Рассказ о самых стойких - Аркадий Локерман

Установленный Волластоном состав платиновой руды — пять элементов, пять минералов — получил общее признание, и никому из исследователей дополнить его не удалось.

Изучение минералогии помогло Волластону усовершенствовать переработку руды, повысить извлечение платиноидов. В магазине Форстера началась бойкая торговля ими. Многие стремились выяснить свойства и возможности практического использования новых металлов, но угнаться в этом за Волластоном не сумел никто.

Установив, что минерал осмистый иридий, как и получаемые из него металлы, не только тверд, но и очень стоек на истирание, он изобрел «вечные» перья — золотые и платиновые с кончиком из «осмиридия». Такие перья гораздо долговечнее всех иных, писать ими быстрее, и рука не устает.

Эти перья быстро получили широкое распространение. (Имеются сведения о том, что Гёте послал в подарок Пушкину золотое перо, возможно, из категории «вечных».)

Волластон установил также, что иридий и осмий не только тверды сами по себе, но и передают это свойство некоторым сплавам. При добавлении 10 процентов иридия была получена «твердая платина», неизменная во всех отношениях, незаменимая для изготовления эталонов и деталей, несущих значительную нагрузку, в том числе и для «вечных» зубов. (Нержавеющая сталь тогда не была известна, и платиновые зубы, превосходя все иные по прочности, выглядели очень престижно, особенно украшенные бриллиантами была и такая мода.) Все это определило высокий спрос на иридий и осмий. Вскоре они не только догнали, но и превзошли по цене платину.

Родий тоже быстро пошел в дело, оказалось, что небольшая его добавка делает платиновые тигли огнестойкими, они перестают «худеть» под воздействием пламени.

По содержанию в руде из платиноидов на первом месте стоит палладий, и попутное его извлечение обходится недорого. Этот серебристый металл красив, хорошо полируется и не тускнеет.

Фирма Жанетти, отстав от Волластона лет на пять, все же освоила извлечение платиноидов по методу, разработанному Вокеленом, и достигла успехов в применении палладия для ювелирных изделий, в частности, ввела в моду «палладиевые столовые и чайные сервизы, приборы и вазы отменно искусной отделки, украшенные резьбой», как было указано в рекламах.

За какие-нибудь десять лет стало очевидным, что все платиноиды «родственники» богатые! Цена на платиновую руду быстро возрастала, а ее поступало все меньше. В 1810 году в Колумбии началась война за независимость, и работы на приисках почти прекратились.

Европа стала ощущать платиновый голод, и это побуждало совершенствовать технологию, более экономно расходовать металл, перерабатывать толстостенные изделия.

В 1813 году Волластон разработал способ получения тончайших пластин и проволоки. Его рекорд — платиновая нить толщиной 0,001 миллиметра для визира телескопа. (Подсчитано: чтобы опоясать такой нитью земной шар, достаточно куска платины размером с кулак!)

Это было последней сенсацией Волластона, связанной с платиной. Вскоре он, сохранив за собой секретную стадию получения металла, передал руководство делами своему помощнику, ювелиру Джонсону, который впоследствии основал фирму, продолжающую и в наши дни играть важную роль на международном платиновом рынке, под названием «Джонсон, Маттей и K°» — о ее делах еще не раз предстоит напомнить.

И Волластон и Теннант, по-видимому, пришли к выводу, что платиновая тема для них исчерпана. Теннант посвятил себя преподаванию химии в Кембриджском университете, а Волластон в своей «платиновой» лаборатории занялся совсем иными проблемами: он доказал, что электрический ток разлагает химические соединения, на основе изучения солей ввел в науку понятие эквивалентного веса, открыл явление плеохраизма,[3] обнаружил темные полосы в солнечном спектре и т. д. После того как он отошел от практических платиновых дел, для фирмы Джонсона настали трудные времена. Руды из Колумбии поступало все меньше, а возрастающий спрос на изделия из платины способствовал появлению конкурентов — возникли новые фирмы «Бреан», «Демутис», «Малет» и др. Все они стремились заполучить руду, посылали своих агентов в колонии, обещали награды тому, кто ее найдет. Успеха не достиг никто. Лишь на острове Гаити удалось организовать незначительное извлечение платины при разработке золотых россыпей.

