Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России - Кристин Воробец

заметил, как «человек пять сильных крестьян ввели бесновавшуюся женщину. „Не пойду я, не пойду!..“ диким голосом кричала эта несчастная». По словам Скубачевского, несколько полицейских бросились помогать крестьянам приблизить борющуюся женщину к мощам святого Иоасафа. Отец Петр пишет:

Я взял ее за голову, приклонил к святым мощам и накрыл воздухом. «Выйду, выйду…» – стала диким голосом кричать несчастная. Так продолжалось минут десять. Выкрики стали тише и тише, и наконец одержимая смолкла. Я наклонился к ней и спросил: «Как твое имя?». Больная молчит.

«Молись со мной», говорю я. «Святителю Иоасафе, моли Бога о мне!»

Женщина молчит.

В ответ на отказ беса говорить устами женщины отец Петр и другие священники начали молиться за бесноватую, иеромонах стал читать молитву за недужных. В ответ кликуша стала громко повторять: «Я выхожу». Но вскоре ее вой стал тише и тише, пока она не замолчала в изнеможении. Когда отец Петр склонился над ней и снова спросил, как ее зовут, женщина ответила: «Елена» – ответ означал уход беса. Когда священник велел ей помолиться с ним святому Иоасафу, женщина «тихо стала повторять за мной слова молитвы, и начала плакать». Когда она целовала святые мощи, отец Петр велел ей подняться, чтобы осенить ее животворящим крестом, а затем попросил поблагодарить «святого угодника Божия». Женщина припала к святым мощам, и «все присутствующие при этом не могли сдержать рыданий». Описывая набожные толпы за пределами храма, Скубачевский заканчивает свой страстный доклад риторическим восклицанием: «Святая Русь, твоя вера еще сильна»[54].

Все описанные случаи – судебный процесс над тремя кликушами в 1720 году, чудесное исцеление бесноватой на могиле патриарха Никона в 1866 году и изгнание бесов у мощей святого Иоасафа в 1911 году – происходили с участием кликуш, женщин, считавших себя одержимыми бесами. Все описания объединяют следующие моменты: негативная реакция несчастных на священные предметы или литургию, крики или вопли неестественными голосами населявших их бесов. Тем не менее отношение к кликушам очень разное. Самый ранний эпизод связан допросами и пытками со стороны светских властей, пытающихся выяснить, не симулируют ли кликуши свою одержимость, не стали ли они жертвами чужих планов. Уголовные преследования кликуш, изгнания бесов и чудесные исцеления одержимых неоднократно происходили в период с начала XVIII до начала XX века. Несмотря на то что во время правления Екатерины II (1762–1796) уголовные суды в конечном счете отказались от пыток как способа определения достоверности показаний подсудимых, они периодически расследовали дела об одержимости, наказывая тех, кто ложно обвинял людей в причинении им вреда. Для более поздних историй характерна другая крайность: публичное явление божьей благодати через ходатайства у святых и чудесные исцеления от одержимости.

Как историк примиряет эти две крайности? Вступала ли светская власть в конфронтацию с духовной, конкурируя за контроль над одержимостью? Или в случае с кликушами интересы церкви и государства переплелись? Изменялось ли со временем отношение к одержимости?

Если принять во внимание роль царя как защитника веры и православного императора (после взятия турками Константинополя в 1453 году), становится понятно, что интересы церкви и государства были неизбежно связаны. В XVI и XVII веках Российское государство определяло себя с религиозной точки зрения как общину православных верующих. Ранние Романовы придерживались различных представлений об авторитете патриарха (духовного главы церкви с 1589 года), кульминацией чего стало упразднение этой должности в царствование Петра I (1682–1725) в 1721 году. Однако в то же время цари в полной мере участвовали в разработке законодательства о церковной реформе. Начиная с середины XVI века светская власть все активнее участвовала в наказаниях за преступления против религии. Так что попытки Петра I модернизировать православную церковь, превратив ее в полноценный государственный орган и избавив популярные религиозные обычаи от суеверий, продолжали уже сложившуюся традицию.

Используя законы против наведения чар и колдовства в качестве прецедента, Петр I и его советники начали кампанию против тех, кто ложно обвинял других в колдовстве, утверждая, что стал жертвой колдовства и, следовательно, одержимости бесами. Так симуляция одержимости стала наказуемым преступлением, и впервые в российской истории возникло сомнение в возможности вторжения бесов в человеческое тело. Проникнутые идеями Просвещения и скептицизмом в отношении сверхъестественных сил, гражданские и церковные законы требовали от православной церкви, авторитета в вопросах добра и зла, выявлять симулянтов. Законодательство, вводившее концепции достойной и недостойной бедности, аналогичным образом разделяло религиозное поведение на допустимое и мошенническое. Оно определило кликуш (женщин или мужчин, считавших себя одержимыми бесами) как шарлатанов со скрытыми мотивами, не имевшими ничего общего со злыми духами. Такое положение устраивало не всех представителей церкви, да и не всех правительственных чиновников, обязанных действовать согласно букве закона[55]. В то время как Петр I и его ближайшие преемники, а также их украинские епископы[56], получившие европейское образование, пытались насаждать рационалистическое и критическое мышление, атака на одержимость бесами ударила в самое сердце учения православной церкви и непреходящей веры в колдовство на всех уровнях общества, по крайней мере, до XIX века.

Православные каноны, учения Отцов Церкви, молитвы и гимны, жития и рассказы о чудесах изобиловали сюжетами про борьбу людей с демонами и способность христианской веры и символов торжествовать над дьяволом. Действительно, существование дьявола как подлинного существа, которое как инструмент Бога постоянно испытывает людей и временами овладевает ими, с участием человека или без него, составляло важнейший компонент православного мировоззрения. В памяти людей борьба со злом была отмечена чудесными исцелениями бесноватых по заступничеству святых.

В то время как сообщения об избавлениях от бесов в святых местах и перед чудотворными иконами продолжались на протяжении XVIII и XIX веков, исцеления от всех типов недугов должны были подвергаться интенсивным проверкам. Просвещенные правители и церковные иерархи XVIII века стали скептически относиться к возможности чудес в современную эпоху, особенно чудес, предположительно происходивших с простыми верующими. «Подобный скептицизм был тем более силен, так как были основания полагать, что духовенство использовало… реликвии для личной выгоды»[57]. Ложные чудеса также могли нанести ущерб репутации церкви, тем самым помогая раскольникам-староверам, сектам и другим конкурирующим религиям. Хотя чудеса, зафиксированные церковью в досинодальный период, сохранили свою признанную силу, после реформы чудеса не получали автоматически официального одобрения со стороны церкви, стремящейся к централизации и контролю над народными практиками. Когда к началу XIX века пристальное внимание к последним дало нежелательный эффект, подталкивая верующих из православной церкви в руки старообрядцев и сектантов, церковь ослабила свой скептицизм по отношению к чудесам. Более того, она даже