Я тоже жил в Аркадии - Майкл Суэнвик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что у вас, собственно, за религия? — полюбопытствовал Сэрплас.
— Иудаизм. Все сатиры — евреи.
— Евреи?!
— Ну, не ортодоксальные. — Он помялся. — С раздвоенными копытами не получилось бы. Но у нас есть и свои раввины, и свои бар-мицва. Справляемся.
И тут Пан заиграл на флейте, и на поле былой битвы стеклись нимфы и женщины из храма. Сэрплас навострил уши.
— Похоже, ночь все-таки не прошла даром, — обрадовался Папатрагос. — Останетесь?
— Нет, — сказал Дарджер, — полагаю, нам лучше вернуться в трактир поразмыслить о вечности и судьбах богов.
Не успел Дарджер пройти полпути до города, как наткнулся на поставленную у обочины телегу, заваленную пуховыми перинами. Выпряженные лошади паслись неподалеку, а с вершины горы матрасов раздавались смешки.
Дарджер в смятении остановился. Знакомые звуки, к тому же он узнал розовую коленку и загорелые плечи под волной черных волос. Феодосия и Ания. Одни.
Озарение пришло как удар молний. Старая, знакомая ситуация: две женщины любят друг друга, но слишком молоды, чтобы признать факт со всеми вытекающими последствиями, а потому завлекают в свои игры третьего. Мужчину. Неважно какого. Если только, разумеется, ты сам не оказался этим «неважно каким мужчиной».
— Кто тут?
Разжав объятия, женщины силились выбраться из Матрасов. Над бортом телеги появились две головки. Черные волосы и светлые, зеленые глаза и карие, одни губки нежные, между других высунут дерзкий розовый язычок. Девушки явно потешались над ним.
— Не обращайте на меня внимания, — натянуто сказал Дарджер. — Я уже понял, откуда ветер дует. Молю вас, продолжайте. Я сохраню добрые воспоминания о вас обеих и желаю вам лишь добра.
Девушки уставились на него с неподдельным изумлением. Потом Феодосия прошептала что-то на ухо Ании, а нимфа улыбнулась и кивнула.
— Ну? — сказала Феодосия Дарджеру. — Ты к нам лезешь или нет?
Дарджеру хотелось презреть их приглашение ради собственного достоинства, если не по какой иной причине. Но будучи всего лишь смертным — и к тому же мужчиной до мозга костей — он повиновался.
Текло время, а Дарджер и Сэрплас все еще жили в Аркадии и были довольны. Однако учитывая, кем и чем они являлись, простое довольство никогда не могло прельстить их надолго, и потому настал день, когда они погрузили свои пожитки в телегу и отправились в путь. Но ради разнообразия попрощались с людьми, которые искренне опечалились их отъездом.
Когда же некоторое время спустя они проезжали мимо развалин монастыря святого Василиоса, пони стал вдруг выказывать норов, и друзья услышали звуки флейты.
На стене, поджидая их, сидел Дионис. Одет он был в крестьянскую рубаху и штаны, но все равно выглядел богом.
— Бах, — сказал бог, небрежно отложив флейту. — Нет ничего лучше старых мелодий, не правда ли?
— Я предпочитаю Вивальди, — отозвался Дарджер, — Но для немца Бах не так уж плох.
— Итак, вы уезжаете?
— Возможно, мы когда-нибудь вернемся, — сказал Сэрплас.
— Надеюсь, не за бронзовыми статуями?
Словно бы облачко нашло на солнце. Словно бы что-то темное дрогнуло и зазвенело в воздухе. Дарджер догадался, что Дионис готовится перейти в божественную ипостась, если возникнет такая необходимость.
— А есть возражения? — спросил он.
— Есть. Я не против того, чтобы ваш бронзовый истукан и его львы отправились домой. Хотя, наверное, пусть местные раввины решают: будет этично оставить их здесь или вернуть. Но если их вернуть, неизбежно возникнут вопросы о том, откуда взялись статуи и где хранились. Об этой маленькой стране заговорит весь мир. А мне бы хотелось как можно дольше сохранять наших друзей в безвестности. Разумно, не правда ли?
— Это трудно выразить словами, — вздохнул Сэрплас. — Не возвращать статуи значит нарушать профессиональную этику, и все-таки…
— И все-таки, — вмешался Дарджер, — мне не хочется рассказывать современному миру про эту затерянную, безвременную страну.
Да, они разрушили монастырь, но здесь живут мирные, доброжелательные люди, и я боюсь за них. История дурно обходится с мирными людьми.
— Тут я совершенно с вами согласен. Вот почему я решил остаться и защищать их.
— Спасибо. Я к ним привязался.
— И я тоже, — вставил Сэрплас.
— Рад слышать. — Дионис подался вперед. — Это смягчит боль, которую причинят вам мои слова. Не возвращайтесь. Я знаю, что вы за люди. Через неделю, через месяц, через год вы снова задумаетесь о ценности статуй. Они действительно стоят целое состояние. Если вернуть статуи в Англию, их спасители обретут престиж и славу, которые сами по себе бесценны. Возможно, за вами числится немало сомнительных проделок, но за возвращение статуй все будет прощено и забыто. Вот какие мысли станут приходить вам в голову. Но помните и другое: этот народ защищаю не только я, но и безумие, которое могу в нем разжечь. Я хочу, чтобы вы оставили эту страну и никогда больше не возвращались.
— Что? Никогда не возвращаться в Аркадию?
— Вы не знаете, чего просите, сэр! — воскликнул Дарджер.
— Пусть для вас она будет Аркадией души. Все места, куда возвращаешься по прошествии времени, неизменно разочаровывают. Расстояние сохранит ее в вашем сердце, — Теперь Дионис обнял обоих и, притянув к груди, вполголоса пробормотал: — Вам нужна новая мечта. Давайте расскажу вам о месте, которое мельком увидел по пути в Грецию, когда был еще простым смертным. У него много имен. Стамбул и Константинополь не последние среди них, но в настоящее время оно зовется Византинум.
И он заговорил про самый космополитичный из всех городов, про, его мечети и минареты, про голографические сады наслаждений, про храмы, дворцы и бани, где встречаются сотни народов всего мира и дарят друг друга любовью. Он говорил про царственных женщин, обольстительных как мечта, и о философах, столь изощренных в своих рассуждениях, что трое не способны сойтись в том, какой сейчас день недели. Еще он говорил о сокровищах: о золотых чашах и шахматах, вырезанных из порфира и нефрита, о кубках из кости нарвала, на стенках которых вырезаны единороги и девы, о мечах, чьи рукояти усеяны драгоценными камнями, а клинки устоят перед любым ударом, о гигантских бочках вина, чье пьянящее свойство было воспето лучшими рассказчиками Востока, об огромных библиотеках, каждая книга в которых — последний сохранившийся экземпляр данного произведения. Воздух Византинума всегда напоен музыкой и запахами лакомств сотен культур. Он говорил о летних ночах, когда любовники собираются наверху башен звездочетов, чтобы практиковать искусство любви в душистой бархатной темноте. Для Праздника Красной и Белой Розы меняют русла ручьев и рек, и они бегут по улицам города, а еще жители собирают со всей провинции цветы, чтобы бросать их лепестки в пенную воду. А для Праздника Райского Меда…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});