Про отряд Бороды - Юрий Стрехнин

Несколько секунд держалась напряжённая тишина. Разведчики выжидали. Но вот из-за машины, по кустам, щёлкнули один за другим два пистолетных выстрела, простучала сухая, короткая очередь немецкого автомата.

– По офицеру не стрелять! – напомнил Калганов и скомандовал: – Огонь!

Услышав эти первые выстрелы товарищей, матросы, сидевшие справа и слева от основной засады, перебежали, как было условлено, через шоссе и, зайдя гитлеровцам в тыл, ударили из автоматов.

Протрещало ещё несколько очередей с той и с другой стороны. Над верхним краем машины высунулись две дрожащие руки с растопыренными пальцами.

– Стоп! – скомандовал Калганов матросам.

Руки с растопыренными пальцами медленно подымались из-за машины. Следом за ними поднялась сбитая набок чёрная фуражка с эсэсовской эмблемой – черепом на околыше. Под фуражкой виднелось бледное, вытянувшееся лицо с остекленевшими глазами.

Разведчики подбежали к машине.

Офицер-эсэсовец, в длинном, обвисшем клеёнчатом плаще, стоял, подняв трясущиеся руки. Около заднего колеса лежал, разметав полы шинели по асфальту, солдат с эсэсовскими петлицами на воротнике. Шофёр сидел, привалившись спиной к передней дверце, зажимая рукой бок.

Подхватив офицера, разведчики быстро ушли в лес, В глухом овраге, уже далеко от шоссе, остановились. Калганов, довольно сносно владевший немецким языком, допросил пленного. Эсэсовец, по званию оберштурмфюрер, сообщил, что является штабным офицером полка войск СС, который перебрасывают из-под Перекопа на побережье. Их полк должен сменить румынскую часть: германское командование опасается высадки советского десанта на южный берег Крыма, а румын считает ненадёжными союзниками и не доверяет им оборону. Оберштурмфюрер сообщил и ряд других важных сведений о немецких войсках в Крыму. Через час шифрованная радиограмма, содержавшая эти сведения, уже была получена в далёком штабе флота.

С каждым днём всё сильнее пригревало солнце. На пригорках, на открытых местах уже сошёл непрочный крымский снег. Начинали набухать первые почки.

Ожидая нашего наступления, враг усиленно готовился оборонять Крым. В крымские порты шли всё новые и новые суда с войсками и вооружением: теперь только таким путём можно было перебросить всё это на полуостров, ещё осенью прошлого, сорок третьего года отрезанный с суши советскими войсками.

Но далеко не всем немецким транспортам удавалось благополучно войти в тот или иной южнобережный порт или выйти из него. С точностью обрушивались на его суда новые и новые удары с воздуха. На далёких аэродромах Кавказского побережья стояли всегда наготове два бомбардировочных полка авиации Черноморского флота. Как только штаб флота получал донесение от радистов отряда, самолёты вылетали бомбить обнаруженные разведчиками корабли.

Догадываясь, что наше наступление на Крым начнётся скоро, враги старались обезопасить свой тыл, и прежде всего побережье. Всё чаще находили разведчики на горных тропинках хорошо видные на подтаявшем снегу следы кованых немецких сапог с тридцатью двумя заклёпками на подошве. Всё труднее становилось поддерживать связь с подпольщиками, нести вахту на высотах: повсюду стало больше немецких постов, засад. Сотни немцев прочёсывали овраги, ущелья, высоты, лесные заросли. А в небе над лесом то и дело кружила «рама» – разведывательный самолёт с двумя фюзеляжами: немцы надеялись с воздуха высмотреть базы разведчиков и партизан. Хуже стало с продовольствием. Правда, по ночам разведчикам сбрасывали его в лес на парашютах – командование Черноморского флота регулярно посылало для этого самолёты. Но в лесу далеко не все парашюты удавалось найти. Часто контейнеры – короба с продуктами, подвешенные к парашютам, – попадали в руки врага, наводнившего горы своими дозорами и патрулями. Нередко парашюты опускались в местах, куда без боя невозможно было пройти.

Положение с продовольствием ухудшалось с каждым днём. То, что удавалось добыть, подлежало строжайшему учёту. «Паёк» становился всё мизернее. Надвигался голод…

5. Морской лесной закон

Только что закончился очередной прочёс леса, который враг вёл непрерывно в течение пяти суток. Разведчикам, чтобы ускользнуть от преследования, приходилось непрерывно идти многие километры. Взятые с собой скудные запасы продовольствия давно кончились. Достать еды было негде. Когда отряд вышел наконец в безопасное место и остановился в глухом горном лесу, Калганов распорядился развернуть рацию. Он доложил штабу обстановку и указал место, куда просил срочно сбросить продовольствие. В ответ была получена радиограмма, что самолёты вылетят ближайшей ночью.

