День за три - Николай Иванов

– Что там, на воле-то? Наши уже ушли? – в вопросе Олега слышалась затаенная надежда на обратное, он даже весь подался к прапорщику, сверкая глазом, и тот, угадав его мысли, попытался смягчить удар:

– Нет еще, не ушли. Войска только-только подходят к Салангу.

– Значит, все! – Олег сжал, остановил ладонями голову, но не удержал ее, и тогда резко встал с корточек, заметался по камере, стуча кулаком в стены. – Все, все, все! Полгода ждал, верил, что прилетите, не бросите…

Застонав, он повалился на солому в углу камеры, обхватил голову руками:

– Как я верил… Если бы вы знали, как я верил. За что же тогда, за что все муки… Бросили! Бросили! Бросили! – Олег стал стучаться головой об пол, и Ро shy;котов торопливо перебрался к нему на коленях, придержал сапера. Он не знал, что нужно сказать ему, что можно пообещать, посоветовать человеку, полгода просидевшему в душманском плену. Он лишь гладил Олега по плечу – так матери успокаивают детей. И Баранчиков постепенно затих, лег на спину, стал смотреть немигающим взглядом в потолок.

– А что там, на Родине? – тихо, спокойно вдруг спросил он. – Про нас что-нибудь говорят? Помнят хоть нас? Думают хоть что-нибудь делать?

– Про вас?.. – Рокотов осекся, усмехнулся, поправился: – Про нас, пленных, много и часто пишут. Генеральный прокурор всех простил и объявил амнистию.

– Какую амнистию? – сначала приподнялся на локте, потом стал на колени Олег. Наморщил лоб. – За что амнистию? Насколько я понимаю, амнистию дают преступникам и предателям. А я не преда-а-атель. – Голова Олега вновь задергалась, Рокотов попытался оправдаться, но Олег не дал: – Мне не нужна амнистия. С меня полгода жилы тянут – а я им хрен с маслом. Меня в бою взяли, раненого, – за что же амнистия?! За что меня простили? – Он схватил прапорщика за грудки, оскалился.

– Извини, я, наверное, не так выразился, – заторопился Рокотов. – Простили, видимо, тех, кто пре shy;дал.

– “Кто предал”, – со злобой повторил Олег. – А я не желаю становиться с ними на одну доску. Знаешь, кого из пленных отсюда вывозят? Только тех, кто согласился сотрудничать, кто рассказал все, что знал. Я тоже мог давным-давно жрать икру где-нибудь в Америке пли Швеции. Но я здесь, здесь… Почему я здесь, а кто-то – там? – Олег опять схватил прапорщика за грудки. И тут же, без всякого перехода, сев у стены, сообщил: – Нас здесь трое. Сержант Иван Заявка, я и Асламбек, мы его Сашей зо shy;вем.

– А где они? – Рокотов был рад смене разговора.

– Послали на работы, хлеб с водой надо же отрабатывать. А меня опять Изатулла уговаривал жрать икру. Подавится, – Олег отмерил руку по локоть.

– А они давно здесь?

– Заявку взяли в дукане недели три назад, хотел перед дембелем, салага, джинсами разжиться. С Асламбеком… с Сашей сложнее. На операции оставил где-то автомат, он и пропал. Комвзвода взял и ляпнул: “Иди ищи и без оружия не возвращайся”. Доискался, пока не трахнули по голове из-за дувала. Больше всего боится, как бы во взводе не подумали, что он сам и “духам” ушел.

– Да что там, дураки, что ли?

– Все так, только… Словом, это он уже мне рассказывал: после “учебки”, перед отправкой сюда, в Афган, его родители привезли взятку – тысяч пять или семь. Кто их надоумил, не знаю, но пытались сунуть деньги командиру роты. Если одно наложится на другое – уже и версия.

– А что за Витюня Дурачок?

– Не знаем, он был здесь уже до нас. Это худший вариант, чего мы все боимся. – Олег замолчал, потом добавил, видимо, выношенное: – Лучше на цепи, но с памятью, чем без нее, хоть и на воле.

– А убежать? Охрана?

– Я уже бегал, – Олег усмехнулся. – Изатулла пообещал, что если еще раз попытаюсь, последний глаз выбьет. Но планы есть… – Сапер быстро глянул на прапорщика, оценивая его реакцию.

Видимо, по тому, с какой надеждой прапорщик подался к нему, по глазам, мимике, нетерпению – да сотни и тысячи неконтролируемых человеком жестов, движении говорят порой больше самых клятвенных заверений, – но Баранчиков решился. Из щели над дверью, замирая при каждом неосторожном движении, он вытащил зазубренный ржавый кусок железа. Несколько секунд с наслаждением взвешивал его приятную тяжесть, хотел подать прапорщику, но вдруг, торопясь, засунул железку обратно. Отскочил к противоположной стене.

