Не спите, Иможен! Наша Иможен - Шарль Эксбрайа

— Мисс Мак–Картри?

— Да… А с кем имею честь?..

— Меня зовут Норман Фуллертон. Я преподаватель Пембертонского колледжа и хотел бы поговорить с вами…

Иможен знала о существовании в Пембертоне, расположенном всего в нескольких милях от Каллендера, колледжа, но понятия не имела, что от нее понадобилось тамошним ученым. Вероятно, этот Фуллертон — какой–нибудь приезжий и, услышав историю мисс Мак–Картри, решил написать книгу о ее приключениях…

— Понимаете, мистер Фуллертон, сейчас я ужасно тороплюсь — хочу взглянуть на матч по регби. Если я останусь дома, сограждане этого не поймут. Может, отложим разговор на потом?

— Давайте сделаем лучше, мисс. Раз вы одна, не позволите ли мне сопровождать вас? Я на машине и…

— С удовольствием.

Миссис Элрой никак не могла окончательно уверовать, что Иможен уже не девочка и вовсе не нуждается в постоянной опеке. Увидев, что ее «крошка» уезжает с каким–то незнакомцем, Розмери недовольно вскинула брови — ей и в голову не пришло, что при первом же неуместном движении означенного джентльмена мисс Мак–Картри вполне способна хорошенько его отшлепать, а потом посадить на ближайшее дерево.

Население Каллендера рекой текло к полю Кейта Мак–Каллума. Все так оживленно обсуждали разные тактические ходы и способы разделаться с Доуном и наконец стереть позор последнего поражения, что никто даже внимания не обратил, в чьей машине прибыла на состязание мисс Мак–Картри. Поездка заняла слишком мало времени, и спутник Иможен успел рассказать только, что преподает в Пембертонском колледже историю британской культуры и недавно сделал там поразительное открытие, которое не может не заинтересовать особу с репутацией мисс Мак–Картри, поэтому и позволил себе побеспокоить ее.

Иможен пока не удалось узнать ничего больше, поскольку они подъехали к полю и обоим пришлось поработать локтями, пробиваясь к одной из поспешно возведенных трибун.

Питер Конвей и Марлон Скотт, боковые судьи от обеих команд, отказались пожать друг другу руки, и любители потасовок сочли, что матч начинается очень хорошо. Питер Лимберн, капитан «Бульдозеров», прежде чем выйти на поле, в последний раз собрал игроков.

— Слушайте, ребята, эти олухи вообще не умеют играть. Мы уже задали им по первое число, но здешние парни так тупы, что до них еще не дошло, в чем дело… Ну так покажем им! Для начала в схватке заберем мячи — вперед, и «трехчетвертные»! Настоящий фейерверк игры вручную! Я хочу, чтобы через пятнадцать минут ни одна деревенщина уже не таскала ног, ясно? А если кто–нибудь из вас упустит мяч и хоть на секунду даст его этим якобы непобедимым — тьфу, пропасть! — будет иметь дело со мной! И, клянусь, он до конца жизни запомнит нынешнюю встречу в Каллендере!

Гарольд Мак–Каллум тем временем тоже пришпоривал соратников:

— Я еще готов смириться, если они уползут с поля живыми, но не более того! Усекли? Их «передние» не посмеют сунуться к нам в лоб — мы гораздо сильнее, стало быть, предстоит атака с флангов! Ваша забота — так отделать их «трехчетвертных», чтобы больше и близко не подходили! А если кто–то из вас даст с собой совладать, я сам так изукрашу ему физиономию, что родная мать не узнает и пинками вышвырнет за дверь, чтобы впредь всяким нахалам неповадно было выдавать себя за ее сына!

Малькольм Неджент, сидя в уголке, отчаянным усилием воли пытался припомнить, для чего на него напялили такой странный наряд и что надо делать дальше. Бедняге казалось, будто он дремлет, задыхаясь под тройной периной, а вокруг стоит странный глухой шум. Однако при виде двух команд, вышедших на поле, память частично вернулась к Недженту. Он должен судить состязание по регби! Малькольму сразу полегчало, но он все же никак не мог взять в толк, чего ради его сначала заставляют кататься на американских горках. Выбравшись на поле, несчастный почувствовал себя настолько скверно, будто вдруг оказался на манеже, вертящемся с головокружительной скоростью. К огромному удивлению публики и игроков, судья несколько раз повернулся вокруг собственной оси и во весь рост растянулся на поле, носом в траву. Решив, что арбитр скоропостижно скончался, все присутствующие встали и затянули псалом «К Тебе, Господи…» Доктору Элскотту и преподобному Хекверсону пришлось бегом мчаться к предполагаемому покойнику, дабы первыми оказаться у тела. Однако пастор, опередивший врача на добрых полкорпуса, тут же встал с колен.

