Приди в мои сны - Корсакова Татьяна Викторовна

Она металась по острову, звала Айви и Акима Петровича до тех пор, пока не осипла от крика. Август держался рядом, уговаривал успокоиться, но его губы и руки дрожали, а обычно румяное лицо наливалось белизной. Чего он боялся? Того, что им предстояло увидеть? Или он боялся за нее, свою жену? Она не спрашивала, она продолжала звать упавшим до шепота голосом.

Кровавый след первым увидел Август, поймал жену за руку, притянул к себе, не позволяя смотреть, но она его оттолкнула, вырвалась, пошла по следу. Она уже знала, к кому он приведет. Знала, но все равно продолжала надеяться на чудо.

…Аким Петрович сидел, прислонившись спиной к камню, белая рубаха его была черной от запекшейся крови, чернота эта вскипала красным на развороченной груди и не оставляла места надежде. Но Евдокия все равно не поверила, не боясь испачкаться в крови, упала на колени, обхватила Акима Петровича за широкие плечи, почувствовала неживой холод и только потом заглянула в мертвые глаза. Лучше бы не заглядывала, не видела эту боль и отчаяние, не окуналась в черные воды безысходности…

Наверное, она снова кричала, отбивалась дико и яростно, когда Август попытался оторвать ее от Акима Петровича. Мир вокруг сделался бесцветным, как после смерти Степочки, бесцветным и безмолвным. Август что-то говорил, тряс за плечи, кажется, даже ударил по лицу, но Евдокия ничего не чувствовала. И он оставил ее в покое, понял, что не справится в одиночку с ее горем. Август бродил по берегу, что-то кричал, зачем-то махал руками, а она шла следом, потому что вдруг испугалась, что он тоже сейчас исчезнет, оставит ее совсем одну на острове, который за ночь превратился в кладбище. А озеро волновалось, тянулось к черным камням отливающими серебром щупальцами, стонало, кричало пронзительным чаячьим криком. И небо сделалось темным, как ночью. На небе этом Евдокия вдруг увидела звезды. Звезды водили хоровод вокруг бледной луны, а потом одна за другой срывались и падали в воду.

Евдокия тоже упала, а в себя пришла уже в Чернокаменске, в их с Августом доме. Муж сидел тут же, у кровати, осунувшийся и постаревший, несчастный.

– Как ты, Дуня? – спросил шепотом.

– Нашли? – Она не стала отвечать на глупый вопрос, у нее были свои вопросы. – Нашли?!

Он покачал головой и сжал руку Евдокии в своей ладони. Раньше его руки казались ей мягкими и по-девичьи нежными, но сейчас они держали крепко, до хруста в костях. Это хорошо, пусть держит, не допускает, чтобы она снова сорвалась в беспамятство. Ей сейчас никак нельзя, ей нужны силы. Поэтому и осмотр доктора Евдокия выдержала безропотно, и отвратительные на вкус капли выпила, не поморщившись, и пообещала себя беречь. А когда доктор наконец ушел, велела:

– Расскажи мне, Август.

Он вздохнул, придвинул табурет поближе к ее кровати.

– Аким Петрович?.. – Теперь уже она сжала его руку.

– Я обо всем позаботился, поговорил с батюшкой. – Август сглотнул. – Дуня, он отрубил себе руку…

– Не руку – браслет! Они напали неожиданно, у него не было времени снять его. Ты нашел… браслет?

– Нашел. – Муж встал с табурета, вышел из комнаты, чтобы вернуться с ее, Евдокии, платком. – Он здесь. Я не знал, как ним поступить. Дуня, платок теперь, наверное, не отстирать. Он весь в крови, Дуня.

В другое время она бы накричала на Берга, обвинила бы в том, что его заботит такая ерунда, но не стала, потому что понимала, Августу сейчас тоже нелегко, только с бедой он справляется по-своему.

– Он истекал кровью, Дуня…

– Не из-за руки. Его убили, выстрелили прямо в грудь. Кто в него стрелял, Август? Все артельщики мертвы. Кто же тогда стрелял?..

Они оба знали, кто. Не было другого ответа на этот вопрос. Злотников исполнил свое обещание, убил всех…

– Они ищут? – спросила Евдокия и выдернула из-под спины подушку, попыталась сесть.

– Мертвых с острова забрали, сам остров обыскали, а озеро… Дуня, ты же знаешь, как они относятся к озеру. Особенно сейчас. Там сейчас буря, дождь и молнии над островом без конца. Он злится? На что он злится?

– Может, не злится? – Она посмотрела мужу в глаза. – Может, наоборот, радуется, празднует победу? Айви нет. Никого больше нет. Значит, она сейчас с ним… Или со Злотниковым? Вдруг он ее забрал?