Снаружи завозились с замком, дверь распахнулась от удара ноги, и в камеру бросили человека. Дверь тут же захлопнулась, и Рокотов вместе с Олегом склонились над небольшого росточка солдатом-узбеком. “Асламбек”, – понял прапорщик, утирая вытекающую у него изо рта кровь. В отличие от Олега, Асламбек был хотя и в изодранной, но солдатской форме.

Почувствовав прикосновения, он, не открывая глаз, прошептал-пожаловался:

– Они опять били, Олег… Дай попить…

– Где Иван?

– Там еще… Пить.

– Потерпи, Саша, нет воды. Ты лучше посмотри, нас теперь четверо.

Асламбек замер, затем поймал руку Рокотова, ощупал ее и приоткрыл глаза.

– Он еще сегодня был у наших, – наклонившись, зашептал Олег. – Говорит, всех нас, пленных, очень ищут. Говорит, создали специальные отряды, которые захватывают главарей, а их уже меняют на нас. Правда? – сапер поднял голову и моргнул: поддерживай.

– Точно, – кивнул Рокотов.

– Выручат… – Асламбек опять прикрыл глаза. – Только быстрее бы… Олег, пить хочется. Дай попить, Олег. Найди…

Рокотов обвел взглядом камеру – ничего, кроме соломы на полу. Олег положил голову Асламбека себе на колени, по тот все равно беспрерывно просил:

– Пить… Пить…

Прапорщик подошел к двери, постучал кулаком по шершавым доскам. Подождал. К двери никто не подходил, и тогда он заколотил ногой.

– Бесполезно, – покачал головой сапер. – И еще накостыляют.

Но на этот раз за дверью послышались шаги, и в камеру, подогнувшись, вошел высокий плечистый ох shy;ранник.

– Воды, – показал Рокотов на Асламбека. – Воды принеси. Пить.

“Дух” оглядел всех троих, обвел взглядом камеру, вздохнул и резко, без замаха, ударил прапорщика коленом в живот. Рокотов согнулся, хватая ртом воздух…

VI

Эмгэбэшник оказался скуластым и бородатым – именно таким, каким представлял его Верховодов. Он безошибочно выделил в Косте старшего, отдал честь, первым протянул руку:

– Салам алейкум, командор. Меня зовут Захир. Со мной пятнадцать человек, – он показал на сидящих у костра солдат. – Надо спешить.

– Мин много? – остановил его, кивнув на пыльную, разбитую грунтовку, старший лейтенант.

– “Бурбухайки”[1] ездят.

– Садись в первый “Урал”, я буду во втором. Солдат – на бронетранспортеры. Гриша!

Соколов тут же оказался рядом, тоже поздоровался с афганцем.

– Ты – на связи. Если что – за меня. Пулеметы – “елочкой”. – Этого старший лейтенант мог бы и не говорить: башни “бэтров” через одну уже были повернуты вправо-влево. Лейтенант вполне справедливо поджал губы – нашел о чем напоминать, не в Союзе.

– Какие в округе банды, их тактика? – принимать во внимание обиды времени не было, и старший лейтенант опять повернулся к афганцу.

– Самая крупная и сильная банда в уезде – Изатуллы. До этого она не проявляла активности и потому хорошо сохранилась. По последним данным, Изатулла имеет крупный склад с оружием, на днях уплатил деньги за “Стингеры”, значит, вот-вот получит. В отряде жесткая дисциплина, ввел штрафников. Самолюбив, дальновиден. Будет бороться за власть. И еще. Вчера мы получили сведения, что у него есть пленные. Ваши пленные. Данные не проверенные, но мы сообщили о них вашему командованию. Вроде бы уже выделены деньги на выкуп, ищутся пути выхода на Изатуллу. Ну, и наши “командос” уже вышли в район.

– Что известно о детях?

– Дети – тяжело. Как нам передали, температура, рвота.

– Диверсия?

– Не знаем. Но каждый час дорог, командор.

– Да-да. По местам! – крикнул Верховодов.

Сколько раз за последние два года он подавал эту команду! Кажется, можно закрыть глаза и все равно до мелочей увидеть, как она выполняется. Словно на коня, вдевая ногу в скобяную подножку как в стремя, взлетит на броню бронетранспортера Гриша Соко shy;лов. Петя Угрюмов ударит ногой по переднему скату, то ли сбивая с сапог грязь, то ли проверяя давление, а может, просто таким образом выражая машине свою любовь. Гриша, любитель лошадей, тоже говорит, что коня ласкают не поглаживанием, а похлопыванием по шее. Юрка Карин дождется, когда захлопнутся дверки всех машин, и только тогда откроет свою. Хотя нет, сегодня Юрка выпадает, Юрке нечего открывать…

Верховодов оглянулся на “бэтр” Соколова и словно споткнулся о взгляд Карина: ефрейтор ждал, когда о нем вспомнят, ждал команды для себя. Сколько рейсов он, как вожак, снисходительно ждал, когда колонна приготовится в дорогу. Зпали все, знал в первую очередь он сам, что ему доверяется самое опасное и трудное, но вожак потому и вожак, что вместо страха у него в душе – гордость.