Приговоренный - Александр Кабаков

Все же встал, щелкнул выключателем, вытащил из чемодана и принялся от скуки в который раз перечитывать свою старую статью.

«…естественный процесс вечного обновления будет полностью подменен разрушением — противоестественным, навязанным всего лишь за одно столетие несколькими десятками тщеславных, корыстных и безответственных художников и, в первую очередь, теоретиков культуры.

Зло, которое и во все времена было полноправным и важным предметом культурного освоения — воплощавшееся в литературных и театральных персонажах, в зрительных и музыкальных образах — станет единственным главным героем наиболее заметных, прославляемых критиками-экспертами произведений. Добро же окажется окончательно вытеснено на периферию художественных интересов, станет материалом лишь для иронического, пародийного, пересмешнического изображения. И эта, казалось бы, исключительно культурная революция решающим образом повлияет на формирование нового человечества. Будет до основания разрушена вечная, данная Господом иерархия, и понятие греха исчезнет, вернув нас в языческое — или, скорее, атеистическое — состояние нравственной пустоты.

Таким образом, постоянно опровергаемое пророками имморальной современной культуры влияние искусства на общественную жизнь получит — благодаря им же — последнее, ужасное подтверждение…»

Вроде бы все правильно и даже точно, с раздражением подумал он, бросив листки, а все равно как-то слишком просто.

Вдруг жутко захотелось закурить — тревога не оставляла все эти дни, да и неудивительно… Но курить в купе было нельзя ни в коем случае, на границе придут таможенники, учуют запах не какой-нибудь пакостной травы, а давно запрещенного в Европе табака — неприятностей не оберешься, все перероют, и найдут ведь прощальный подарок Коли Лажечникова, пачку кустарных Gitanes. Да еще могут прицепиться и к бутылке скотча, купленной перед самым отъездом, на вокзале, в специальном магазине для стариков — это ведь только в России такая свобода, минздрав может предупреждать сколько угодно, а ты себе кури, если хочешь, да пей, коли деньги есть…

Осторожно вытащив сигарету из пачки и зажав ее в кулаке, сунув в карман древнюю зажигалку, он пошел в уборную — там, конечно, дым вообще не выветрится, так ведь неизвестно, кто курил… Покачиваясь от толчков на рельсовых стыках, слегка стукаясь плечами о стенки, прошел по коридору, оглянулся — вагон, готовясь к пересечению российской границы и к неизбежным при этом неприятностям, старательно спал. Он открыл дверь в тесный чулан с крайне несимпатичным — да, уже почти дома! — толчком посередине, шагнул, захлопнул дверь.

23

В тот же миг небольшая ладонь крепко закрыла его глаза, и он услышал знакомый — удивился, что сразу вспомнил — голос: «Тихо, Юра, тихо… Не оборачивайся, слушай…»

Ну, в конце концов, пусть это будет мой собственный внутренний голос, подумал он. Пусть это будет, подумал он, мой ангел-хранитель…

«…ты все живешь в прошедшем времени, Юра. Тебе все еще кажется, что эти придурки, сопровождающие, что вся эта государственная суета вокруг тебя, официальное признание — это невинные глупости, клоунада, отчасти даже забавно, приятно даже… Увы, клоунада длилась недолго, десять лет в конце прошлого века, ты же помнишь. Потом страна стала маленькой, но вернула величие. И теперь она опять заносит над тобой сапог, она опять может растоптать тебя. Ты действительно собираешься отдать премию подпольным правым, Хранителям Завета? Если ты въедешь в страну, все пропало — у тебя отберут деньги и… Беги, Юра. Не возвращайся. Не думай ни о ком. Да и о ком теперь тебе думать? Никого нет. Нас нет. Не возвращайся.»

Он кое-как протащился по коридору, шатаясь и хватаясь за поручни под окнами, и заперся в купе.

За стеной все так же бесперебойно храпели охранники.

Поезд входил в приграничную зону, сбрасывал скорость.

Он быстро выпил подряд три рюмки, собрал в чемодан разбросанное барахло, застелил постель — приготовился ко всему. И сел, завалился в угол, закрыл глаза.

