Буковый лес - Валида Будакиду

Этот сочинский сон Линда видела только один раз. Потом дедушка умер, а про бабушку мама сказала, что «раз так, то и она теперь для нас умерла». А он, этот Борис, который Саша там жил, в этом сне, в этой сказке. Так чего его сюда принесло?! Чего ему там не хватало?! Только сумасшедший может покинуть рай, бросить похожих на богинь женщин и притащиться в их Город, где мужчины в своих кепках похожи на грибы, а женщины, тихо скользящие по улицам в юбках-вениках, на безликие тени, чудом вырвавшиеся из царствия Аида.

Скоро он отсюда уедет. Или сперва она уедет. Занятия закончились и вот-вот начнутся выпускные экзамены. Ей надо поступать в ВУЗ. Ей надо получать «пятибалльный аттестат», чтоб не стыдно было перед экзаменационной комиссией.

Дома Линда усердно делала вид, что дробит зубы об алмаз знаний. Она часами просиживала за письменным столом, спиной к входной двери. В ладонях её лежал маленький домик, весь в розовой пене цветов, с балконом и занавесками на окнах. Вот дверь, в которую он может войти. Там нет коридора, сразу комната и Рождественская ёлка с коробками на полу, перевязанными яркими лентами. Кончено, же он живёт в этом волшебном доме с петуниями, красивом и уютном. И ещё он работает без партсобраний и «переходящих вымпелов», потому что ему всё рано, потому что он «не член», он – еврей.

Вот Линде всегда было интересно, те люди, которые окружают его, они что – особенные? Почему они могут по утрам с ним здороваться, заходить в гости, пить пиво? Почему все другие, а не она? Может, потому что она не мужчина? Или потому, что пока не выросла в Прекрасного Лебедя? А разве, если вырастет, что-то может измениться? Ну, так и окружающие его тоже не очень Прекрасные лебеди… Вон, рядом с ним сидит какая то «доктор Марика». Страшная-я-я… А он с ней разговаривает, шутит.

Или бывают такие мужчины чьими-нибудь братьями, или папами. Да, это тебе не Юзя, который даже в редкие дни своего пребывания дома вообще не замечает ни Линдиного присутствия, ни её отсутствия. Юзя может забыть, что у неё день рождения и вообще высморкаться в её парадную юбку. Или, вот, почему у папы не такие руки? А может, и такие. Только папа никогда Линду не ласкает и даже не гладит по голове.

У них в Городе «не принято» выражать чувства. «Надо быть сдержанным», – всегда с поёрзыванием и торжественным сопением произносила мама. А у него руки такие ласковые, такие очень-очень тёплые. Линде каждый раз хочется зарыться в них всем лицом, чтоб как можно больше почувствовать их нежность, их скрытую силу. Но! Такой шершавой рожей можно врача просто напугать. Это тебе не сказочные женщины из сказочной Анапы.

Мало, что ли, он возится с тобой и твоим зубом? И, кстати, она совсем недавно поняла радость регистраторши, которая тогда, давно, давала ей номер тринадцать. Оказывается, когда приходят дети с родителями, то это значит, что родители врачу «дадут на лапу» – вроде как незаметно засунут ему в карман деньги, но при этом толкнут его рукой, а то, вдруг он не почувствует. Тогда и процесс лечения сокращается, и говорят, что пломбы хорошие ставят. А Линда пришла одна. Тут же тётка обрадовалась, что «этому» дерзкому и странному «еврею» её родители денег не дадут!

Школа сгорела синим пламенем. Оценки за четверть она получила такие, что даже техникум бы плакал. Вот-вот начнутся выпускные, а затем и вступительные экзамены, а Линда смотрела в раскрытую книгу и буквы плыли перед глазами. Всё, что происходило, всё, что жило вокруг, всё виделось Линде сквозь ласковый свет его голубых, совершенно волшебных глаз. Всё было согрето его дыханием. Всё вокруг пахло его запахом – очищенной абрикосовой косточки.

Про него много говорят в кулуарах. А как же! Неженатый стоматолог – завидный жених, есть друзья, есть знакомые, и везде он желанный и везде любимый. А он встречается и расстаётся без сожалений, ни по кому не скучает, ни о чём не жалеет, ни к кому не привыкает, ни с кем близко не сходится. Поначалу его несколько раз хотели «женить», знакомя с «очень порядочными и хорошими девочками». Он соглашался, что девочки «очень хорошие» и обещал «стать их достойным», то есть «работать над собой, чтоб заслужить», но, видимо, так себя и не «доработал», жениться отказался, при этом не обидев никого. Он всегда и везде душа компании, а потом встаёт и уходит, не обернувшись. Он отдал себя всем, но не взял себе никого… таинственный, загадочный и ничей…

Город «маленький» как любит говорить мама, все друг про друга всё знают.

– Завтра придёшь последний раз, – лицо близко, кажется можно прижаться щекой и закрыть глаза. Хоть навсегда. Линде всё равно, – ты слышишь, нет? Как тебя там? Госпожа Маккартни!

