Мертвая сцена - Евгений Игоревич Новицкий

тут же сделал выразительную паузу. Кажется, ждал, что я привычно стану возражать против называния меня этой мерзкой фамилией.

Но я уже устал это делать — и промолчал. Следователь расценил мое безмолвие по-своему.

— Ага, — обрадованно констатировал он, потирая ладони. — Вспомнили все-таки?

— Что вспомнил? — угрюмо промычал я.

— Свою настоящую фамилию.

— Я ее и не забывал.

— И как же вас зовут?

Нет, он явно издевается.

— Ут-кин, — по складам отчеканил я.

— Та-ак, — протянул следователь. Глупая ухмылка тотчас слетела с его лица. — Стало быть, ничуть не одумались? Продолжаете стоять на своем?

— А зачем мне отступаться? — пожал я плечами. — Тем более не от чего-то, а от правды.

— Ну что ж, ваше право, — сквозь зубы процедил следователь. — Право, а не правда! — подчеркнул он. — Ваше право — лгать. Только это, как я уже говорил…

— Послушайте меня, — устало перебил я. — Не я лгу — а меня оболгали. Почему вы не можете этого допустить? Почему считаете, что лгу именно я?!

— Вы на кого намекаете? — сухо спросил следователь.

— Известно на кого — на гражданку Лавандову.

— Ну хватит, Носов, — поморщился он. — И как у вас только совести хватает?.. Алла Лавандова — известная актриса, заслуженная артистка РСФСР. Вы рядом с ней — просто никто.

«Знал бы ты, — с горечью подумал я, — что она исключительно благодаря мне получила это звание. Вот без меня она действительно была бы никто».

А вслух сказал:

— Гражданин следователь, а вот мне всегда казалось, что у нас все люди равны. И что в таких делах, как преступления, тем более никому не должны застить глаза чьи-то там звания и заслуги…

— Вы меня учить вздумали? — со злостью прошипело мне это должностное (но такое неумное) лицо. — И перестаньте-ка глумиться над нашими порядками. А не то…

— Что — еще и антисоветскую агитацию хотите мне пришить? — окончательно разозлился я.

— Носов, вы просто шут гороховый, — покачал головой следователь. — В общем, с вами все ясно, — махнул он на меня рукой. — Думаю, больше мы не увидимся.

Этого я совсем не ожидал.

— Как? — воскликнул я. — Что — следствие уже закончено?

— Приходится заканчивать, — развел руками следователь. — Из вас же ни одного толкового слова не вытянешь.

— И поэтому, значит, вы сами решили все вот это придумать? — бросил я гневный взгляд на свое, по-видимому, дело, лежавшее перед ним на столе.

— Мы здесь ничего не придумываем, — уже даже не повышая голоса, возразил следователь. — Основываемся только на фактах и показаниях. Ваши показания, как вы сами понимаете, в расчет принимать не приходится…

— А показания Лавандовой, значит, приходится? — выкрикнул я.

— А как же! — с еще более ледяным спокойствием ответил мне следователь. — Вы вообще знаете что-нибудь о том, как ведется следствие? Проводится сбор улик, опрашиваются свидетели…

— Улики могут подбросить, — тоже стараясь говорить спокойно, вставил я. — А свидетели могут врать.

— Могут, — неожиданно согласился следователь. — Но тут всегда возникает вопрос: зачем? Если Алла Лавандова, по-вашему, дает ложные показания, то какую выгоду она этим преследует?

Тут я призадумался. Словно и не ожидал, что мне — именно мне — придется отвечать на этот вопрос. Но ведь не на этого же горе-следопыта здесь рассчитывать.

— Этого я пока сам не понимаю, — с неохотой, но все-таки сознался я.

— Вот видите, — вновь возликовал следователь. — Не понимаете… Вернее сказать — вы просто даже не можете этого придумать. То есть того, зачем бы Алла Лавандова стала называть вас чужой фамилией.

— Хорошо, хорошо, — закивал я. — Мне вы не верите — ей верите. Но если кто-то еще опознает меня как Уткина, что вы тогда скажете?

— Смотря кто именно опознает, — вздохнул следователь и посмотрел на меня с таким видом, будто хотел сказать: «как вы мне надоели».

— Да кто угодно, — заволновался я, — кто угодно опознает меня как Уткина.

— Это не ответ, — покачал головой следователь. — И вспомните-ка: еще несколько дней назад вы сами указали именно на артистку Лавандову как на того человека, который сможет вас опознать. А она назвала вас Носовым.

— Гражданин следователь! Ну подумайте сами: зачем бы я так стал настаивать на том, чтоб меня опознала Лавандова? Для меня оказалось полной неожиданностью то, что она назвала меня Носовым!

— А я расценил это так, — строгим тоном возразил следователь, — что вы просто решили дополнительно поглумиться над бедной женщиной. Сначала убили ее… скажем так, мужа, а потом еще и устроили весь этот цирк.

— Да зачем мне устраивать цирк?! — взорвался я.

— Да затем, — повысил голос и следователь, — что таким образом вы мстите всему миру. Ваша жизнь не удалась, вы поняли, что она кончена, — и вот нашли своего бывшего однокашника, который очень преуспел, и убили его! Поступили, одним словом, как подлец и Герострат[1].

— Я не сомневаюсь, что вы еще будете горячо извиняться передо мной за все эти слова, — с горечью сказал я.

— А я не сомневаюсь, что вам дадут высшую меру, — парировал следователь. — Чья, думаете, возьмет? Ваша? Как бы не так!

— Вызовите другого свидетеля, — предельно серьезно попросил я. — Я Уткин, и меня может опознать любой — любой из тех, кого я знаю, с кем работаю.

— Вы давно уже нигде не работаете, Носов, — поморщился следователь.

— Вызовите, — настойчиво повторил я. — Вызовите кого-нибудь из моих знакомых. Как вы можете отказывать мне в этой просьбе?

— Зачем я буду беспокоить людей! — фыркнул следователь. — Я ведь заранее знаю, что вы попросту продолжаете свой балаган.

— Одного свидетеля! — уже натуральным образом стал умолять я. — Одного! И все ваше следствие относительно меня немедленно рассыплется. Я понимаю, вам этого не хочется…

— Ну хватит, — поморщился мой невразумительный визави. — Вы что — на слабо меня собрались взять?

— Я прошу дать мне еще один шанс подтвердить мою личность, — сквозь зубы протянул я, боясь, что сейчас зарыдаю.

— Э-эх, — произнес следователь. — Вот говорили мне, что я слишком мягкотелый для этой работы… Ладно, Носов, будь по-вашему. Вызову для вас еще одного человека, чтобы он вас опознал. Проведем эту бессмысленную процедуру, а потом пеняйте на себя. Дело будет закрыто… Хотя я на вашем месте прямо сейчас во всем сознался бы и раскаялся. Подумайте, Носов, ведь на кону ваша жизнь!

— Значит, одного последнего свидетеля, — прошептал я, не слушая его последних смехотворных призывов. — Только одного? — вскинул я на следователя тревожные глаза. После предательства Аллы я уже начал сомневаться, могу ли вообще хоть кому-то доверять в своей жизни.

— Одного, — отрезал следователь. — Я уже вижу, вам только дай волю…

— Хорошо-хорошо, одного, — скрепя сердце согласился я.

А сам принялся судорожно размышлять. Кто же именно станет этим