Кома: ключ к пробуждению - Арнольд Минделл

С той самой ночи я стал с большим сочувствием относиться к тем, кто оказывает медицинскую помощь умирающим. Медики-профессионалы обучены в возможно большей степени обходить стороной боль и смерть. У большинства из них не было достаточной возможности изучить различные измерения боли, связанные с ней процессы и глубокую значимость смерти даже на теоретическом уровне.

Сэнди настаивала на том, чтобы доктор не назначал морфий. Он согласился отложить инъекцию на полчаса. Конфликт с доктором сделал атмосферу напряженной и затруднительной для работы.

Я шепотом сообщил Питеру о своем конфликте с доктором. Не обнаружив и намека на обратную связь, я предположил, что в данный момент мои проблемы его не касались. Однако, когда доктор в очередной раз вошел в палату, сам Питер убедил его в том, что он не испытывает боли. А произошло следующее.

Около половины четвертого утра я, чертовски устав, решил пойти домой и соснуть пару часов. Эми не соглашалась. Она сказала, что не может объяснить почему, но чувствует, что нам следует остаться. Я решил спросить Питера, как поступить. Все еще говоря в ритме его дыхания, я спокойно и медленно сказал ему, что, если он хочет, чтобы мы остались, пусть подаст нам более сильные сигналы. Я предупредил, что слабые шевеления бровями и изменение цвета кожи не убедят меня остаться. Без более мощного сигнала мне придется пойти домой и лечь спать. Мы увидимся с ним завтра.

Мы все испытали состояние шока. Питер внезапно резко сел в кровати! Без чьей-либо помощи он оставил коматозную позу, сглотнул слюну, повернул голову ко мне, моргнул и затем повернулся всем торсом в мою сторону. На мгновение он сфокусировал взгляд на мне, наклонился ко мне и потом снова мягко опустился на постель.

Я был в шоке, я смог только пролепетать "Эй, привет", потом меня начало трясти. Эми и Сэнди от испуга чуть не попадали со стульев. Обретя наконец хладнокровие, я выпалил: "Хорошо, хорошо, я обещаю. Я не ухожу. Я останусь до рассвета. Я уже не устал!"

Когда пришли медсестры, мы им все рассказали. Одна из них несколько часов простояла около нас, наблюдая за тем, что происходило. Прошли доктора, заглянули в палату и ушли. Питер сглотнул еще раз. Он был намерен жить и общаться. Он прогнал прочь нашу усталость. Сев в кровати, он «сказал» нам, что хочет, чтобы мы остались. Очевидно, у него еще были другие дела.

Вскоре Питер начал выходить из комы. Он стал шевелить губами, и теперь уже окончательно проснувшаяся Сэнди вытерла их влажной салфеткой. Он взглянул на нее. Мы воспроизводили разные звуки, чтобы усилить шумы в его легких, и теперь Питер начал издавать новые звуки "в ответ" на наши, он отвечал на наши шумы подобными им, и, к нашему удивлению, его звуки оказались чем-то вроде песни-игры. Он двигал руками в ритме нашей музыкальной какофонии, и затем, помимо прочего, он стал нашим дирижером! Он притворялся, что дирижирует оркестром!

Питер, Сэнди, Эми и я продолжали вздыхать, стонать и петь. Было, наверное, где-то около пяти часов утра. Наша вечеринка стала такой громкой, что мы заволновались, не мешаем ли мы другим пациентам. К счастью, нас самих больше никто не беспокоил. Мы все были рады возможности общаться друг с другом в такой новой и неожиданной форме.

Очень трудно передать читателю ощущение течения времени, которое мы все испытывали. События, происходившие той ночью с Питером, Сэнди и всеми нами, были окутаны покровом тайны, так что часы спрессовывались в минуты. Когда забрезжил день, мы оказались в гуще экстатического празднования жизни. Наше пение преобразовало напряженную и холодную атмосферу смерти в фестиваль, в нечто вроде праздника возвращения домой.

Питер теперь мог двигать руками, и он нежно обнимал Сэнди. Они оба плакали и без конца говорили о своей любви друг к другу. Это был такой сильный и волнующий порыв, что остальные тоже расплакались. Я спросил, не уйти ли нам, но и Сэнди, и Питер упросили нас остаться.

Теперь Питер блуждал между бодрствованием и сонным состоянием. Настал момент, когда в нем что-то забулькало, и он бессвязно изложил мне следующее сновидение.

Питер: Девять. Это число. Девять.

Арни: Девять. Потрясающе. 9,99,999.

Питер (взволнованно): Арни, я нашел это. Это. Я… нашел… эту… вещь… я… всегда… искал… ключ… к… жизни… ключ…

Арни: Здорово. Я все думал, чем ты там занимаешься в постели. Не стесняйся, рассказывай про этот ключ. Он нам всем нужен.

