Госпожа не-мертвых (СИ) - Артемьев Роман Г.

— Асфодель?

— У студентов Академии есть примета, что, если подарить богине букетик асфодели, на экзамене попадется удачный билет, — пояснил Эгард. — Я не возражаю.

— Твоя работа? — покосилась Селеста на подругу, та ответила чистым честным взглядом существа, лжи не ведающего. — Понятно.

Когда-то давно она рассказала Медее, что в её мире асфодель считалась символом смерти и забвения. Красавица рассказ не забыла и позднее пустила слух, что Селесте нравятся эти цветы, постепенно превратившиеся в неформальный личный герб. Официально он нигде не использовался, но гвардейцы, к примеру, часто украшали им свои доспехи.

— Впервые могу рассмотреть её не торопясь, — сообщила госпожа, обходя статую по кругу. — Всё-таки Сеисан был гением. Что с ним стало?

— Мы всем говорим, что он зарезался кинжалом перед вашим изображением, поняв, что ничего более великого не сотворит, — спокойно ответил Эгард, не обращая внимания на запрещающие знаки прямой начальницы. — А так-то он в нужнике по пьяни утонул.

— Творческие люди, они такие, — согласилась Селеста, обменявшись с настоятелем понимающими взглядами. — Непредсказуемые. Знаешь, он меня безумно хвалил, называл лучшей своей моделью. Жаловался, что остальные и десяти минут неподвижно высидеть не способны.

— Он был неимоверно талантлив! — вступилась за давно мертвого любимца Медея. — Равных ему нет, не сейчас точно.

— Да я не спорю. Просто я не уверена, что этой статуе здесь место. Ты ничего странного не чувствуешь? — обратилась госпожа к Эгарду.

Тот сосредоточился на внутренних ощущениях, затем отрицательно покачал головой.

— Нет, госпожа.

— Мастерская, в которой работал Солдовец, находилась в зоне действия Проклятья Тайрана. Статуя пятьдесят лет простояла там. Потом Медея навестила свой бывший дом и перевезла в Цонне кое-какие памятные вещи, включая коллекцию скульптуры. По какой причине вы решили установить статую в храме, я не знаю, но факт остается фактом — над ней были проведены соответствующие обряды, и вот уже две сотни лет перед ней молятся верующие. Причем большинство из них прямо ассоциируют изображение со мной. Дальше продолжать?

— Ты чувствуешь связь, — с утверждающей интонацией предположила Медея.

— Именно. Тоненькая ниточка, которая, тем не менее, есть.

— Мне кажется, ничего плохого в связи нет, — подумав, первым нарушил повисшее молчание Эгард. — Скорее наоборот. После того, как вы вернетесь в Талею, нам будет проще общаться, используя статую в качестве точки фокусировки. Что касается возможности причинить вред… Канал, как вы сказали, узенький, серьёзное воздействие через него не окажешь. В крайнем случае просто разорвете.

— До крайнего случая лучше не доводить, — проворчала Селеста. — Хорошо, ты прав. Не стоит торопиться. Пока опасности никакой, перемещать статую не будем. Не украдут же её? Кстати, по поводу возможной кражи. Какие у вас отношения с жрецами светлых, они сильно докучают? Инциденты часто случаются?

— В целом, отношения у нас ровные, Госпожа… Может быть, пройдем в нижние покои? Там нам будет удобнее разговаривать.

— Как скажешь, Эгард. Веди.

Богов, учений о божественном и, как следствие, различного рода религиозных организаций на просторах королевства существовало множество. Львиная доля их происходила из периода до катастрофы и была прямо или косвенно связана с древним сальвским пантеоном — с верованиями народа, создавшего то, что впоследствии стало большой Талеей. Разумеется, темные века и гигантские человеческие жертвы сильно отразились на богословской мысли и сейчас даже монашеские ордены, с полным правом заявляющие о непрерывности традиции, трактовали свои священные писания иначе, чем до Чумы. Кроме того, возникали новые вероучения, из соседних стран приходили проповедники, церкви раскалывались по причине богословских расхождений (и не только богословских), в результате образовывая пестрый сплав уживавшихся между собой религий.

