Осуждение истины - Чингиз Абдуллаев

Еще хуже получилось с Ольгой, за которую откровенно не стали пить ни Рита Батуева, ни Эльза Ференсас, а когда Арнольд поднял бокал и, улыбаясь, обратился к девушке, супруга зло и почти демонстративно толкнула его в бок. За телохранителей пить было совсем неудобно, и Тенгиз Абуладзе нашел выход, предложив выпить за мужчин, рискующих своей жизнью. При этом он уловил нечто похожее на одобрение в глазах Якова Годлина, сидевшего напротив.

После ужина Арнольд предложил сыграть в карты. Абуладзе обратил внимание на кольцо с большим бриллиантом, появившееся на руке Ференсаса. Очевидно, хозяин не надевал подобных украшений во время своих зарубежных визитов. Он сел играть в паре с женой Батуева, а его супруга выбрала себе в партнеры Артема Батуева. Пока четверка резалась в карты, Ольга попыталась выйти на террасу, но там уже дул довольно сильный и резкий ветер. Раздосадованная, она вернулась в гостиную и, пройдя к дивану, устроилась на нем, включив телевизор, по которому передавали последние новости. Спутниковая антенна позволяла принимать изображения и из Москвы. Мошерский поднялся, выходя из комнаты и на ходу доставая сигареты. Абуладзе заметил, как Дуарте подошел к Карине Виржонис и, усевшись рядом с ней на диван, начал ей что-то оживленно рассказывать. При этом оба говорили по-английски, на этом языке Дуарте говорил гораздо лучше, чем на русском. Их разговор кончился тем, что оба, поднявшись, вышли в библиотеку. Ольга проводила их долгим взглядом и вышла следом.

Абуладзе подошел к балконной двери, ведущей на террасу. За окном свистел ветер, который усиливался с каждым часом. Тяжелые темные занавески были собраны по краям. От тяжелой ткани характерно пахло пылью. Абуладзе услышал, как к нему почти беззвучно подошел Яков Годлин. Он видел его отражение, когда Годлин подходил к нему. Яков был ему по плечо.

— Вы действительно работали в ГРУ? — спросил Годлин, кажется, впервые раскрывая рот.

— Это так странно? — спросил Абуладзе, не поворачивая головы.

— Вообще-то да, — невозмутимо ответил Годлин.

— Почему? — на этот раз он повернул голову. — Почему вы считаете, что это странно?

— Люди вашей профессии обычно неохотно идут в телохранители. Ваше ведомство до сих пор уважают. И если берут на работу, то руководителями службы безопасности, как Шаталова, или в полуправительственные учереждения. Почему вы здесь?

— Мне у вас нравится, — сказал Абуладзе, глядя на террасу. — Когда еще я смог бы попасть в столь колоритную обстановку?

— Не шутите, — строго произнес Годлин. — Я обычный мент, даже не сотрудник МВД, а обычный надзиратель в колонии. У нас в Литве делают очень большую разницу между сотрудниками МВД и надзирателями в колониях. Почему-то нас считают чуть ли не палачами, хотя мы выполняли свое дело так же, как и все остальные. Я даже коммунистом никогда не был. Рылом не вышел.

— И вы до сих пор жалеете? — он говорил, глядя перед собой, словно разговаривая с отражением Годлина.

— Не жалею, — прохрипел Годлин, — я их не любил, так же как этих… Я ведь сюда из Киргизии приехал, думал, начну все заново. Там у меня жена и дочь остались. А здесь… Сначала нужно было учить их язык, а потом меня просто выгнали. В шею. Выгнали как собаку. Сказали, чтобы я возвращался к себе в Россию. Или в Киргизию. Два года я работал рядовым охранником. Потом еще два года инкассатором в банке. Как раз в том самом, где президентом был наш Хозяин. И я бы всю жизнь сидел в инкассаторах, если бы на нашу машину не напали…

Абуладзе повернулся к нему. Теперь ему было интересно, что скажет Годлин. Тот говорил, не меняясь в лице.

— Трое напали. Их было трое. А нас тоже трое. Водитель-малолетка, ему только восемнадцать исполнилось, бухгалтер и я. Ну, они сразу и пальнули в нашего парня. Прямо в живот. Он потом так мучился перед смертью…

За столом продолжали играть в карты. Слышался довольный голос Арнольда Ференсаса, он, похоже, выигрывал, хихикание Риты Батуевой, недовольные восклицания ее супруга. Хозяйка дома молчала.

— Их было трое, — продолжал Годлин, — а я один. И у меня был старый «ТТ», который был похож скорее на артиллерийское орудие, чем на пистолет. Но в отличие от этих молокососов я умел обращаться с оружием.

Он помолчал немного, словно решая, что именно сказать дальше. И произнес только две фразы:

— В общем, я вышел победителем. Пристрелил всех троих…

На этот раз Годлин смотрел в стекло, видя отражение Абуладзе, а тот молча ожидал продолжения. Наконец спросил:

— Что дальше?

