Операция «Гиппократ» - Валерий Смирнов

Народ загудел, по привычке восхваляя свое руководство придурками, пидарасами и прочими эпитетами, что было явной неправдой, хотя цены и поперли вверх. Ничего себе придурки, которые почему-то всегда становятся богаче, когда остальные делаются беднее. Всем бы быть такими пидарасами, так этот самый Совет Европы быстренько запросился вступить до нас на любых условиях.

Хрен его знает, чем там занимается этот заплывший от жира Совет Европы, но явно затолстевший Капон в это время тоже держал совет на своей хате, решая извечный вопрос нашей интеллигенции «Что делать?». Ну, может, эти всякие чернышевские да сих пор не знают, что делать, как бы ни старалась жизнь их хоть чему-то научить. Так Моргунов с Капоном – это вам не какие-то там революционные и прочие демократы. Их мало харило, что делать, зато больше волновал вопрос – как именно? А вот «как» они умели неплохо, и потому им было забить болт на это пресловутое «что».

Пилипчук, прекратившая даже мысли за торговлю всем, чем промышляют более крутые конкуренты, занимавшиеся Майкиными делами под вывесками своих фирм, внимательно прислушивалась к разговору своих непосредственных руководителей.

– Знаете, Слава, нам нужно не останавливаться на достигнутом прямо уже, – глубокомысленно заметил Капон. – И вкладывать деньги в это… производство.

– Разве я кричу «нет!»? – повел плечами Моргунов. – Только сейчас нужно сработать чуть иначе. Но продолжать оказывать услуги населению. Реальные услуги – вот что я имею вам сказать… Бедные люди, столько дешевых аферистов развелось… Прямо-таки позорят нашу профессию. Я бы их всех стрелял мордами об стенку. Вы представляете: они берут с людей деньги и ничего не дают им взамен. Куда катится общество, Капон?

– Перестаньте этих глупостей, – сощурил единственный глаз генерал в отставке и погладил коленку своей бывшей экономки. – Если вы хотите отмазать мою совесть – так напрасно стараетесь. Я уже в порядке с чувством глубокого удовлетворения потребностей. А когда такое происходит, начинаешь меньше думать за других. Потому что нужно заботиться за себя. Тем более, вы сами говорили, как сменили масть воры в законе.

– Что вы такое гоните? – обиделся Славка. – Разве мы не дали людям напечатанные через три копирки приглашения? Или я не взял взятку у этого управдома, вернув нашей команде затраченные на него средства? Или вы можете сказать… Ага, Капон, вы уже забыли, как глотали слюни перед ветеранской коробкой? Вспомните, вы же сильно хотели запустить руку на «Салями». И что я сказал? Я сказал «Нет, Капон. Это принадлежит народу». Так разве в конце концов народ не получил обещанного?

Народ таки да получил обещанное, хотя всю жизнь верил обещаниям властей, ровно как они того стоили. Спустя три дня после визита Моргунова до своей избирательницы Целкин, в ее жизни произошло событие, которое навсегда засело в голове старухи, пускай она у мадам не чересчур сильная.

Мадам Целкин за долгие годы жизни привыкла до того, что ей всю жизнь что-то обещают. То коммунизм в восьмидесятом году, то отдельную квартиру спустя двадцать лет. Хотя старуха пережила год гарантированного коммунизма, она прекрасно понимала даже больной головой, что к двухтысячному году может получить отдельную квартиру на жилмассиве Таирова. Или на поселке Котовского, где тоже есть кладбище. А тут народный избранник обещал какой-то дешевый подарок за сто девяносто две тысячи до праздника. Так если бы он надурил, неужели мадам Целкин до такого давным-давно не привыкла?

Депутат Мышьяков удивил старуху тем, что сдержал свое слово. Вся коммуна сбежалась смотреть, чего притаскали соседке, и при этом толпа невольно делала рефлексы подопытных павловских собак с его экспериментами по добыче слюней из живых организмов. Посыльный старичок еле пробился сквозь соседей, окруживших коробку, чтобы ветеран Цельник расписалась в ведомости за ее получение.

Когда соседи увидели, как за вонючие сто девяносто две тысячи одаривают убогих, они стали сильно жалеть, что родились без дефективных симптомов на мордах. Даже те, кто и без вмешательства природы вел себя так, словно имел постоянную прописку в дурдоме на Слободке. Так, может быть, эти соседи были таки да малохольные? Потому что за сто девяносто две тысячи такую коробку к празднику ветерану Цельник – это тоже можно ехать мозгами. Порцию яда, а не такой подарок было бы вполне логично ожидать в качестве очередной заботы за пенсионеров.

