Преисподняя - Владимир Гоник

Что касается секретных укрытий для номенклатуры, тут разговор особый. Разведывательные спутники берут в инфракрасном диапазоне подземные объекты с глубины в триста метров: все тоннели и бункеры давно нанесены на планшеты. Так что секреты в основном существуют для собственного народа, для нас с вами, для налогоплательщика, который не должен знать, куда идут его деньги.

В романе "Преисподняя" один из персонажей, обозревая номенклатурные убежища, сокрушается: "Бедные наши налогоплательщики! Какая казна это выдержит?"

Секретные бункеры и тоннели потеряли всякий смысл, во-первых, из-за перемен в мире, а во-вторых, из-за скоротечности полета новейших ядерных ракет: никто не успеет укрыться. При нашей-то расторопности это в принципе невозможно, даже теоретически. Вспомним юношу Руста, пилота-любителя, натянувшего нос всей ПВО страны [на маленьком спортивном самолете Руст пересек границу и совершил посадку на Красной Площади в Москве].

Надо думать, на противовоздушную оборону тоже немало денег угрохали.

Гигантские, оборудованные всеми коммуникациями, энергои водоснабжением, связью, вентиляцией и кондиционерами, автономными системами жизнеобеспечения, даже замкнутой регенерацией воздуха, бункеры можно было бы использовать под гаражи, склады, торговые центры, под хранилища, банковские сейфы, под вредные производства.

Все мы знаем, как тесно в метро, как перегружены линии, но мало кто знает, что из конца в конец Москвы и далеко за город в разных направлениях тянутся секретные тоннели "метро 2". Разгрузить действующее метро, снизить строительство новых линий, а, следовательно, финансирование и плату за проезд не составляло бы труда. Это лишь малая толика возможностей.

Все попытки в указанном направлении наталкиваются на полную и абсолютную глухоту. Никто не отказывается: просто не вступают в разговор. Оглушительное молчание. Непроницаемая стена.

В данном вопросе со всей отчетливостью и предельной наглядностью проявилось порочное естество номенклатурного социализма. Природная замкнутость его структур. Перемены их пока не коснулись. Я знаю немало случаев, когда номенклатура из разных ведомств по символическим ценам приватизировала - а по сути, присвоила, украла государственные дачи. Производилось это тайно, внутри структур, ведомств, министерств и советов, как и многое прочее, что происходило в стране.

Всякая структура, ведомство при социализме замкнуты на самих себя, на свой интерес, отдельный от интересов страны и народа. Всякая структура и ведомство самодостаточны, их польза находится в отрыве от общей пользы; структура и ведомство работают на самих себя, не задаваясь вопросами, какой от них прок и нужны ли они вообще? Мало того, эти вопросы они стараются подавить всюду, где они возникают.

Исходя их своего интереса, каждая структура стремится сохранить свою закрытость, замкнутость, держит круговую оборону, пытается отбить все попытки контроля над собой, анализа своей деятельности, оценок со стороны и полагает подлинным святотатством сам вопрос: зачем она?

Вы можете как угодно оперировать логикой, выстраивать доказательства, с цифрами в руках подтверждать ее нелепость, никчемность, ненадобность. В ответ - тишина. Молчание. И вы никогда не узнаете, как аукнется вам вопрос.

Самодостаточность структуры состоит в независимости от результатов деятельности. Структура существует, только для того, чтобы получать корм, то бишь финансирование и проедать его - кормить тех, кто принадлежит к структуре. Каковы бы ни были цели ее возникновения, смысл структуры в кормлении своих функционеров. Ничего не производя и не давая, она лишь поглощает, сжирает то, что производят другие. Только это она и может ничего другого.

И неважно, что она никому не нужна. Не имеет значения. Она необходима себе, любимой. Для себя она существует. И постарается существовать как можно дольше. Всегда, если удастся. Если получится.

Именно по этой причине структура никого к себе не подпускает. Секретность для нее - лучший способ защиты, надежный оборонительный рубеж. Гарантия дальнейшего существования. Так сторож, стерегущий выеденные яйца или прошлогодний снег, скрывает от всех, что он стережет. Он надувает щеки и делает вид, что под охраной у него нечто важное или, принято нынче говорить, - судьбоносное, без чего никак нельзя. И он будет водить всех за нос, пускать пыль в глаза, чтобы придать себе вес, значение и смысл. А иначе он - безработный, мыльный пузырь, грош ему цена.