Платиновый голод становился все сильнее, и в 1815 году лондонская биржа отметила небывалое: вчерашнее «презренное серебришко» стало стоить дороже золота!

Впервые за всю историю «кумир священный», он же и «желтый дьявол», уступил первенство другому металлу.

Ювелирам, которые наловчились добавлять платину в золото, пришлось переучиваться. Покупатели теперь уже остерегались иной подделки, чтобы золото не было добавлено к платине!

Вскоре для заводских нужд начали изготовлять котлы «второго» сорта, из сплава золота и платины. В них царю металлов отводилась жалкая роль эрзаца, снижающего качество и стоимость изделия! Юмористы утверждали, что вслед за этим произошло изменение и в арсенале ласковых слов, на первое место вышла «моя платинка», потеснив извечное «мое золотко».

Шутка эта вряд ли могла развеселить тех, кто бесплодно финансировал поиски платины.

Прогноз был мрачен — мир обречен на платиновый голод.

«ПЛАТИНЫ НЕТ В РОССИИ…»

Блистательное возвышение платины имело свои последствия и для России. Здесь тоже не пожелали отстать от моды, начали выписывать платиновые сервизы. И уж подавно не могли русские аристократы допустить, чтобы их жены и дочери выглядели провинциально из-за устаревшей желтой оправы бриллиантов. Пришлось отправлять фамильные драгоценности в Париж на переделку. Английское оружие «с платиновым усовершенствованием» стало нужно всем военным, охотникам, дуэлянтам.

Пришлось раскошелиться и казне, за платиновый эталон метра в 1820 году уплатили французам 20 000 рублей, сумму по тем временам громадную. Еще больше пришлось затратить на изготовление эталонов для отечественных мер длины и веса. С ростом промышленности и торговли путаница в измерениях становилась все большей и опасней. Чтобы ее уменьшить, учредили в крупных городах «пробирные палатки» (прославленные тем, что в одной из них работал бессмертный философ Козьма Прутков), и надо было каждую палатку обеспечить дубликатом эталонов аршина, фунта и других мер.

Предпринимателям тоже было над чем задуматься, читая, например, такие сообщения:

«Ныне известно, что во Франции фабрики серной кислоты употребляют предпочтительно платиновые сосуды. Подобный сосуд… может служить для приготовления в сутки в семь оборотов шестидесяти трех пудов кислоты. Из сего видеть можно, какое множество стеклянной посуды заменяет один платиновый сосуд, избавляя от всякого опасения потери кислоты, от разбития стекла и сокращая вчетверо время выпаривания. Посему неудивительно, что фабриканты серной кислоты не щадят иждивения на приобретение платинового котла. Издержка сия скоро окупается, и при том платиновый котел цены своей не теряет. Польза платиновой посуды во многих фабриках весьма ощутительная: в платиновом сосуде очищают за одни сутки такое количество сахарной кислоты, какой в фарфоровых чашах едва успеть бы обработать за две недели. В Париже употребляют платиновые сосуды и при разделении золота и серебра серной кислотой».

Вывод был ясен: отстанешь — задавят конкуренты! И приходилось владельцам заводов, «не щадя иждивения», приобретать платиновую посуду технологическую и лабораторную.

Конечно, платить втридорога не нравилось никому. Сознавали, что улучшить положение может только своя, «домашняя» платина.

Какими же представлялись возможности ее найти?

Напомним, что освоение недр страны началось со строительных материалов, соли и железа (болотных руд), залегающих на поверхности, а позднее и бурых железняков, образующих слои среди осадочных пород в среднерусской полосе.

Перечень открытых и используемых полезных ископаемых пополнялся медленно, трудно.

В Карелии обнаружили богатые залежи минерала, который назвали слюдой по сходству со слудом — тонким слоем льда. Без слюдяных окошек невозможно и представить облик Московской Руси, и это «московитское стекло» стало первым продуктом русского минерального экспорта в другие страны.

В начале XVIII века в Поволжье нашли крупные скопления серы, необходимой для изготовления «огневого зелья», то есть пороха.

А металлы (за исключением железа) на протяжении первого тысячелетия русской истории приходилось покупать. И это не было результатом неумения их отыскивать. Границы государства не выходили тогда из пределов равнины, где изверженные породы, перспективные в отношении рудных месторождений, перекрыты чехлом осадочных, бедных полезными ископаемыми.