Но соседям было некогда заниматься логическими размышлениями, чего еще хорошего можно ожидать от жизни; они только думали за содержимое коробки с ее далеко не кабачковой икрой, ананасом, «Салями», бутылкой шампанского, а также какими-то совершенно неизвестными нормальным людям продуктами.

Посыльному Капону не удалось по-быстрому выскочить из коммуны. Каждый из соседей орал, что он тоже имеет заслуги перед страной. Посыльный заикался и бледнел, но решительно отказывался от денег, которые ему хотели навязать за еще сорок пять таких праздничных наборов.

– Вы что, граждане, – орал этим оборзевшим шаровикам Капон, – совсем чересчур ополоумели? Давать мне деньги! Я – человек государственный, маленький по такому поводу. Сказали: отнеси ветерану коробку, отнес. Скажут: отключи ему свет, отключу. И вообще, нельзя быть доверчивым в такое время. Столько жулья развелось! Вон одна женщина прикинулась работницей собеса, втерлась к людям в доверие, взяла у них деньги на дефицитные лекарства – и что? Теперь ее никто найти не может, даже наша доблестная милиция, у которой процент раскрываемости неуклонно ползет кверху.

Коробка на столе мадам Целкин перебивала все доводы Капона, благополучно выскользнувшего за дверь. Через день коммуна делала моргуновской шобле такую рекламу по всему хутору, что этого эффекта вряд ли бы дало Останкино. Слухи о волшебной коробке распространялись энергичнее очередной эпидемии гриппа и по-быстрому доползли даже до тех, кто давным-давно рассматривал на себя, с понтом бесплатного приложения к кровати.

Капон, Моргунов и одетая под учительницу Майка только успевали обходить хаты по списку, любезно предоставленного Спиридоновым, и сверять данные паспортов, непременно выясняя все подробности – от гражданства до прописки. Потом эти доктора от наличных, между прочим, выясняли: способны ли их пациенты заплатить сто девяносто две тысячи за набор продуктов? Потому что в одну из хат привезли подарок, а сто девяносто две тысячи там в упор не оказалось. Практически все опрошенные тут же предъявляли капоновской шобле такую гигантскую сумму, и очень многие просили забрать ее уже, чтобы в руках государственных служащих она оказалась целее, чем по месту прописки. Потому как на эти деньги в последнее время напала прямо-таки эпидемия, и они имеют манеру исчезать неизвестно куда, пусть даже цены на хлеб стабильно растут исключительно для блага народа.

Майка, Моргунов и Капон шли навстречу пожеланиям населения. Они брали у людей деньги, а взамен совали какой-то листок с оттрафареченной плохо разборчивой надписью, который непременно нужно будет отдать тому, кто привезет коробку, доверху набитую всякими вкусностями. Помните, как при золотом товарище Сталине этим добром были завалены все магазины, с грустью вспоминал Капон, и растроганные ветераны словно возвращались в давно забытую молодость, когда «Москвич» стоил десять тысяч старыми, то есть девятьсот рублей, которые уже тоже устарели.

В течение недели были отработаны все адреса. Капон, несмотря на возраст, старался не отставать от более молодых компаньонов, хотя иногда проклинал разыгравшийся радикулит. Это только с виду карбованцы такие легкие. Попробуйте их потаскать на горбу в таком количестве, как Капон, и сходу начнете благодарить Бога, что они небольших размеров, иначе радикулит мог бы разыграться даже у культуриста. Так что говорить за Капона и Моргунова, когда Майка, далеко не этот самый культурист, а дама хрупкого телосложения, но всё равно справлялась с возложенной на нее задачей в виде мешка известно с чем. Именно эти самые мешки и вызывали панику на «книжке» и прочих биржах, а вовсе не шахтеры с их постоянными воплями из-под земли, как утверждали с пеной на губах многие экономисты.

После того, как Пилипчук перековала так называемые наличные в то, что население действительно считает деньгами, Моргунов остался недоволен ее внешним видом, хотя во время совещания разомлевший Капон изредка, по старой памяти, поглаживал коленку своей бывшей экономки.

– Майка, посмотри, на кого ты похожа, – совестил девушку Моргунов. – Когда у меня был носовой платок, он мог показаться театральной занавеской против твоей юбки. Конечно, тебе есть что демонстрировать, но сейчас нужно быть скромнее, а то у Капона может подняться только давление. И скажу тебе прямо: давление Капона нам даром не надо по любому поводу.