Это была надежда. Пусть призрачная, пусть безумная, но надежда. И Евдокия, не слушая возражений мужа, принялась одеваться.

Злотникова дома не оказалось, но она знала, где следует его искать.

Кутасовский дом прятался за старыми липами, словно боялся ее, Евдокии, напора. И когда она со всей силы ударила в дверь кулаком, поддался и дверь распахнул, но успел нашептать хозяйке о непрошеных гостях. Мари Кутасова приготовилась к встрече. Или знала, что Евдокия придет к ней, ждала?

Она сидела в кабинете Саввы Сидоровича, упершись острыми локтями в дубовую столешницу, водрузив острый же подбородок на сцепленные в замок руки.

– Я тебя не звала, – сказала, окинув Евдокию презрительным взглядом. – И вас тоже. – Августу досталась брезгливая гримаска. – Что вы забыли в моем доме? Почему врываетесь без спросу?

Она говорила скупо, и слова ее были острыми, угловатыми, как и сама она. Но глаза… в глазах Мари Кутасовой Евдокия увидела страшное – дочь промышленника обо всем знала или догадывалась…

– Мы не к тебе, мы к Злотникову. Где он?

– К Сергею Демидовичу? – Мари приподняла тонкую бровь. – И что дало вам основания думать, что вы найдете его здесь, в моем доме?

– Ты и дала. Или считаешь, у людей глаз нету? Думаешь, не знает никто о ваших шашнях?

– Шашни… – Мари поморщилась. – Фи, как это грубо. Но тебе, глупой бабе, я так и быть, прощу дерзость.

– Мари, где он? – неожиданно перебил ее Август, а Евдокию попытался задвинуть за свою спину. Защищал.

– А его нет. – Мари с нежностью погладила полированную столешницу. На тонком пальце с синюшным ногтем рядом с изумрудным перстнем блеснул еще один, на сей раз рубиновый. – У Сергея Демидовича случилось страшное горе. Вы разве не слышали? Весь Чернокаменск только об этом и говорит. – Она посмотрела на них снизу вверх, и во взгляде ее было… торжество. – Этот ваш островной отшельник сошел с ума и зарубил людей Сергея Демидовича, себе зачем-то руку отрубил, а внучку свою убогую в озере утопил. Потом, видно, опомнился и застрелился. Сергею Демидовичу в полиции так и сказали. Он, как услышал о случившемся, о том, что артельщики его ни за что ни про что полегли, так сразу в полицию и отправился. А теперь вот с несчастными женами да детками-сиротками встречается, пытается помочь, поддержать. – Мари вздохнула, а потом спросила совсем другим, жестким тоном: – Так почему вы здесь? Почему не в церкви? Вам же теперь самое время грехи замаливать, вы-то небось лучше других знали, какое чудовище – этот ваш Аким Петрович. Знали, но молчали!

– Ах ты… – Евдокия рванулась было к столу, но Август не позволил, вцепился в руку. – Это ведь не Аким Петрович виноват, это полюбовник твой все сделал! Его это рук дело! Ты думаешь, он тебя любит? Он деньги твои любит! Не нужна ты ему без денег, вот такая. Как думаешь, почему он на остров повадился? Он к Айви наведывался, ее, мужнюю жену, домогался. А как своего не добился, так и… – Евдокия не договорила, захлебнулась криком и заворочавшейся в сердце болью.

– Ты врешь! – Мари Кутасова медленно встала из-за стола. На щеках ее полыхал злой румянец. – Завидуешь мне! Вы все моему счастью завидуете, поэтому и возводите напраслину! Да только забыли, что за напраслину можно и поплатиться!

Ее зрачки сузились, а ноздри, и без того широкие, наоборот, вывернулись еще больше, затрепетали гневно. И если и раньше Мари Кутасова не была красавицей, то сейчас и вовсе превратилась в уродину. И отражение ее в высоком напольном зеркале хищно улыбнулось, выпуская на волю ее темную суть. Август смотрел на это отражение словно зачарованный, а Евдокии подумалось, что видит муж даже больше, чем она сама.

– Может, и были в жизни Сергея Демидовича гулящие девки, предлагали себя бесстыдно, но любит он только меня одну. Я единственная в его жизни женщина! Я не знаю, что хотела от него эта ваша… полоумная, чего добивалась и что обещала взамен на его любовь. – Мари уже не говорила, а шипела по-змеиному. – Да вот только предложение руки и сердца он сделал мне! Ко мне в ноги падал, мои руки целовал! – Она посмотрела на свои унизанные перстнями, трясущиеся пальцы. – И если кто-нибудь из вас вздумает помешать моему счастью, я вас уничтожу. Найду способ, будьте уверены. Не люблю я, когда на моем пути становятся, а всякие несчастья нынче дело нередкое, да и людишек лихих кругом развелось…