– Слышу! – У Линды срывается голос, – Чего мне не слышать? Я не глухая! – Агрессия – хорошая защита.

– Как тебя в школе держат – такую невоспитанную?! Если б ты ещё не была дочерью учителей…, – Он говорит с серьёзным лицом и в задумчивости поднимает вверх указательный палец правой руки. Но он шутит. Он всегда шутит, потому, что шут гороховый и циркач, – тебе не стыдно? – Брови сходятся на переносице и взгляд становится как у председателя партсобрания, на котором он никогда не был.

– А вам?! – Хочется крикнуть ей, – а вам не стыдно?! Вы делаете вид, что ничего не замечаете, вас смешит всё, что касается меня… потому что… потому что я для вас никто! – Сердце рвётся на части, тошнота подкатывает к горлу, – чёрт возьми! Я когда-нибудь вырасту и стану Прекрасным Лебедем и вы… и ты очень пожалеешь, что так со мной обращался, – Линда равнодушно отворачивается, кладёт голову на подголовник и открывает рот.

Завтра всё закончится! Я его больше не увижу и скорее всего – никогда. Через месяц я уезжаю. Мама сказала, что даже если я не поступлю, то останусь там учиться на подготовительном отделении. Он ждёт документы. Он «изменник Родины». Что означает слово «никогда»? Оно похоже на страшную бесконечность – есть такой узор – идёшь, идёшь, пока не остановится сердце от горя и страданий. Если только… если только правда подумать, что я больше не смогу к нему прикоснуться, не смогу вдохнуть его запах… зачем тогда жить?! Зачем этот ВУЗ?! Зачем всё?! Зачем всходит солнце?! Кому оно нужно, если Его нет рядом?! Кому нужен начинающийся день?! Ведь день существует только для того, чтоб встретиться с любимым! Ночи станут безбрежными и чёрными, как океаны… люди – безликими… Вечная боль разлуки и холодное как смерть одиночество…

Ночью у Линды поднялась температура.

– Чтоб ты провалилась, а! Нет, лучше чтоб ты сдохла, – мама вне себя от нервов, – ты сейчас нашла время болеть?! Когда до вступительных экзаменов ничего не осталось и каждый час на счету! Не поступишь – опозоришь нас с отцом на весь город! А мне станет сердцем плохо, и я наконец умру! А тебе вслед люди будут плевать и говорить: «Что это за девочка? А-а-а… это та самая, которая несчастную женщину в гроб загнала!» Давай, пей чай с малиной, потей и чтоб завтра была здорова. Я для неё в лепёшку расшибаюсь, всё делаю, чтоб поступила в институт, репетиторов ей наняла, деньги им плачу, потом и кровью заработанные деньги, а она болеть вздумала. Бесстыжая! Кто знает, где ты ухитрилась простудиться?! Чтоб завтра у тебя ничего не было, поняла ты меня?!

«Буду! Буду, блин, завтра здорова! Утону в чае с малиной, но буду! Сдохну, но буду! Выздоровею, чтоб поскорее убраться из вашего дома, от вашего самопожертвования, от вашей заботы, любви и „желания мне добра!“»

– Извини, мама, я не хотела. Конечно, я постараюсь до завтра выздороветь. Это я по дурости простудилась на сквозняке. Надо было мне жакетку надеть.

– Ты чего пришла?! – При виде Линды у Голунова отвисает нижняя челюсть, – Ты себя в зеркале видела? Эк тебя разнесло. У тебя же стоматит. Гер-пис, так сказать, или пис-хер, кому как нравится. Как я с тобой работать буду?

– Не надо со мной работать, – Линда стоит в проёме двери, именно той, в которую в своё время ушёл, так и не открывший рот, двенадцатый номер.

– А чё пришла?

– Да так, на секунду, – спокойное лицо, губы раздутые от стоматита, – я хочу вам что-то дать… то есть, подарить…

– Денежку? – Лицо Бориса засветилось от удовольствия, прогадала таки, дескать, скелетина из регистратуры.

– У меня нет денег, не работаю, – Линда посмотрела на доктора в упор.

Он почему-то не улыбнулся.

– Закрой рот, я сейчас, – пациент послушно подтянул нижнюю челюсть к верхней и счастливо расслабился. Доктор встал со стула и кивнул Линде на выход, – ну-ка, пошли со мной.

Они вышли в коридорный аппендикс с гардеробом и окошечком регистратуры.

– Что – нибудь случилось? – Она никогда не видела его таким серьёзным.

«Да! Да! Да! Случилось и очень давно! Совершенно непоправимое, страшное, из которого нет и никогда не будет выхода! Да, произошла катастрофа!»

– Почему сразу «случилось», – Линда холодно пожимает плечами, – просто вот я уезжаю, и у меня есть вот такой домик с балконом и петуниями. Но он… Он мне больше не нужен. Вот, возьмите его… потому что он нужен вам. Вообще-то, он приносит счастье. Говорят, вам пришло разрешение на выезд? У вас будет такой дом с красными и белыми цветами, как если б он был в розовой пене…