Югорские мотивы: Сборник рассказов, стихов, публицистических статей - Иван Цуприков

Ну, вот и все – пора прощаться. Поднялись практически одновременно: у меня пара встреч и билет на самолет, у него – обычный рабочий день. Мы медленно шли к метро, расставаться не хотелось… К сожалению, на расстоянии невозможно почувствовать теплоту рук и губ, бесконечность взгляда, безграничную нежность… Торопливый поцелуй на прощанье – и все… Моего интернетного друга безжалостно поглотила ненасытная утроба московского метро, и только букет роз в руках напоминал о том, что наша встреча мне не приснилась.

Улетающие пассажиры северного рейса с завистью посматривали на мои заботливо упакованные шикарные цветы.

Три часа лета – как миг, – самолет приземляется в северном аэропорту. За бортом – минус 25. Мой город встречает меня снежной порошей, морозом и ветром, но, несмотря на капризы погоды, мне удается сберечь букет синеглазого москвича!

За окном – сугробы, а в моем доме – лето! В вазе на столе – семь прекрасных роз, мое любимое число, подарок Интернетного друга.

Когда захожу на сайт «Одноклассники», всегда вспоминаю Москву, розы и искрящиеся синие глаза…

Сердце в подарок

Эх, дорога – птица белая! Не я это придумал, конечно, а как подходит к нашей зимней северной дороге! Кто живет на Севере давно, тот знает, что зимник – это дорога жизни. Поехать можно куда хочешь: в Надым, Пангоды, Новый Уренгой. А то и… можно махнуть на «железном коне» – любимом автомобиле – на Большую Землю! Каждый водитель знает, как приятно шуршат колеса по накатанному снегу. Не удается рассмотреть меняющиеся за окном пейзажи, только успеваешь выхватить краем глаза коварную обочину дороги да увернуться от шальной куропатки, так и норовящей влететь в лобовое стекло.

Из поселка выехал рано утром. Сонное ленивое солнце неторопливо выглянуло из-за горизонта, приоткрыло заспанные глаза и посмотрело на серебристую змейку дороги через черные ресницы – лиственницы. Грейдеры в эту зиму потрудились на славу. Исправно после каждого снегопада чистили зимнюю дорогу. По обочинам высились огромные снежные сугробы, намного выше человеческого роста. Март в лесотундре – обычный зимний месяц, с ветрами, метелями и снежными заносами. Не торопится весна в эти края, не спешит.

Новенькая «Волга» цвета синей полуночи резво бежит по дороге. Впереди, обгоняя друг друга, мчатся легковушки. Сколько их – не перечесть! В выходные дни многие поселковые жители торопятся в Надым. Там – центр, там – жизнь, там есть все, чего не хватает в заснеженных трассовых поселках. Вот и меня в субботний день позвали в Надым неотложные дела. Проехал Пыжики. Огромные цистерны да разрушенные дома, заброшенные проржавевшие вагоны, одиноко торчащие трубы печей – унылый и печальный вид. А ведь не так давно, всего лишь двадцать лет назад, здесь была жизнь. И назывался этот разъезд – Брусничный.

Сделав резкий поворот, «Волга» вынырнула на Русское поле. Замело его, завьюжило. Вокруг – пугающее белое безмолвие, только на самом горизонте зацепился глаз за темные силуэты деревьев. Крепчает морозец. Уже затягивает ледком ветровое стекло и зеркала. Эй, а кто там стоит далеко впереди у дороги? Присмотрелся повнимательнее – оленья упряжка, а рядом с ней три человека в малицах. Впереди идущие машины проскользнули мимо, не остановились. А ведь стоящие на обочине руками машут. Местные жители этих краев – ненцы – просто так тревожить людей не станут. Значит, помощь нужна. Подъехал поближе, два молодых парня и девушка стоят. Притормозил.

Приветливые улыбки, черные раскосые глаза – дети тундры, дети природы. Особенно хороша была девушка.

На морозе разрумянилась, на носу и щеках солнышко щедро рассыпало золотистые веснушки. Шикарная малица ничуть не портила девичью фигурку. Огромная белая шаль с яркими цветами живо напомнила тундру летом. Чудо как хороша! Приоткрыл боковое стекло:

– Что случилось, ребята?

Молодой паренек быстро подбежал к машине:

– Беда случилась! Чай на печке грел. Руку обварил, однако. В больницу надо, к докторам.

– Мы здесь рядом стоим, – махнул рукой по направлению на восток подошедший второй, – там наше стадо. Сам он ехать не может, рука болит – хорей не взять. И мы не можем стадо бросить – волки повадились оленей таскать. Выручи, отвези к врачу!

Девушка гладила оленя, опустив глаза, и молчала.

– Да я не против тебя подбросить, только как ты в своих одеждах в машину сядешь?

