Додо - Сильви Гранотье

– Приглуши, нам с девочками надо поговорить.

– Лучше б вам сдохнуть, – отозвался он.

А поскольку я знала, что он прав, то ему это сошло. Я просто хотела повременить для приличия, прежде чем усесться обратно.

Я устроилась на своем вещмешке напротив девиц. Заставила их помолчать добрых пять минут, пока искала нужный стиль. Остановилась на приторном.

– Хуго был изысканным и элегантным. Не слишком красивым. Изумительные светлые глаза, очень мягкая улыбка и изящество в каждом движении. Он пригласил меня на чашку чаю. Спросил, в чем причина моей прелестной меланхолии. Я сказала, что выздоравливаю. «Ничего серьезного?» – встревожился он. «Любовные переживания», – ответила я, едва сдерживая слезы. Он заверил, пристально глядя мне в глаза, что, по его убеждению, это самые тяжелые переживания в мире. Потом поинтересовался, что я делаю в Трувиле. Я рассказала о кузине, потом о своем детстве, о родителях, и он впитывал каждое слово, будто ничего для него не было важнее, чем история моей жизни.

Квазино замечание «хоть кому-то…» кануло в черную дыру великой глупости, потому что какой бы стиль ни был, приторный или с душком, но двадцать лет исчезли, как не бывали: все произошло вчера, и только вчера я была молода, наивна и полна надежды на жизнь.

– В половине шестого он встал, деликатно кашлянул и с серьезным видом сказал мне: «Вы должны знать, что я женат. У меня есть дети. У моей жены хрупкое здоровье, и она очень нуждается во мне. Уже давно любовь между нами уступила место глубокой нежности, но… я очень хотел бы увидеть вас вновь».

Вот так все и началось.

6

Хуго был ангелом. Едва оправившись от встречи с дьяволом, я доверяла ему безоглядно. Полгода безоблачного счастья. Разумеется, виделись мы урывками, в те часы, что оставались у него от работы и жены. Но он был так честен с самого начала, что я и не думала на него сердиться. Я нимало не сомневалась в его любви, которая становилась все сильнее, но он был человеком высоконравственным. Поэтому отношения наши оставались платоническими, но вовсе не пошлыми, скорее – возбуждающими.

Мы ходили в музеи. В те редкие вечера, когда ему удавалось освободиться, он вел меня в Оперу или в театр.

По правде говоря, я предпочитала иные развлечения, но ему вроде бы нравилось, так что ж…

В обеденный час мы встречались в Люксембургском саду или в парке Монсо, и он перехватывал сэндвич. Иногда мы держались за руки.

Мне казалось, его любовь очищает меня. Ко мне вернулась красота. Его похвалы будто создавали меня заново.

Иногда он позволял себе заговорить о будущем – о том времени, когда мы сможем быть по-настоящему вместе, но тут же спохватывался, потому что не считал себя вправе давать обещания; которые, возможно, не сумеет сдержать.

– Так никогда и не трахались? – внезапно взвыла Квази, похотливо сверкая единственным оком.

– Мать твою и перемать, блин, я только до этого добралась, можешь себе представить, и жизнь, между прочим, моя, и рассказываю ее я, а коли не так, расскажи за меня, если хочешь, а я послушаю, и там посмотрим…

– Да я только спросила…

– Не лезь со своими вопросами, пока я не закончу. Смотреть на вас тошно, честное слово: я вам рассказываю историю, от которой за милю несет розовой водой, а вы сидите и перевариваете, как две блаженные коровы: интересно, зачем я тут распинаюсь, а главное, какого черта вы ко мне придирались, когда я, уж извините, пробовала предложить вам кое-что, где надо шевелить мозгами.

Раньше я не заметила, что радио Робера замолкло, но тут мне пришлось обратить на это внимание, потому что он прервал меня, заорав, по обыкновению, во все горло. Он уже самого себя не слышит, до того подсел на длинные волны.

– Давай я тебе скажу. Я ведь тоже слушал, представь себе, и каждый вправе мечтать и верить, что существуют красивые чувства и мы не просто вонючие свиные туши, которым один путь – в отбросы, а какая-то, самая лучшая наша часть, может, и переживет все это.

Я ушам своим не поверила – и Робер туда же. Ни на кого нельзя положиться. Они все принимали мои слова за разменную монету. Достаточно было глянуть на Салли. Она уставилась в одну точку и больше не храпела. На губах ее блуждала нежная улыбка, что вообще-то могло быть трогательным, вот только с ее круглой физиономией тупоумной луны она походила на старую девочку-недоумка.