Понятно, что наличие секрета предполагает охрану. Есть секрет, нужна охрана. Часовой! Нет секрета, иди, часовой, гуляй. Поэтому неважно, что нечего охранять. Главное - секретность. Это уже условность, сертификат занятости, способ существования. Нечто вроде пособия по безработице. Отмени секретность, многие бездельники останутся без куска хлеба. А так мы их кормим, убогих.

Подземные объекты с их секретностью, несмотря на полную свою бессмыслицу, нужны сегодня лишь тем, кто ими кормится - проектирует, строит, обслуживает, охраняет. Секретность для них - единственная возможность оставаться на плаву, они будут цепляться за нее по собственному инстинкту самосохранения.

Почуяв опасность своей ликвидации или снятия секретности, что по сути одно и то же, номенклатурная структура ощетинивается и начинает борьбу за выживание. Тех, кто посягает на секретность, она зачисляет во враги. Страны. Народа. Государства.

Структура привлекает услужливых помощников - иногда они на постоянном подряде, иногда набиваются в помощь сами, из лакейского усердия или для сведения счетов: в ход идут сплетни, шантаж, угрозы, брань, провокации... Как правило, подключается бывшая партийная пресса. Все это мы проходили. Впрочем, это так старо и так знакомо, что даже скучно.

Номенклатура, ее закрытые структуры, как раковые метастазы пронизавшие страну, мне представляются той самой преисподней, бесчеловечным нижним миром, куда я пытался заглянуть.

1

...страх взбухал, студил грудь, помрачал мысли и опадал, но не исчезал, гнездился внутри, точно опухоль, готовая прорасти.

...к вечеру город обезлюдел. Долгие белесые сумерки висели над Москвой, как туман, томились, кисли, настаивались и медленно густели; к полуночи стемнело.

С восходом луны мрак растаял, ночное пространство открылось из края в край. Сияние полной луны хлынуло на пустынные улицы и отразилось в черных стеклах. Темные, отражающие лунный свет окна были похожи на немигающие глаза - множество неподвижных глаз, молча взирающих в сумеречную летнюю мглу.

Воздух над крышами был наполнен лунным светом, который, словно ливень, обрушился на Москву и залил, затопил весь неоглядный городской окоем. Как случалось уже, полнолуние принесло беду.

...некоторое время доносились приглушенные звуки - бегущий стороной автомобильный накат, глухие непонятные удары, свист, протяжный металлический звон, плеск воды, стук мотора, похожий на невнятное бормотание; по мере движения звуки удалялись, сливаясь в сырой неразборчивый шум, который вяло сочился вниз, тянулся за идущими, точно нить, связывающая их с поверхностью.

Чем ниже они спускались, нить истончалась, звук слабел и угасал, угасал, пока не утвердилась вокруг тугая отчетливая тишина. Она тесно заполнила окрестное пространство, плотно заложила уши, и казалось, ее можно тронуть на ощупь, коснуться рукой.

Рождающиеся при ходьбе звуки - стук шагов, скрип ремней, звяканье оружия, шуршание комбинезонов - не нарушали тишины и не распространялись никуда, оставались на месте - там, где возникли.

За минуту до спуска отряду сообщили по рации, что в метро прошел последний поезд.

Скованными старческими движениями проводник снял замок, отворил тяжелую скрипучую дверь и нашарил при входе пластмассовый выключатель; линия, к счастью, оказалась под напряжением, в подземелье вспыхнул мутный электрический свет.

Молочные плафоны в проволочной оплетке висели на серой шершавой стене. Соединенные проводкой фонари тянулись вдоль бетонного коридора, освещая узкий проход, своды и стальные, крашенные в серый цвет герметичные двери с рукоятками и винтовыми запорами, словно на подводной лодке между отсеками.

За дверьми и впрямь могли оказаться отсеки, двери вели неизвестно куда: то ли в соседние помещения, то ли в новые коридоры, не имеющие конца. Вероятно, здесь была целая сеть подземных сооружений - загадочный лабиринт, в котором повсюду могла таиться опасность.

То, что опасность существует, они поняли сразу, едва стали спускаться. Каждый из них ощутил потаенное чужое присутствие, пристальное внимание - не сказать, правда, откуда оно исходит.

Предчувствовать опасность умел в отряде каждый. Это умение они обрели на недавней войне, странной по своей сути: в отличие от всех войн, на ней не было фронта, опасность исходила сразу отовсюду.