– Другая одежда есть, – сказал парень. Он направился к нартам, достал из-под оленьих шкур новенькую куртку и переоделся. Живо сложил малицу в багажник машины, туда же сунул большой мешок. Крикнул своим спутникам:

– Не ждите меня! Не знаю, когда вернусь.

Оленья упряжка быстро помчалась по тундре – только снег искрился позади нарт.

Сидевший на заднем сиденье сынишка сморщил курносый носик.

– И чего морщимся? – спросил я. – Этот запах приятнее французских духов. Оленем пахнет! А олень для ненца – это пища, одежда, обувь, жилье и транспорт. Ты ведь родился и вырос на севере, местный, значит, а законы северные не знаешь. Если просит человек помощи на зимнике – обязательно остановись, выручи. Мы, газовики, здесь пришлый люд, а они – хозяева этой земли, хозяева тундры, и мы должны относиться к ним с уважением – на их земле живем. Так что гордись, сын, – хозяина везем!

Сидевший молча ненец заулыбался, разговорился. Рассказывал о том, как тяжела работа оленеводов. О том, сколько голов в их стаде, какой вред приносят волчьи стаи. Поведал, что нынешняя зима была трудной для оленей и голодной. Ягель под лед ушел. Трудно оленю лед копытами разбить, чтобы олений мох достать. Много оленей погибло, и теперь ждут приплод, уже все готово к рождению первых телят. Рассказывал о своих знакомых в нашем поселке. Ненцы приезжают на Правую Хетту в гости и за продуктами. И то правда! Иногда мы видим в поселке оленьи упряжки, приводившие в ярость местных собак. Зато какую радость испытывают поселковые ребятишки! Ведь ненцы их катают на настоящих нартах по поселку, и можно потрогать оленя озябшей ручонкой.

За рассказом не заметил, как и на место прибыли. Парень сказал «спасибо», надел свою малицу, взял мешок из багажника. И вдруг неожиданно достал из мешка оленье сердце:

– Спасибо тебе, добрый человек, за доброе сердце! Я ведь целых два часа на зимнике стоял – никто не остановился.

Как-то неудобно было у парня что-то брать, отказался. А ненец отказа не принял, обиделся:

– Я ведь от всей души хочу тебя отблагодарить. Приедешь домой, подарок мой пожаришь – меня вспоминать станешь…

Взял сердце, поблагодарил. Парень взвалил мешок на плечо и быстро пошагал в больницу.

Справили свои дела небыстро. Сумерки в марте на Севере ранние. Вышла на небосклон огромная луна, осветив землю голубоватым светом. Мы торопились домой. К вечеру потеплело, и начался снегопад. Большие белые хлопья плавно спускались на землю, как будто кто-то наверху распорол необъятную пуховую перину. И вдруг в свете фар сын заметил стоящую на обочине одинокую фигуру:

– Постой, отец! Это ведь «хозяин» стоит! Не уехал, значит. Давай возьмем его, подвезем!

Машина затормозила. Старый знакомый, увидев нас, несказанно обрадовался. «Волга» летела по дороге, как на крыльях. Инжекторный двигатель работал как часы. Парень погладил мозолистой ладонью мягкие велюровые чехлы машины, задумчиво и уважительно сказал:

– Хороший олень! Быстрый, красивый… Жаль только… по тундре бегать не может.

Мы засмеялись. Действительно, в тундре с оленем никакая машина в сравнение не идет. Высадили парня на зимнике, где попросил. Он достал из-за сугроба припрятанные охотничьи лыжи, попрощался и лихо покатил по Русскому полю.

Поздно вечером в уютной теплой квартире мы жарили оленье сердце и вспоминали веселого разговорчивого паренька из местных, который, вероятно, сейчас пил чай в заснеженном чуме и под вой ветра тоже вспоминал о дороге, о нас и о нашем совместном путешествии.

Токуча

– Вот здесь палатки ставить будем, – сказал командиру вертолета начальник экспедиции Андрей Алексеевич, вглядываясь в иллюминатор на тундровую равнину. Вертолет сделал круг, подбирая место для посадки, и быстро пошел на снижение.

Давно манили Андрея северные просторы, да все не случалось экспедиции в эти места. И вдруг совершенно случайно, за два дня до отпуска, вызвал его начальник Иван Матвеевич в кабинет и сказал, задумчиво глядя в окно на метель из тополиного пуха:

– А что, Андрей, засиделся ты в кабинете, дружок?

– Засиделся, – согласился Андрей. – Душа простора жаждет. Давно ведь прошусь в экспедицию. Мне все едино, куда ехать – на север или на юг. Просто сердце зовет в дорогу.

– Эх, бродяга, – по-отечески пожурил его Иван Матвеевич, – да и все мы, геологи, бродяги неисправимые.

– Так поэтому и профессию такую выбрали, что ни годы, ни трудности, ни отмеренные по бездорожью километры над нами не властны, – засмеялся Андрей.