Игра во мнения - Полина Дашкова

Вору в законе не положено иметь семью. На манекенщице Циркач не женился, просто жил с ней. Она родила ему сначала сына Олега, потом дочь Вику. Нельзя сказать, что она не любила детей. Но заниматься ими ей было скучно и некогда. Косметички, портнихи, рестораны, театральные премьеры, антикварная мебель, персидские ковры, хрусталь. Все это требовало времени и сил. Иногда она, потихоньку от Циркача, в узком кругу подружек перепродавала импортные шмотки. Не так ради денег, как для удовольствия. Была в ней коммерческая жилка, своего рода талант. Вике это не передалось, а в Олеге проявилось еще в детстве. В младших классах он лихо проворачивал коммерческие операции со жвачкой, брелками, шариковыми ручками, в старших занялся сигаретами, джинсами, пластинками. После школы за большую взятку поступил в Плехановский институт и уже на первом курсе попробовал наркотики.

Вика была младше брата на два года. Окончив школу, она поступила во ВГИК, на актерское отделение. Приняли ее по блату, за большую взятку, но в отличие от Олега, она об этом не догадывалась. Однажды она заикнулась отцу, что желает стать актрисой, сниматься в кино, и сразу после десятого класса прошла три тура творческого конкурса, на пятерки сдала вступительные экзамены, совершенно не надрываясь. С младенчества все ее желания выполнялись быстрее, чем она успевала пожелать, и от этого она часто не знала, чего хочет на самом деле.

Девочки рвались дружить с ней, подражали ей, завидовали, конечно, однако она этого не замечала. Она вообще никогда не зацикливалась на плохом. Стоило ей взглянуть в зеркало, улыбнуться самой себе, примерить очередную кофточку, и все плохое улетучивалось.

Мальчики в нее влюблялись, но как-то издалека. Никто не решался приблизиться. Она казалась недоступной сказочной принцессой. В институте, где романы составляли главный смысл жизни, Вика умудрилась даже не поцеловаться ни с кем по-настоящему. Слишком богатый у нее был выбор, глаза разбегались. Ей нравилось, когда по ней сходят с ума сразу много мальчиков, нравилось быть принцессой, из-за которой страдают, соперничают, дерутся. Но стать чьей-нибудь постоянной девушкой, отдать предпочтение кому-то одному, забыв про остальных, казалось ей слишком скучным. В общем, она развлекалась, радовалась жизни, любовалась собой и сама не знала, кого ждет и чего хочет.

Олег подсел сначала на марихуану, потом перешел на героин. Вика замечала, что брат выглядит и ведет себя странно, и далее пыталась понять, что происходит. Но всегда что-нибудь отвлекало. То надо было бежать в институт, то отправляться к кому-то на дачу, на шашлыки, а то примерить новую шубку.

Олег погиб в двадцать один год. Был зарезан во время сумасшедшей драки в каком-то притоне. Мать лежала в клинике, ей делали очередную пластическую операцию. Отец сидел. Получилось так, что на опознание, кроме девятнадцатилетней Вики, поехать было некому.

Сначала она решила, что это кошмарный сон или кино. Труп на столе в морге никакого отношения к ее брату не имеет. Завтра утром она проснется и обнаружит Олега в его комнате, они, как всегда, начнут спорить, кому гулять с собакой. А скоро вернется папа, и все проблемы решатся, как решались всегда, сами собой, без всяких усилий.

По делу об убийстве Олега проходило несколько его знакомых фарцовщиков и наркоманов. Вслед за смертью брата в жизнь Вики ворвались обыски, допросы. Мама на поминках напилась и так рыдала, что незажившие операционные швы на лице и шее разошлись.

Из прошлых своих «ходок» Циркач всегда возвращался значительно раньше положенного срока, и сколько бы ни получал, никогда не проводил на зоне больше двух лет. Помогали связи, влиятельные друзья. Но на этот раз что-то изменилось. Отец исчез. Не было ни звонков, ни писем. Вика вдруг заметила, что телефон вообще звонит все реже и мало кто приходит в гости.

В 1982-м умер Брежнев, к власти пришел Андропов и занялся наведением порядка в разваливающемся государстве. Начались компании по борьбе. Боролись не только с прогулами, пьянством, фарцовщиками, но и с уголовными авторитетами. Вика не знала, какие там чиновно-административные громады сдвинулись и переместились наверху и какое это имеет отношение к ней лично, однако довольно скоро почувствовала, что вместо тепла ее окружает холод. Преподаватели в институте стали относиться к ней иначе. Ее творческий руководитель, народный артист, близкий друг ее отца, который раньше всегда ей улыбался, хвалил за этюды, говорил, какая она талантливая, теперь все чаще кричал, что она не умеет двигаться, что голос у нее фальшивый, глаза оловянные, а руки деревянные.

