Ленинградская зима - Василий Ардаматский

Фельдмаршал смотрел на церковь.

– Очень красиво. Феноменально! – сказал он. – Черный дым – это война, а церковь – бог среди войны. А? – Он взглянул на адъютанта и, не дождавшись ответа, отвернулся – что может думать о боге этот красивый полковник, у которого в душе, кроме Гитлера, никакого бога нет? Сам фон Лееб – ревностный католик. Гитлер за это недолюбливает его или, точнее сказать, недолюбливал… Все знают об их разговоре во время назначения фельдмаршала командующим группы войск «Север».

– Мне рассказывают, что вы скорее католик, чем военачальник, – полушутя-полусерьезно сказал тогда Гитлер.

– Чем больше я католик, тем больше военачальник, – ответил фон Лееб. Фюреру не осталось ничего иного, как заявить, что он уважает любую убежденность, если она на пользу возрожденной Германии…

Вот почему сейчас никто в свите не позволил себе даже улыбнуться тому, что командующий застыл перед русской церковью.

Вдруг, разорвав черную пелену, низко-низко над машинами с воем пронесся самолет. Кто-то успел крикнуть: «Ахтунг!», но этот крик покрыл дружный смех, все видели, что это был пассажирский «юнкерс», идущий на посадку.

Фон Лееб вялым жестом руки приказал ехать дальше, но вскоре на боковой, тенистой улице по сигналу мотоциклистов эскорта машины снова остановились.

«Майбах» командующего стоял перед красным кирпичным зданием, на котором скособочилась вывеска «Аптека». Подбежавший на носках квартирьер штаба распахнул широкую дверцу «майбаха» и протянул руку командующему:

– Прошу, господин фельдмаршал, это ваш временный дом, только на сегодня.

Первым человеком, которого принял в Новгороде командующий, был полковник Аксель.

Фельдмаршал сидел в небольшой комнате за ломберным столиком в вольтеровском кресле. У стен стояли сдвинутые аптечные прилавки. Было очень тесно. Фельдмаршалу некуда было деть ноги, он вытянул их в сторону и потому сидел боком. Войдя, Аксель растерялся, не зная, где ему стать, чтобы быть перед глазами командующего. Фон Лееб молча кивнул на табурет, стоявший у окна.

– Что вам нужно, полковник? – устало и тихо спросил фон Лееб.

Своими выцветшими, светлыми глазами он рассматривал чистенькую полковничью форму Акселя. Фельдмаршал ненавидел штабных чистюль, но сейчас перед ним стоял офицер абвера, службы особой, и он должен был ему помочь – об этом специально просил Берлин…

– Очень много, господин фельдмаршал, – почтительно наклонившись вперед, ответил Аксель. – Начиная с помещений, которые удовлетворяли бы нашим специфическим требованиям, и кончая солдатами для его охраны. Транспорт, связь…

– Одну минуточку, – остановил его командующий. – Где-нибудь тут, за дверью, находятся мой адъютант и мой стенограф. Пригласите их, пожалуйста…

Аксель продиктовал стенографу свои давно продуманные требования. Фельдмаршал приказал немедленно расшифровать продиктованное и поставить на перечне его гриф.

– Ничего не позабыли? – спросил он. – Я обещал Берлину сделать все, что вы попросите…

Когда стенограф вышел, фельдмаршал вдруг неожиданно спросил:

– Вы действительно поможете нам в Ленинграде?

– Надеюсь…

– Что? – переспросил фельдмаршал, приставляя к уху ладонь: в свои 65 лет он уже неважно слышал.

– Надеюсь, что мы поможем армии, – громко сказал Аксель.

Фельдмаршал кивнул и сказал тихо, будто про себя:

– Русские воюют лучше, чем мы думали.

– Тем грандиозней ваши успехи, – убежденно возразил Аксель.

Фельдмаршал удивленно посмотрел на него:

– Если бы вы состояли при мне, я разжаловал бы вас за беспардонную лесть, – сказал он серьезно. – К вашему сведению, я не выполняю приказа фюрера ни по срокам, ни по результатам. Это – имея перед русскими огромное преимущество в силе! Должен заметить, что информация о слабой приверженности русских к своему политическому режиму оказалась явно ложной. Кто-то за это ответит… – Розовые, с сеткой прожилок, обвисшие щеки фельдмаршала чуть вздрогнули в усмешке: – Не адмирал ли Канарис?

Аксель после благоразумной паузы сказал:

– Еще два года назад я сообщал из Ленинграда, что в случае войны борьба за этот город легкой не будет.

– Интересно – почему? – поднял клочковатые брови фельдмаршал.

– Русские, как и все нормальные люди, – патриоты своей страны, а Ленинград для них еще и символ истории, – ответил Аксель.

– Странно, что за этот символ они начали бороться еще в районе Шяуляя, – ворчливо заметил фон Лееб.

Фельдмаршал, склонив голову к плечу, смотрел на Акселя – поза была ироническая, а глаза смотрели требовательно и ожидающе. Он подождал, пока абверовский полковник ответит, но, не дождавшись, спросил:

– Сколько ваших людей будет действовать в Ленинграде?

– Десять – двенадцать.

– Только-то? – удивился фельдмаршал. – Гальдер обещал мне нечто гораздо большее. Мы уже понесли непозволительные потери и обязаны взять этот город малой кровью. – Он сделал ударение на слове «малой» и сердито засопел.

– Осмелюсь сообщить вам, господин фельдмаршал, – осторожно начал Аксель. – Нас, начинавших дело в Мадриде, было еще меньше. А когда пришел срок действовать, город был сбит с ног. Удар наносили, конечно, уже не мы, а созданная нами ныне уже знаменитая «пятая колонна».

– Может быть, может быть, – проворчал фельдмаршал и вдруг с новым оживлением спросил: – А кто же эти, с которыми вы начнете дело в Ленинграде? Немцы?

– Нет, господин фельдмаршал, это русские.

– Ру-усские! – удивленно протянул фельдмаршал. – Из пленных? Да они продадут вас за пфенниг.

– Мы взяли русских из среды старой русской эмиграции, они жили у нас в Германии. Выбрали наиболее надежных.

– Может быть… может быть… – Фельдмаршал закивал седой головой. Видимо, ему хотелось поговорить обо всем этом с человеком со стороны. – А здешние русские – нечто необъяснимое. Я допрашивал одного. Он даже не понимал, с кем он говорит. Все мы слепые и жалкие слуги войны, а он, видите ли, борец за счастье человечества. Кошмар какой-то… – И вдруг без всякой логики фон Лееб добавил: – Я хотел бы видеть своих солдат такими же фанатиками.

– По всем рассказам, наши солдаты воюют бесстрашно, – осторожно возразил Аксель.

Выцветшие глаза фельдмаршала вдруг потемнели, узловатая рука, лежавшая на ломберном столике, свернулась в кулак.

– Хотите правду? Когда противник смят техникой, наши бесстрашны. Когда противник проявляет упорство, наши начинают проявлять дьявольскую предусмотрительность. – Фельдмаршал встал и, заложив руки за сутулую спину, прошелся вдоль аптечного прилавка. Он остановился перед Акселем, который, стараясь не показать поспешности, тоже встал.