Самолёты прилетели. На месте выброски не зажигали для них сигнальных костров, чтобы не приманить врага, следившего за каждым участком леса. Но тем не менее парашюты были найдены: к утру вернулись посланные Калгановым группы и принесли контейнеры.

Запаздывала только одна группа матросов – Андреева, Волкова и Золотухина; Калганов уже начал беспокоиться, не случилось ли с ними что-либо. Но когда уже совсем рассвело, между деревьев показались трое. Золотухин шёл впереди, почему-то пошатываясь и всё время оглядываясь.

Лицо его было мрачным, под глазом темнел большой синяк. Позади, неся вдвоём длинный цилиндрический контейнер, обмотанный парашютной тканью, шли Андреев и Волков. Подойдя к ожидавшим их товарищам, они опустили контейнер на землю и подтолкнули вперёд нерешительно остановившегося Золотухина.

– Вот он, гад!

– Что случилось? – спросил Калганов.

– Нарушил наш морской закон! – показал Андреев на прячущего глаза Золотухина. – Контейнер, когда упал, треснул, галеты и шоколад высыпались. Так он, пока мы подошли, стал есть тайком! Мало того – ещё в землю зарыть для себя про запас хотел. На том мы его и накрыли!

Гул возмущения прошёл среди матросов. Ещё ни разу не было случая, чтобы кто-либо нарушил морской лесной закон: всё продовольствие, до самой малой крошки, сдавать для распределения на всех. И не существовало никаких оправданий тому, кто посмел бы нарушить этот закон. Съесть что-нибудь тайком от товарищей или припрятать хотя бы кусок для себя в отряде считалось предательством.

– Выгнать его! – раздались голоса.

– Судить!

Движением руки Калганов установил тишину. Глянул на Золотухина, на побледневшем лице которого ещё сильнее выделялся синяк. Спросил Андреева и Волкова:

– Это вы его разукрасили?

– Мы, – ответили оба в один голос. – Не стерпели.

– Ну ладно… – Калганов задумчиво потрогал бороду, помолчал, о чём-то размышляя. Снова перевёл взгляд на Золотухина, приказал ему: – Сдать оружие!

Золотухин протянул старшему лейтенанту свой автомат, дрожащими пальцами взялся за пряжку ремня, на котором висели запасные диски с патронами и гранаты.

Что же делать с Золотухиным?

Калганов мог бы решить это своей командирской властью. Но он не хотел делать этого.

На лесной поляне построился весь отряд. Перед строем был выведен Золотухин, без оружия, распоясанный. Он опустил глаза: в лица товарищей смотреть не мог.

– Передаю на ваш суд, – показав на Золотухина, проговорил Калганов. – Решайте сами, что с ним делать.

Строй молчал.

Не в силах поднять глаза, стоял Золотухин. Сурово сдвинув брови, смотрели на него товарищи.

Выждав минуту-другую, старший лейтенант спросил:

– Какие предложения будут?

– Списать! – негромко проговорил кто-то.

– Ещё какие предложения?

Ответом было молчание.

Но вот камнем упало:

– Расстрелять!

Еле заметное движение прошло по строю.

– Расстрелять… – медленно произнёс ещё один голос.

– Братцы, как же это? – дёрнулся Золотухин и замолк, видя, как непреклонны лица товарищей.

Колени и руки его вздрагивали.

– Кто против расстрела? – спросил старший лейтенант.

Не раздалось ни одного голоса. Только кто-то вздохнул:

– Трудно защищать за такое…

Выждав немного, Калганов проговорил:

– Итак, решение отряда…

– Простите!… Пожалейте!… – метнулся к сурово стоящему строю Золотухин. – Товарищи! – Золотухин, споткнувшись, опустился на землю, ноги не держали его. – Товарищи! Простите! Дайте исправиться! Я докажу!…

Строй молчал.

Золотухин судорожно глотал воздух, по его лицу текли слёзы.

Шатаясь, Золотухин поднялся, голос его дрожал, он торопился:

– Пощады просить не смею. Виноват я! Но не предатель! Дайте искупить вину. Отсрочьте мой расстрел. Отпустите меня с парой гранат. Обещаю – уйду с этого света, раз недостоин. Но разрешите прихватить с собой нескольких фрицев! Уважьте последнюю просьбу! Дайте умереть не от своей пули, – от фашистской!

– Можно ему поверить? – спросил Калганов матросов. – Кто может поверить ему – шаг назад!

Медленно шагнул назад один матрос, второй… И вот уже весь строй отступил на шаг.