Какой ужас — знать свою следующую минуту, думал он, это и есть пытка приговором. Зачем было меня предупреждать? Толку никакого, ничего не изменишь, просто обычная лишняя жестокость любящих людей…

Ну, так что?.. Сунуть в карман документы, тихонько пройти в тот тамбур, к которому не надо пробираться мимо купе конвоя. Как только поезд остановится перед границей, открыть дверь трехгранкой, с давних времен не вынимавшейся из дорожной сумки, осторожно слезть на междупутье, затаиться, прижавшись к вагонной стенке. И, едва поезд снова тронется, не торопясь, стараясь не оскользнуться на щебенке, двинуться назад. Найти телефон, объявить на весь мир, что жив и не возвращаюсь, остаюсь. Через час над головою повиснет вертолет, и, разворачиваясь, свалится лестница, подхватят… А через неделю и этот поезд, и этот страх исчезнут, растворятся в той же темной пустоте, куда ускользнуло все прошлое, все люди и большая часть меня самого. Будут только дощатый домик, чистенькая роща, толстые и смелые белки, прыгающие по веранде…

Или…

24

Вагон тряхнуло, бросило вверх и вбок — как будто рельсы под колесами кто-то крутанул, как детскую скакалку.

Гэбэшники немедленно ворвались в купе, подняли его с пола, усадили, прикрыли своими казенными телами, окутали запахами солдатского пота, сапожного крема, плохого одеколона.

— Бомбардировщики! — проорал Игорь Васильевич сквозь вздохи разрывов, хлопки лопающихся вагонных переборок, пение вылетающих стекол. — Джамахирия, мать бы их так! Вот под этот шумок они вас и похитят, уважаемый Юрий Ильич…

— И правда, — задумчиво согласился Сергей Иванович, — лауреата-то им похитить сам Аллах велел…

— Так что быстро подписывайте чек, Юрий Ильич, — тут же насел, но, надо признать, как-то дежурно насел, без энтузиазма, будто зная результат, Игорь Васильевич, — подписывайте, дорогой вы наш, а уж мы…

— Уж мы-то его передадим, куда следует, — подхватил Сергей Иванович, — прямо вашим Хранителям Завета и передадим…

— Или как их там? — вдруг с живым интересом уточнил Игорь Васильевич. — Адреса, телефоны, имена, клички?..

Он поглядел в окно. Там была тьма, вспышки выхватывали куски картины — переломившаяся опора высоковольтки, череда машин перед косо застывшим шлагбаумом, бегущая по обочине шоссе женщина…

Теперь это тоже прошлое, подумал он, тьма и вспышки, куски картины, puzzle, который мне не удалось сложить и никто никогда не сложит.

И больше уже не глядя ни на что и ни о чем не думая, лишь стараясь, чтобы от очередного взрыва не дрогнула рука, он подписал.

Тут же Игорь Васильевич с облегчением вздохнул, прижал служебный ствол к его затылку и нажал на спуск.

— Десять обещанных процентов, конечно, хрен получим, — сказал Сергей Иванович, пряча чек в потайной карман, пришитый к трусам изнутри, — но штуки по две могут дать, премию. За образцовое выполнение… Ведь что ни говори, Игорь Васильевич, а задание лично товарища Генерала… в смысле, господина Секретаря… то есть, Генерал-Секретаря… короче, выполнено задание, точно и в срок. К внеочередному званию даже могут представить…

— Шире карман держи, — злобно прошипел Игорь Васильевич, выталкивая тело из тамбура. — И про личное задание не болтай… Дадут «За выплату долга Отечеству», тебе третьей степени, а мне второй — и все…

25

Поезд, набирая скорость, погнал вихрь, и старые листья, газетные клочья и прочий легкий прах поднялись в воздух, полетели следом.

Поднялся и он.

Небо было ясное и пустое, и в себе он чувствовал такие же ясность и пустоту.

Слава Богу, — он усмехнулся первой одинокой мысли, — слава Богу, что стреляют они теперь все же так… чисто беллетристически стреляют, из сюжетных соображений… Какой-никакой, а прогресс…

На горизонте стояло зарево — там включила ночной свет Москва.

Там о тебе уже давно никто не скучает, тебе же сказано, вспомни… Впрочем… Разве ты можешь это знать?.. Возможно, они ждут, сами того не понимая… Ведь ты же хочешь туда, к ним?..

Да и стыдно — натворить и сбежать. Мальчишке было стыдно, а уж теперь-то…

Ах, вздорный ты старик. Чего раздумывать? Не ты выбираешь, разве забыл? Не ты решаешь…

Все давно решено. Пожизненно и далее. Возвращаться.

Тверская, Страстная, Ваганьково.

Выйти из такси на углу.

Вдоль забора и налево, туда, где дальние участки.

Пора к своим.

Примечания

1

руллар — денежная единица, введенная после жесткой привязки курса РУбля к доЛЛАРу. Прим. к изданию 2020 года.

2

виртуголизм — болезненная, трудноизлечимая в то время компьютерная зависимость. Прим. к изданию 2030 года.