Друзья Вики, сокурсники и бывшие одноклассники, тоже как-то странно охладели к ней. Даже мальчики, влюбленные без памяти, звонили все реже, а при встрече в институте прятали глаза.

«Что я им сделала? – думала Вика, – Может, я, правда, бездарная злая уродина? Может, я их обидела чем-то и не заметила? »

«Литературная газета» печатала серию очерков известного журналиста о лидерах уголовного мира, о дерзких ограблениях и кровавых убийствах. Отец Вики был главным героем. Один из номеров Вика нашла в почтовом ящике, вместо письма, которое ждала, неизвестно от кого.

Газеты валялись на кухонном столе. Вике бросилась в глаза фотография ее отца. Она попыталась читать текст, но ничего не поняла. Между тем текст был написан отличным, ясным языком, остроумно, хлестко. Вся Москва зачитывалась очерками этого журналиста. Он был, правда, очень талантлив.

Строчки расплывались. Очерк сопровождался портретом автора. Вика его знала. Он часто бывал у них дома, на праздничных застольях произносил красивые тосты, рассказывал интересные истории и умел так смешно пародировать старика Брежнева, что все покатывались со смеху.

Впервые в жизни Вика по-настоящему горько, страшно заплакала. Раньше, стоило ей всхлипнуть, кто-то обязательно оказывался рядом, нежно вытирал слезы, гладил по голове. А сейчас некому было ее утешить. Пьяная мама спала на диване в гостиной. Только Грета смотрела на нее преданными глазами и слизывала слезы со щек.

– За что? Почему? – шептала Вика, судорожно всхлипывая, задыхаясь от слез.

Быстро и бестолково листая записную книжку, она пыталась найти номер, который можно набрать и сказать: «Мне очень плохо, пожалей меня ». Но не было такого номера. А ей почему-то казалось, что есть. Должен быть. Может, стерся? Или она забыла записать?

Уже не в первый раз у нее возникало странное чувство: есть кто-то, кто ее очень сильно любит и никогда не предаст. То она бросалась к почтовому ящику, то листала записную книжку, то вздрагивала, чувствуя чей-то взгляд. Это напоминало детскую игру «холодно-горячо ». Ты с завязанными глазами ищешь спрятанный предмет, а все кричат: «Холодно! Теплее, теплее, опять холодно, горячо!»

Пока было только холодно. Правда, однажды, когда она зашла в церковь на Рождество, ее вдруг обдало жаром. Какой-то парень подошел к ней, назвал по имени. Лицо его показалось ей смутно знакомым. Серые глаза, темно-русый ежик волос. Он был похож на военного или милиционера. Он был в штатском, но сквозь потертую дубленку на широких плечах как будто просвечивали погоны. Такому нечего делать в церкви. Значит, он явился, чтобы поймать ее с поличным. Комсомолка ходит в церковь, причем не на экскурсию. Молится, свечки жжет. Удобный повод, чтобы выгнать из комсомола, а потом из института.

«Горячо! Горячо!» – кричал отчаянный голосок у нее внутри.

Но Вика решила, что ей стало жарко от страха.

Таджикистан, 1988

Душной ночью в кабинете Таджикской республиканской прокуратуры в центре Душанбе Кирилл сидел над кипой бумаг.

Звонил телефон. В трубке молчали. Отследить звонок было невозможно.

Тут, в Душанбе, земля не взрывалась под ногами, и стрельба звучала редко. Тут пока всего лишь молчали в телефонной трубке. Кирилл в составе объединенной группы работал по знаменитому «хлопковому» делу. Таджикская мафия действовала четко и грамотно. Она опутывала все слои общества, все властные и силовые структуры. Продуктивный страх, который спасал Кирилла в Афганистане, здесь постепенно превращался в панику. Там опасность была явной, мир четко делился на своих и чужих. Здесь каждый свой мог оказаться чужим и опасным. Паника была не смертельной, но тошнотворной, подлой. Особенно мерзко он почувствовал себя, когда взятку от лица мафии предложил ему его коллега, ближайший сослуживец, с которым они вместе воевали в Афганистане.

Инстинкт самосохранения – штука опасная. Ему верить нельзя. Он врет. Он заставляет бежать, драпать, сверкая пятками, прятать голову в зыбкий песок. За инстинктом следует паника, потом шок. Болевой шок – это смерть. Кирилл понял это еще в Афганистане. Пуля может и пощадить, даже если задето сердце, все равно остается шанс. Совсем слабый, но остается. Шок убивает сразу.

Капитан Серега Берестов погиб у Кирилла на глазах от пустяковой раны. Они продвигались короткими перебежками под обстрелом, и вдруг Серега рухнул, распластался на горячей чужой земле. Кирилл подполз к нему и тут же понял, что Серега мертвый. Но раны никакой не увидел. Потом оказалось, что пуля прошла под мышкой, едва задев мягкие ткани. Серегу убил болевой шок, прямое следствие инстинкта самосохранения.