке легкость и пустоту, но никакая сила не могла утянуть их с этого озерца, с топкого берега, где они стояли на склизком мосточке и вытягивали окуней. Иногда над головой с шумом рассекали воздух большие, крикливые птицы, в них рыболовы узнавали уток и гусей, которым вольно жилось в краю, где была запрещена охота; дождь пошел сильнее, и тихое озеро замутилось, потемнело, закипело, зашумело, покрылось пузырями и пеленой теплого, радостного дождя, однако удильщикам все было трын-трава.

Уже кончились все крючки и грузила, но хотелось еще поймать напоследок какую-нибудь рыбину побольше, чтобы согнулось удилище и зазвенела леска и чтобы плавали в ухе душистые куски. Да вот только бросать спиннинг в кувшинках и траве было бессмысленно. Если бы была у них резиновая лодка и они могли бы выплыть на чистую от водорослей середину озера! Илья ужасно жалел теперь, что не взял лодку из дому, хотя как бы он тащил ее от поселка до залива — не представлял. Однако усилившиеся при дожде и ветре всплески щук, движение их тел, заметное прямо с берега, не давали Поддубному покоя, и, отцепив блесну, он привязал к леске тройник, подвесил большой поплавок, насадил живца и аккуратно закинул снасть вперед, на открытое пространство. Поплавок заплясал по воде, живец потянул его за собой к берегу, остановился, а потом возле него появился бурунчик и снасть исчезла с поверхности.

Натянулась леска, и у Поддубного радостно ёкнуло: взяла!

— Щука? — у Сережи, который все это время не сводил с дяди Ильи глаз, перехватило дыхание, и он с восторгом поглядел на крестного. — Тащи же ее скорее, ну!

Потянуло моментально подсечь, и это желание нашептывала Поддубному его нетерпеливая натура, но умом он понимал, что тянуть сразу же нельзя. Надо выждать, пока щука заглотит живца поглубже и уже не сможет выплюнуть тройник, заставил себя закурить сигарету и успокоиться и, только когда докурил до середины, догадался, какую совершил ошибку: рыбина ушла в траву и кувшинки, и, сколько он ни тянул и ни дергал гибкий, чуткий спиннинг, снасть цеплялась за прочные, как веревки, стебли водных растений.

Сережа не понимал, что происходит, думал, что это так дергает неподъемная рыбина и сгибает спиннинг в дугу, а Поддубному хотелось от досады завыть. Щука была совсем рядом, она ходила на леске, волновала траву и его мальчишескую душу, оторвала несколько листьев, он не видел ее, но мог ощущать и догадывался, что это была не слишком крупная, но и не маленькая щука, а как раз такая, которую всего лучше жарить. От этих сбивчивых мыслей, от рыбацкого бессилия и внутренней злобы рыболов задрожал, отшвырнул сигарету, а потом в неистовстве, бормоча ругательства, кружась точно хлыст на радении, принялся стаскивать с себя одежду.

Сережа теперь глядел одновременно восторженно и испуганно — он боялся, что с дядей Ильей что-нибудь случится, крестный утонет, и слабо выкрикивал:

— Не надо!.. Пожалуйста, не надо!.. Пойдем отсюда!

Но раздевшегося донага поджарого человека было уже не остановить.

Тело Ильи тотчас же облепил гнус, из пупка потекла кровь, и он бросился в остывшую предосеннюю воду. Ноги ушли в ил и ударились о коряги, и Поддубный неловко поплыл по мелководью, пока не добрался до того места, где отчетливо виднелся среди кувшинок большой красный поплавок. Он жадно и осторожно потянул снасть; ослабевшая леска легко подалась, повисла на тростнике — а в воде плавал измятый, покусанный окунек.