Сосуществование иногда диаметрально противоположных учений не всегда проходило мирно. В первые столетия темных веков различные секты деструктивного толка представляли едва ли не основную опасность для слабого государства, даже большую, чем расплодившиеся чудовища, голод и болезни. Во многом благодаря сектантам восставшие получили официальную «крышу» — спецслужбам требовался кто-то, способный контролировать безумцев, и разумная, идущая на контакт нежить подходила на эту роль лучше всего. С задачей вампиры справились даже лучше, чем предполагали их кураторы, потому что спустя семь веков авторитет Селесты в среде поклонников мрака был незыблем. Сомневавшихся и совсем невменяемых постепенно зачистили, оставшиеся служили прослойкой между обществом людей и своими немертвыми господами.

Действия Иррана Благочестивого или, в памяти народной, Иррана Придурка привели не только к гражданской войне. Раскол произошел и в религиозной сфере. Учения, признанные официальной властью «утратившими доверие», были вынуждены бежать на юг, оставшиеся верными талейскому престолу быстро откочевали на север. Спустя два десятка лет напряженность слегка ослабла, беглецам разрешили вернуться, кое-кто даже конфискованные владения обратно получил, но воспользовались возможностью далеко не все. С тех пор разделение сохранялось. Селесту изрядно веселил тот факт, что центральные монастыри наиболее нетерпимых организаций вроде Дланей Марра или Желтого Общества располагались в Талее и были вынуждены ежедневно видеть последствия действий своих предшественников. Храмы Синего Анга и Солнца, спровоцировавшие Тайрана провести тот безумный ритуал, потеряли в день штурма Академии всех значимых иерархов и фактически перестали существовать.

В Цонне, наоборот, нашли приют множество культов, проповедовавших идею равновесия. Так сложилось исторически — наследники принца Коно осознанно не позволяли религиозным течениям усиливаться, ограничивая их вмешательство в политику. Владык Синевы более чем устраивало соперничество множества монастырей, храмов и сект, они охотно выдавали разрешение проповедовать любым религиям, кроме откровенно чернушных. Хотя, конечно, легальная регистрация «Общества добродетельных служителей Владыки Справедливости», как официально называлась руководимая Эгардом секта, шокировала даже местных нигилистов. Но — ничего, скушали, со временем начали гордиться экзотикой.

Медея никогда не признавалась, сколько денег ей пришлось потратить на взятки и скольких сановников соблазнить.

В общине Цонне, ко всеобщему удовольствию, процветало двоевластие. Старейшина блистала в обществе смертных, интриговала, влезала в политику, покровительствовала певцам и художникам, мутила непонятные делишки со спецслужбами и в целом наслаждалась после-жизнью на полную. Её первый помощник занимался текучкой и нёс слово Божье (в данном конкретном случае, скорее, Селесты) в массы. Медея была капитаном корабля, Эгард — её первым помощником. За время путешествия в Страну Синевы первая просветила подругу по своему фронту деятельности, сейчас Селеста неплохо представляла себе, что происходит в высших кругах государства. Теперь пришел черед настоятеля объяснять тонкости взаимной грызни среди жречества.

— Один момент, госпожа, — Эгард надавил на два непримечательных участка на стене, и массивная плита пола поднялась, открывая проход в подземную часть храма. — Прошу.

Верные привычке закапываться поглубже, где только можно, вампиры и здесь не изменили себе. Катакомб, подобных талейским, в Цонне не нашлось, поэтому тайные хранилища, ритуальные залы и камеры для сна строили самостоятельно, соблюдая максимум предосторожностей.

— Мы выкупили семь домов по соседству и соединили их переходами со средними этажами подземелий, — рассказывал настоятель. — Так безопаснее. Собратьям не нужно в открытую посещать храм, смертные тоже могут приходить на службы или на отчет, не привлекая лишнего внимания. Правда, есть и недостатки — приходится часто обновлять защиту от магического поиска на стенах.