Что до Квази, то пересмотру подверглась сама основа ее представлений о мире: любит – значит, бьет. Ладно. Мне тоже пришлось через это пройти. Только старый добрый понос может отвадить тебя от халвы. Я продолжила:

– Может, я и походила отчасти на ангела, но дурой была полной. Выздоровление мое завершилось, я приободрилась и позволила себе несколько откровенно сексуальных намеков.

Сначала он сделал вид, что не понял. Не слишком надежная защита, особенно когда однажды я прижала его к дереву в Ботаническом саду и принялась целовать на французский манер.

Он высвободился со словами: «Нет-нет, Доротея, не надо. Это было бы нехорошо. Это было бы недостойно нас».

Я пропустила мимо ушей комментарий Робера, мол, бабы только об этом и думают, тем более что в моем случае он был недалек от истины.

– Я дала ему понять, и вполне доходчиво, что он рискует потерять меня, ведь мне придется искать на стороне то, в чем он мне отказывает.

Он не желал препятствовать моему счастью. Такая обворожительная женщина, как я, однажды составит счастье мужчины. Он заранее готов принести себя в жертву.

Короче, пояс целомудрия как был, так и остался на месте. Я начала встречаться с разными людьми.

А потом наступили те самые рождественские каникулы. Хуго должен был поехать на море с женой и детьми. Он пообещал мне, что постарается время от времени отлучаться, и не захотел, чтобы я тайком поселилась в какой-нибудь гостинице неподалеку. Ему казалось это слишком унизительным. Для меня. Он всегда думал только обо мне. И я осталась в Париже.

Однажды вечером я отправилась с друзьями ужинать к «Жежен».[6] Я выходила из туалетной комнаты, когда чья-то рука взяла меня за плечо. Как вам сказать… Еще не обернувшись, я знала, что это Поль. Мы не виделись год, но в его прикосновении была уверенность, что я принадлежу ему, и эта уверенность передавалась мне вне зависимости от голоса рассудка.

Он танцевал со мной, и это было все равно что заниматься любовью. Когда с кем-то по-настоящему танцуешь, будь уверен, что так же получится и в постели.

– Правда? – спросила Салли, уже представляя, как кружится в объятиях собственного принца.

Она глянула на Робера, который был единственно возможным принцем в нашем ближайшем окружении, но тот, подсев к нам на девичью скамейку, уже наклонился вперед, крайне возбужденный, и пояснил, что все именно так и есть, даже фильм был, где два героя понимают, что любят друг друга, когда танцуют вместе, словно всю жизнь только этим и занимались.

– Вот только актерам пришлось три месяца репетировать, и они друг друга на дух не выносили.

– Ты псих. То есть психичка. И все это вранье, что такое случилось именно с тобой, До! – воскликнула Салли, впавшая в полное исступление.

– Расслабьтесь, девочки. – И я продолжила: – Короче, он привез меня к себе в гостиницу, и мы виделись каждый день до самого приезда Хуго, которому я во всем призналась, как только мы встретились.

– Зачем? – недоверчиво спросила Квази.

– Потому что я не хотела, чтобы между нами была ложь.

– А еще зачем? – не отставала она.

Робер и Салли смотрели на нас – один справа, другая слева.

– Потому что он читал во мне, как в раскрытой книге. Квази удовольствовалась тем, что зашипела, как пробитая покрышка, и я решила уточнить:

– Похоже, у тебя уже наготове верный ответ. Давай, поделись.

– Чтобы заставить его трахаться.

– Ух! – хором воскликнули шокированные Робер и Салли и уставились на меня.

– Чушь какая, – слабо возразила я.

– Разве ты не хотела заставить его ревновать? И любой ценой стать его любовницей? Ты ж уверена, что мужика только за это место и можно удержать.

– А ты удерживаешь, как груша для битья.

– Ну и что? Это разве не одно и то же? Терпеть не могу баб, которые уверяют, будто секс – это высший кайф и они это дело просто обожают, и все для того, чтоб остальным казалось, будто рай мимо носа прошел и соваться туда у них и права нету. Это все твои понты, понты и еще раз понты.

– Ладно, хватит, не заводись, Квази. И потом, ты отчасти права, но из этого все равно ничего не вышло. Хуго опять оказался на высоте. Он счел все случившееся срывом, впрочем, вполне понятным. И нашел, что его вина в этом тоже есть. Он не мог обманывать жену, потому что тем самым обманывал бы и меня. Я сделала вид, что все понимаю. Он заверил, что я не должна чувствовать себя виноватой и все обойдется. Он на моей стороне и всегда будет рядом. Некоторое время мне казалось, что я нашла идеальное сочетание, дуэт моей мечты: один мужик для секса, другой для сердца.