Скотный двор. Эссе - Оруэлл Джордж

И снова никто не смог возразить. Животные, разумеется, не хотели возвращения Джонса; если воскресные дебаты могли этому способствовать, тогда их надо было прекратить. Боец, успевший все обдумать, выразил общее мнение:

– Раз так сказал товарищ Наполеон, значит, так оно и есть.

С этих пор к его личному девизу «Буду больше работать» добавилась максима: «Наполеон всегда прав».

К этой поре погода разгулялась, и началась весенняя пахота. Сарай, в котором Снежок чертил свою ветряную мельницу, заперли, а чертежи, как считалось, стерли. Каждое воскресенье в десять утра животные собирались в большом амбаре и получали приказы на неделю. Кроме того, выкопали череп Мажора, с которого уже слезла вся плоть, и водрузили его на пеньке в саду – у подножия флагштока, рядом с ружьем. После поднятия флага животным полагалось пройти церемониальным маршем мимо черепа, прежде чем входить в амбар. Теперь они уже не сидели все вместе, как раньше. Наполеон, а также Визгун и еще один подсвинок по кличке Мизинец, наделенный редким даром слагать песни и стихи, усаживались на краю помоста, перед ними полукругом располагались девять собак, а за ними – другие свиньи. Остальные животные сидели перед помостом и слушали. Наполеон зачитывал в грубой солдатской манере приказы на неделю, и животные, пропев один раз «Зверей Англии», расходились.

На третье воскресенье после изгнания Снежка к немалому удивлению животных Наполеон объявил, что ветряная мельница все же будет построена. Никаких объяснений такого решения он не дал, но предупредил всех, что эта сверхурочная работа потребует от них самых серьезных усилий; возможно, придется даже урезать порции. Так или иначе, все чертежи были подготовлены до мельчайших деталей. Над ними трудились последние три недели свиньи из особого комитета. Предполагалось, что строительство мельницы с различными доработками займет два года.

Тем вечером Визгун объяснил на ушко другим животным, что Наполеон в действительности никогда не был противником мельницы. Напротив, он первым выступал за ее строительство, а чертеж, который Снежок сделал на полу инкубатора, тот выкрал из бумаг Наполеона. На самом деле это было творение Наполеона. Зачем же тогда, раздался чей-то вопрос, он так резко возражал против нее? Тут Визгун лукаво ухмыльнулся. Это, сказал он, тонкость товарища Наполеона. Он возражал против мельницы для виду, в качестве маневра, чтобы избавиться от Снежка – опасной личности, растлевавшей массы. Теперь, когда Снежок им больше не мешает, они могут приступить к строительству без его участия. Это, сказал Визгун, и есть тактика. Он повторил с усмешкой несколько раз: «Тактика, товарищи, тактика!», снуя вокруг них и крутя хвостиком. Животные не очень понимали значение этого слова, но Визгун говорил так убедительно, а три собаки, оказавшиеся рядом, рычали так грозно, что они приняли его объяснение без дальнейших вопросов.

Глава 6

Весь тот год животные трудились, как рабы. Но они были счастливы; никакие усилия, никакая жертва не казались чрезмерными, ведь они понимали, что работают ради собственного блага и грядущих поколений, а не ради кучки людей, этих бездельников и жуликов.

Всю весну и лето они работали по шестьдесят часов в неделю, а в августе Наполеон объявил, что они будут работать и по воскресеньям после полудня. Воскресная смена была строго добровольной, но всякому животному, не пожелавшему явиться, рацион урезали вдвое. И все равно часть намеченной работы осталась несделанной. Урожая собрали чуть меньше, чем в прошлом году, и два поля, которые в начале лета планировали засадить свеклой и брюквой, остались незасеянными, поскольку их вовремя не распахали. Можно было предвидеть, что зима выйдет трудной.

