Черный монах - Роберт Чамберс

– Я буду тих и спокоен, как труп.

– Труп, – эхом отозвался чей-то тихий голос.

– Ты что-то сказала, Лиз? – спросил я, поворачиваясь так, чтобы видеть ее лицо.

– Нет, а ты?

– Кто же сказал «труп»? – спросил я и вздрогнул.

– Труп, – опять, словно эхо, раздался тихий голос.

Я вскочил и огляделся. Лиз тоже встала, на пол посыпались иголки и нитки. Она вцепилась в меня и, казалось, была близка к обмороку. Я подвел ее к окну и открыл его, чтобы дать доступ свежему воздуху. В эту самую секунду молния расколола небо, прогрохотал гром, и вместе с дождем в комнату трепеща влетела какая-то тварь, издала страшный визг, упала на ковер и забилась по нему, трепеща мокрыми крыльями.

Мы склонились над странным существом. Лиз до боли сжала мне руку. Это был бражник «мертвая голова».

Вечер переходил в ночь. Мы сидели у камина, сплетя руки. Голова Лиз покоилась на моей груди. Мы говорили о печальной тайне смерти. Лиз верила, что в этом мире существуют вещи, понять которые человек не в силах, вещи, которые останутся неназваными до тех пор, пока волею божьей свиток жизни не развернется до конца. Мы говорили о страхе, надежде и вере, о святых мистериях; мы говорили о начале и конце, о грехе – постоянном спутнике человека, о знамениях и о любви. Бабочка лежала на полу, изредка пошевеливая высыхающими крыльями. Череп и кости четко выделялись на рисунке ее темного тельца.

– В нашем доме посланец смерти, – сказал я. – Почему же мы не боимся, а Лиз?

– Смерть не страшна тем, кто любит господа, – прошептала Лиз. Достав нательный крестик, она поцеловала его.

– Должно быть, бабочка погибнет, если выбросить ее на улицу в такую погоду, – помолчав, предположил я.

– Пусть останется, – вздохнула Лиз.

Поздно вечером, когда жена заснула, я пристроился в изголовье и занялся чтением хроник Жака Сорге. Несмотря на то, что свеча была затенена, Лиз спала беспокойно, и я решил отнести книгу вниз.

Угли в камине подернулись сизым пеплом. «Мертвая голова» лежала на каминном коврике – там, где я ее оставил. Сначала я подумал, что она мертва, но, подойдя поближе, заметил живые огоньки, бегающие в янтарных глазах насекомого. Резкая светлая тень, которую отбрасывала бабочка заколыхалась, когда задрожал огонек свечи.

Страницы летописи набухли и слиплись. Заглавные буквы сияли позолотой и лазурью и оставляли на пальцах золотисто-голубоватые чешуйки краски.

– Да это вовсе и не бумага, это тонкий пергамент, – сказал я сам себе. Придвинув свечу поближе, я начал читать, с трудом переводя с бретонского:

«Я, Жак Сорге, все это видел. И видел я черную мессу в церкви Сэн-Гилдас-на-Скале. И справлял ее аббат Сорге, мой кровный родственник. За этот смертный грех он был схвачен, лишен сана и приговорен к испытанию горячим железом до тех пор, пока черная душа не расстанется с телом и не отлетит к своему хозяину – дьяволу. Но в ту ночь, когда Черный монах находился в тюрьме, его хозяин – Сатана явился, освободил его и перенес его далеко за море, к султану Саладину, именуемому тогда Махмудом. И я, Жак Сорге, поплыл за море и увидал своего кровного родственника, Черного монаха из Сэн-Гилдаса. И видел я, как он летал по воздуху с помощью больших черных крыльев, каковые дал ему его хозяин – Сатана. И видели это два члена команды корабля».

Я перевернул страницу. Крылья лежавшей на полу бабочки задрожали. Я продолжал чтение, несмотря на то, что глаза устали разбирать рукопись в дрожащем пламени свечи. Я читал о святых и о сражениях. Я узнал, как великий Саладин заключил договор с дьяволом и как, несмотря на это, синьор де Тревек ворвался в шатер султана и, пленив Черного монаха, вывез его за пределы вражеского лагеря, клеймил наконечником стрелы и отрубил голову.«И, перед тем, как принять пытку, – продолжала хроника, – он проклял синьора де Тревека и сказал, что вернется в Сэн-Гилдас. «На жестокость я отвечу вам жестокостью. За те страдания, которые я претерпел от ваших рук, я отмщу вам и вашим потомкам. Горе вашим детям, синьор де Тревек!»

По моим расчетам было около полуночи. Неожиданно по комнате прошел ветерок, свеча ярко вспыхнула. Громадный бражник пришел в движение и, шурша крыльями, принялся носиться по комнате, натыкаясь на стены и потолок. Я отложил книгу и встал. Мертвая голова неподвижно лежала под подоконником. Я попытался схватить ее, но бестия завизжала, и я отдернул руку. Внезапно бабочка поднялась в воздух и полетела прямо на свечу. Пламя вспыхнуло и погасло. В ту же секунду за окном промелькнула тень. Я поднял глаза. Из темноты черными провалами глаз на меня смотрела маска.

С быстротою молнии я выхватил револьвер и выпустил пулю за пулей всю обойму. Оконное стекло разлетелось вдребезги. Сквозь револьверный дым я увидел, как в образовавшееся отверстие в комнату, переваливаясь через подоконник, проникает черная маска. Я хотел закричать – и не смог. Схватившись рукой за онемевшее горло, я упал навзничь.

IV

Открыв глаза, я обнаружил себя лежащим в камине головой, среди холодных углей. С трудом я поднялся и заковылял к креслу. Все тело мое болело. Револьвер валялся на полу, тускло отсвечивая в рассеянном утреннем свете. Я взглянул на окно и содрогнулся от ужаса. Стекло было абсолютно целым. Я с трудом нагнулся, подобрал револьвер и осмотрел барабан. Он был пуст. Все патроны вышли. Машинально защелкнув барабан, я сунул револьвер в карман. Книга хроник Жака Сорге, по-прежнему лежала на столике. Я потянулся, чтобы закрыть ее и обнаружил, что страницы залиты дождевой водой. Буквы расплылись так, что превратились в хаотическое скопище красных, золотых и черных пятен. Я решил поскорее уйти и обернулся к двери. Послышался слабый шорох. Я быстро глянул через плечо. На ковре корчился бражник «мертвая голова».

Прошло по меньшей мере три часа. Я должно быть вздремнул и был разбужен стуком копыт и храпом лошади под окном. Кто-то кричал и переговаривался на дороге и во дворе. Я спрыгнул с кровати, подбежал к окну и поднял раму. Под окном с растерянным видом топтался Ле Биан. В сторонке, протирая очки, стоял Макс Фортон. Несколько жандармов, прибывших из Квимперля, вели лошадей на конюшню, топая сапожищами и бренча саблями и карабинами.

Лиз села в постели, сонно и тревожно бормоча что-то.

– Я еще ничего не знаю, – ответил я. – Сейчас спущусь вниз и выясню, что все это значит.

– Они ведут себя так, будто пришли арестовать тебя, – проговорила Лиз, тревожно глядя на меня. Я поцеловал ее и постарался успокоиться. Затем накинул пальто и поспешил вниз.

Первым, кого я увидел, был бригадир Дюран.