Питер: Ключ — это… Нет… Старый план, вот, новый план, ключ — это… новый план трамваев, трамвайные линии в Цюрихе.

Арни: Я люблю трамвайные планы. Они важны. Знать бы мне больше о них.

Питер: Эми и Хелен, две женщины на новом плане… Ух ты! Да. Ух! Они — трамвайные остановки.

Мы все окружили его кровать, взволнованно реагировали, с энтузиазмом следуя за его идеей.

Питер: Также ключ — это в-о-з-и. Номер 9.

Арни: Девять. Великолепно. 9, 99.

Питер: Арни, я нашел это. Это. Я… нашел… эту… вещь… я… всегда… искал… ключ… к… жизни… ключ…

Арни: Потрясающе, парень! У тебя есть ключ. Питер: ДА! Теперь я нашел его. В-о-з-и.

Мы повторяли это слово вместе с ним, помогая ему продолжать. Арни: Великое слово. Великий трамвайный план.

Питер: В плане есть все. Все.

Арни: Что в этом плане? Что он означает?

Питер: Гммм, гмм… Что он означает?

Он перестал петь и повторил за мной вопрос. Я понял, что когнитивные вопросы — путь неверный.

Арни: Как глупо с моей стороны. Давай споем "вози".

Питер: «Вози» было здесь еще до того, как ты начал работать со мной.

Теперь мы стояли вокруг кровати Питера, охваченные возбуждением и любопытством.

В этот момент Питер заснул, а мы с Эми сделали перерыв. Спустившись в кафетерий позавтракать, мы начали яростно теоретизировать. Что могло означать это «вози»? Wo — по-немецки «где», а «зи» звучит как sie, что значит «она». Может быть, он говорил: "где она?", говорил что-то о женщине, о своих чувствах? Или, может, он говорил: "что она хочет", потому что «вози» напоминало фразу wott sie ("она хочет") на швейцарском диалекте немецкого языка.

Эми вспомнила слова Питера о том, что «вози» было изначальным паттерном, он был там до того, как мы пришли. Кроме того, «вози» предварялось номером 9 и каким-то образом связано с новым планом трамвайных линий Цюриха. Почему все это передавалось нам в форме любовной и праздничной песни?

Хотя мы не могли понять содержание, процесс был ясен: быть ребенком, играть и петь. Мы учитывали и то, что число 9 встречается в мифах, связанных с загадочными вещами из других миров; знали из сновидений Питера, что его женственная чувственность всплыла на поверхность. Возможно, ключом к жизни для Питера служил сам акт магического бытия (чем объясняется появление девятки) и процесс соединения людей (новая трамвайная система Цюриха) через чувство (трамвайными остановками были Хелен и Эми). Похоже, что его открытие представляло собой переживание вечности, выражения самого себя открыто, экстатично и радостно, как это делает наивный ребенок, не знающий взрослых запретов.

Мне пришло на ум воспоминание из раннего детства, которое он рассказал мне, когда я спросил, не может ли он припомнить какой-либо из своих детских снов. Его самое раннее воспоминание было таким:

"Воскресным утром я лежал в кровати в комнате моих родителей. Вбежали две мои сестренки и прыгнули ко мне в постель. Какая восхитительная атмосфера!"

Первые детские воспоминания или сновидения — это образец наших индивидуальных мифов. Прожить детский миф в реальности — это, должно быть, и есть новый план. Подруга Сэнди и Эми в его трамвайном видении служат преходящими образами его памяти о детстве.

Я знал из своего предыдущего опыта работы с умирающими, что нередко те, кого считали клинически мертвыми, испытывали великие видения2. Во время сна и комы эти видения раскрывали им тайны, о которых они, как правило, позднее забывали. Почему мы забываем магические ключи?

Переживание смерти кладет конец нашему обычному мышлению. Умирая, мы приобретаем непостижимый ракурс видения — мы видим себя как бы сверху, лежащими внизу мертвыми. Это как если бы мы могли наконец сказать себе: " Вот лежу я, хорошая женщина или мужчина, который сделал то-то и то-то%Вот лежу я, мертвый или умирающий. А почему бы и нет? Я сейчас здесь, в гуще этого нового и поразительного опыта, открываю то, что мне всегда нужно было знать о бытии".

Многие испытывали эти поразительные переживания, в которых им раскрывались тайны. Это не было новой программой жизни, которую можно запомнить и которой нужно следовать. Это было неописуемое и в некоторых случаях безусловное, но радостное чувство всеобщей взаимосвязи и гармонии, которое можно только пережить. Действительно, одна из тайн жизни состоит в том, чтобы переживать ее во всей полноте.