Ветряная мельница вызвала неожиданные сложности. На ферме имелся хороший известняковый карьер, а в одном из сараев нашлось предостаточно песка и цемента, так что у животных были все строительные материалы. Но они не учли одного: как дробить известняк на куски нужного размера. Казалось, тут не обойтись без лома и кирки, бесполезных для животных, которые не умели твердо стоять на задних ногах. Только через несколько недель тщетных усилий кого-то осенила верная идея, а именно: использовать силу тяжести. По всему карьеру лежали громадные, непригодные в строительстве валуны. Животные обвязывали их веревками, а затем все вместе – коровы, лошади, овцы и остальные, кто мог держать веревку (даже свиньи иногда впрягались в случае крайней нужды), – медленно волокли их, отчаянно пыхтя, вверх по склону, а затем сбрасывали с обрыва, и валуны разбивались на куски. После этого перемещать битые камни становилось не так сложно. Лошади увозили их телегами, овцы тащили по одному, даже Мюриел и Бенджамин вдвоем тянули старую двуколку, внося свою лепту. К концу лета набралось достаточно камней, и началось строительство под руководством свиней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но это было медленное, трудоемкое дело. Нередко животные целый день выбивались из сил, только чтобы втащить по склону карьера один валун, и не каждая громадина при падении разбивалась. Ничего бы не вышло, если бы не Боец, который, казалось, равнялся по силе всем остальным животным, вместе взятым. Когда валун начинал соскальзывать, утягивая за собой кричавших в отчаянии животных, Боец всегда налегал на веревку и удерживал его. Все в восхищении смотрели, как он дюйм за дюймом одолевал склон, натужно дыша и упираясь в землю копытами, а его мощные бока блестели от пота. Кашка порой просила его поберечь себя, чтобы не надорваться, но Боец никогда ее не слушал. Два его девиза – «Буду больше работать» и «Наполеон всегда прав» – казались ему безотказным способом решить все проблемы. Он попросил петуха будить его раньше всех не на полчаса, а на три четверти часа. И в свободные минуты, которых теперь оставалось совсем немного, шел один с телегой в карьер, набирал обломков и тянул на стройплощадку.

Животные прожили неплохое лето, несмотря на тяжкий труд. Пусть они ели не сытнее, чем при Джонсе, но и не голодали. Одна мысль о том, что теперь они работали только на себя, а не на пятерых двуногих сумасбродов, приносила им такое облегчение, что никакие трудности не могли его перевесить. А во многих отношениях животные справлялись с хозяйством лучше и экономней, чем люди. Никакой человек, к примеру, не мог прополоть поле так тщательно, как скотина. К тому же животные ничего не крали, а значит, отпала нужда огораживать пашни, что избавляло от необходимости чинить изгороди и ворота. Тем не менее, пока лето шло к осени, все чаще что-нибудь кончалось: то керосин, то гвозди, то веревки, то собачьи галеты, то железо для подков – ничего из этого нельзя было произвести на ферме. А ведь в будущем понадобились бы и семена, и удобрения, не говоря уже о разных инструментах, и, наконец, оборудование для мельницы. Как все это раздобыть, никто не представлял.

Одним воскресным утром, когда животные собрались выслушать приказы, Наполеон объявил о новом курсе. Отныне Скотный двор будет вести торговлю с соседними фермами – разумеется, не ради коммерческой прибыли, а просто чтобы получить определенные материалы, без которых им никак не обойтись. Нужды мельницы, сказал он, должны ставиться превыше всего. Исходя из этого, он распорядился продать стог сена и часть текущего урожая пшеницы, а далее, если понадобится больше денег, придется сбыть яйца, на которые всегда был спрос на рынке в Уиллингдоне. Куры, как сказал Наполеон, должны радоваться такой жертве, как личному вкладу в строительство мельницы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Снова животным стало как-то не по себе. Вести дела с людьми, заниматься торговлей, пользоваться деньгами – разве не порицалось все это резолюциями, принятыми на первой торжественной сходке после изгнания Джонса? Все животные помнили, как принимались эти резолюции; или, точнее сказать, думали, что помнили. Четверо подсвинков, которые выразили недовольство, когда Наполеон отменил сходки, несмело подали голос, но быстро притихли, услышав грозный рык собак. А затем, как обычно, овцы заблеяли: «Четыре ноги – хорошо, две – плохо!» – и минутная натянутость разгладилась. Наконец, Наполеон воздел копыто, требуя тишины, и объявил, что он уже отдал все распоряжения. Никому из животных не придется контактировать с людьми, что было бы крайне нежелательно. Он принял решение взвалить это бремя исключительно на собственные плечи. Некий мистер Клянчер, стряпчий из Уиллингдона, согласился служить посредником между Скотным двором и внешним миром. Он будет приезжать к ним по понедельникам утром за распоряжениями. Наполеон закончил речь обычным возгласом: «Да здравствует Скотный двор!», и после пения «Зверей Англии» животные разошлись.