— Господи Боже, Элскотт, да это не человек, а какой–то перегонный аппарат!

Врач, в свою очередь склонившись над судьей, кивнул:

— Точно, от одного его дыхания опьянеть можно!

Неджента перенесли в раздевалку, вернее, в помещение, временно отданное в распоряжение арбитража, и миссис Мак–Каллум нехотя (ибо принадлежала к числу самых ревностных сторонниц Общества трезвости) согласилась приготовить крепкий кофе. Конвей и Биллингс, радуясь, что их дьявольский план так блестяще удался, собрали игроков обеих команд и объявили, что, поскольку внезапный недуг помешал мистеру Недженту выполнять возложенные на него обязанности, его заменит Мердок Мак–Кензи из Стирлинга. Питер Лимберн, капитан «Бульдозеров», и Марлон Скотт, боковой судья от Доуна, почуяв какой–то подвох со стороны противника, сбегали поглядеть на Неджента и мигом сообразили, что за болезнь свалила судью. Оба решительно отказались играть, пока им не докажут, что назначенный Лигой арбитр и впрямь не в состоянии судить матч. Доунцы потребовали и, поскольку имели на это полное право, добились–таки отсрочки состязания на полчаса.

И пока доктор Элскотт прилагал титанические усилия, приводя Неджента в чувство (что он только не делал — и промывание желудка, и горячие ножные ванны), возбуждение публики дошло до предела. Болельщики обеих команд обменивались оскорблениями и угрозами. Игроки же так рвались в бой, что готовы были просто наброситься друг на друга. Сержанта Арчибальда Мак–Клостоу и констебля Сэмюеля Тайлера охватила легкая тревога.

Мисс Мак–Картри и ее спутник устроились подальше от любопытных глаз, и там, где они сидели, еще царила более спокойная атмосфера. Как только объявили, что матч откладывается на полчаса, ибо еще есть надежда, что недомогание арбитра — временное, Иможен повернулась к новому знакомцу.

— Ну вот, мистер Фуллертон, по–моему, эта отсрочка дает вам прекрасную возможность поговорить со мной. Я вас слушаю.

Преподаватель быстро огляделся и, к легкому удивлению Иможен, прошептал:

— Здесь так много посторонних ушей… Не разумнее ли принять кое–какие меры предосторожности?

Подобное начало не могло не воодушевить неукротимую шотландку. Сердце нашей воительницы забилось сильнее.

— Может, прогуляемся немного? — тоже понизив голос, предложила она.

— К вашим услугам…

Попросив доброхотов постеречь места, мисс Мак–Картри увела Фуллертона на несколько сотен метров от толпы. По сравнению с кипящим, как котел, импровизированным стадионом, здесь было особенно спокойно.

— Итак, мистер Фуллертон, насколько я поняла, вы преподаете в Пембертонском колледже историю британской культуры?

— Совершенно верно, мисс.

— Однако, надеюсь, вы пришли не для того, чтобы предложить мне частные уроки?

— Конечно нет, мисс, но прежде всего хочу выразить вам глубокое восхищение…

Щеки мисс Мак–Картри порозовели от гордости, и если, приличия ради, она стала возражать, то, честно говоря, довольно вяло.

— По–моему, вы немного преувеличиваете, а, мистер Фуллертон?

— Ничуть, мисс… Я знаю, какую удивительную отвагу вы проявили, рискуя жизнью ради Короны!

Мисс Мак–Картри сухо перебила спутника:

— Ошибаетесь, мистер Фуллертон, — во благо Соединенного Королевства!

— Простите, я не совсем уловил разницу.

— Вы англичанин, не так ли?

— Ну да…

— В таком случае я с сожалением вынуждена признаться, что не понимаю, зачем вы явились ко мне. Ваши соотечественники для меня — угнетатели родины, мистер Фуллертон, и я не испытываю к ним особой симпатии.

— И все же, мисс, я полагал, что королева…

— Ваша королева, мистер Фуллертон, а не наша!

Слегка сбитый с толку неожиданным раздражением мисс Мак Картри, преподаватель машинально повторил:

— Не ваша?

— Нет! Наша — это Мария–Мученица! Мария Стюарт, сначала ограбленная, а потом и убитая англичанами! Мы, шотландцы, никогда ничего не забываем! У нас нет права на короткую память… Но настанет день, и…

Она вдруг умолкла, словно сообразив, что сболтнула лишнее, и уже мягче осведомилась:

— И все–таки, что привело вас ко мне, мистер Фуллертон? Я по–прежнему теряюсь в догадках…

— Дело вот в чем, мисс… Вообще–то я человек спокойный и страшно не люблю вмешиваться в чужие дела… Но сейчас, по–моему, самоустраниться было бы преступлением…