— Мне впаяли шесть лет за превышение пределов необходимой обороны, — процедил Годлин. — Три года я просидел в нашей колонии. Как раз в той самой, где раньше работал. Это в России можно посылать провинившихся сотрудников правоохранительных органов в Нижний Тагил, где есть специальная колония для них, чтобы этот контингент не имел ничего общего со своими бывшими «клиентами». А в маленькой Литве нельзя создавать для нескольких людей отдельную колонию. Вот меня и сунули в общую.

Годлин не улыбнулся. Он просто показал свои зубы — желтые, изрядно источенные зубы немолодого человека.

— Можете себе представить, как мне было плохо? Отсидев три года, я мог просидеть и еще пять, если бы, конечно, остался жив. Но оказалось, что я попал под амнистию. Заодно еще и Арнольд хлопотал. Вот меня и выпустили. А потом Арнольд взял меня к себе начальником охраны вместо умершего кагэбэшника. Поэтому я здесь.

— Ясно. Получается, что единственный человек, кто протянул вам руку помощи, был Арнольд Ференсас. Он благородный человек.

— Арнольд! — прохрипел Годлин. — Я из-за его вонючего банка сидел в колонии три года. Из-за его паршивых денег. Какая это благодарность? Он просто боялся, что я вцеплюсь ему в глотку своими зубами.

— Зачем вы мне это говорите?

— Чтобы вы все понимали. И не нужно иллюзий. Мы нанятые «шестерки», которые их обслуживают. Как проститутки. И должны выполнять любое пожелание заказчика. Не стоит помнить о своем прошлом, нужно думать только о настоящем. Это единственное, что помогает выжить.

— Вы знаете о письмах с угрозами, которые присылали Артему Батуеву?

— Слышал. Мне говорили. Но, по-моему, это детские игры. Какой-нибудь уволенный клерк или разорившийся вкладчик. Наши хозяева свои деньги на «пирамидах» строили. Вот многие и разорились.

— А вашему подобные угрозы не поступали?

— Пока нет. И надеюсь, что не будет. Россия слишком большая, слишком неуправляемая страна. У нас здесь все и всех знают, как облупленных. У нас нельзя написать такое письмо и остаться неизвестным. Сразу вычислят. Это Литва.

— Раньше к вам приезжал мистер Дуарте?

— Один раз был, — обернулся Годлин, — он, по-моему, приударяет за Кариной. Она ему импонирует. Сам дохлятик, хоть и высокий, а любит грудастых и мясистых. А она спортсменка, вот его и потянуло. Пусть любит. Карина девочка умная, если он холостой, она его не отпустит. Если женатый, пошлет к черту и придумает что-нибудь другое.

— А жена Арнольда?

— Стерва, — коротко бросил Годлин, — типичная стерва. По любому пустяку скандалит, ругается, злится. Невозможно угадать, когда у нее хорошее настроение, а когда плохое. Из-за любого пустяка может вспыхнуть скандал. Не там положили книгу, не вытерли ноги, включили не ту программу телевидения, забыли вернуть на кухню стакан. Истеричная особа, совсем не может себя контролировать. Они чем-то похожи с Ритой. Но та более благоразумная, сдержанная и терпеливая. Слава Богу, что я Эльзе не подчиняюсь. У меня хозяин один — Арнольд.

— Но его вы не любите, — настаивал Абуладзе.

— Он не баба, чтобы я его любил, — ответил Годлин, — я получаю деньги за свою работу, а не за любовь. Для этого в Паланге есть мальчики и девочки, которые за гораздо меньшую сумму могут обслужить любого клиента. Вы тоже работаете не из любопытства. Сами знаете, какая зарплата у Шаталова. Больше, чем у многих министров. И в Литве. И в России.

— Ветер усиливается, — показал на террасу Абуладзе.

— Обещали ураган, — поморщился Годлин, — не люблю я этого места. Словно птичье гнездо. Внизу ничего нет. И их тропинку не люблю. Я три раза пытался спуститься или подняться. Ничего не получается. И как это Ференсасы наловчились по камням прыгать, до сих пор понять не могу. Хорошо, что есть асфальтовая дорога.

— А Мошерского вы давно знаете?

— Знаю, — Годлин угрюмо взглянул на Абуладзе, — лучше бы не знал. И он бы лучше нас никого не знал.

— Не понял?

— И не надо. Это к делу не относится. Это совсем другой цирк. Мошерский, говорят, был способный офицер, вот ему и нужно было сидеть в своем управлении и брать взятки, а не лакействовать у банкиров.

— Злой вы человек, Годлин, — заметил Абуладзе.

— Еще скажите — горький. Я не злой, я нормальный. Вы еще злых не встречали. Привыкли со шпионами общаться да с разведчиками. Все друг другу «пардон» и «сорри» говорили. А у нас это просто. Один на спину, двое ноги раздвигают. И в лучшем случае палку достают. Рассказывать дальше, что бывает, или сами знаете?