Захвачена Братвой - Мари Фокс

нос, его голос пронизан напряжением. Кажется, он знает, кто этот человек, и одно это уже меня нервирует.

Мужчина, который, должно быть, Кирилл, останавливается перед могилой моего отца. Он опускается на колени и осторожно кладет букет цветов на свежевскопанную землю. Он молчит некоторое время, склонив голову в знак уважения. Несмотря на устрашающую ауру, в его действиях чувствуется странное чувство благоговения.

После короткого момента молчания он встает и обращает свое внимание на меня. Его острые глаза впиваются в мои, и я чувствую, как по моему позвоночнику пробегает дрожь. В его взгляде есть что-то хищное, опасная интенсивность, которая заставляет меня инстинктивно отступить. По какой-то причине я чувствую себя запуганной им, почти напуганной.

Кирилл идет ко мне с намерением, его глаза не отрываются от моих. Калеб, чувствуя мое беспокойство, встает передо мной, его поза защитная. — Двигайся, — говорит Кирилл, его голос низкий, командный рык.

На мгновение я замерла, но потом нашла голос. — Калеб, все в порядке, — говорю я, мой голос слегка дрожит. Я делаю ему знак отойти в сторону.

Калеб колеблется, переводя взгляд с Кирилла на меня, но в конце концов отступает, оставаясь достаточно близко, чтобы вмешаться в случае необходимости.

Кирилл останавливается в нескольких футах от меня, его взгляд не дрогнул. — Вайолет Харрисон, — говорит он, его голос ровный, но с нотками резкости. — Я Кирилл Шаров.

Я с трудом сглатываю, горло пересыхает. — Ты был другом моего отца?

Его губы дергаются в подобии улыбки, но до глаз она не доходит. — Что-то вроде того.

Взгляд Кирилла остается неподвижным, и на мгновение мы стоим в тишине, тяжесть его присутствия давит на меня. Наконец, он говорит, его тон прямой и лишенный эмоций. — Мои соболезнования в связи с вашей утратой, мисс Харрисон. Ваш отец был уважаемым человеком.

— Спасибо, — умудряюсь ответить я, мой голос едва громче шепота.

Он кивает, не отрывая от меня глаз. — Увидимся.

Прежде чем я успеваю ответить, он поворачивается и уходит, его люди следуют за ним по пятам. Предчувствие, которое охватило меня, усиливается. Я смотрю, как они садятся в свои машины, гладкие черные машины сливаются с серым днем.

Калеб подходит ко мне, на его лице написано беспокойство. — Ты в порядке?

Я оцепенело киваю, все еще пытаясь все осмыслить. — Кто он, Калеб?

Калеб вздыхает, потирая затылок. — Кирилл Шаров… могущественный человек.

Я оглядываюсь на теперь уже пустое место, где стоял Кирилл. — Что он за человек?

Калеб смотрит на меня, выражение его лица серьезное. — Опасный.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. День был ошеломляющим, и будущее кажется неопределенным. Ясно одно: моя жизнь теперь переплетена с жизнью Кирилла Шарова, и у меня нет выбора, кроме как довериться ему.

Калеб стоит рядом, его присутствие защищает, но я чувствую его беспокойство. Я оглядываюсь и замечаю, что дядя Джо разговаривает с некоторыми другими скорбящими, не подозревая о напряжении.

Дядя Джо возвращается ко мне, на его лице смесь скорби и беспокойства. — Вайолет, кто был этот человек?

— Я… я не уверена, — отвечаю я, чувствуя тяжесть собственного замешательства. — Калеб?

Калеб делает шаг вперед, на его лице маска профессионализма. — Тебе не о ком беспокоиться.

Дядя Джо смотрит на меня, явно неудовлетворенный неопределенным ответом, но не давит дальше. Атмосфера сейчас тревожная, контрастирующая с торжественным, но мирным тоном похорон до приезда Кирилла.

Когда мы движемся обратно к группе, я чувствую на себе взгляды скорбящих, их любопытство едва скрыто. Я делаю глубокий вдох, собираясь с духом для того, что мне нужно сделать дальше. Пришло время мне поговорить о моем отце.

Я подхожу к микрофону, руки у меня слегка дрожат. Я на мгновение успокаиваюсь, глядя на собравшиеся лица, многие из которых я знаю всю свою жизнь.

— Спасибо всем, что вы здесь сегодня, — начинаю я дрожащим голосом. — Мой отец, Джефф Харрисон, был сложным человеком. Он всегда защищал меня и это сводило меня с ума, и мы часто ссорились. У него была манера нажимать на мои кнопки, как никто другой.

По толпе разносится тихий шепот согласия, и я вижу некоторые легкие улыбки понимания. — Несмотря на все это, — продолжаю я, — я очень любила его. Он был моим отцом, и он всегда хотел для меня самого лучшего. Он много работал, чтобы обеспечить нас, чтобы у нас было все необходимое. И он научил меня многому о стойкости, о том, что никогда нельзя сдаваться, как бы тяжело ни было.

Я останавливаюсь, прерывисто вздыхая, чувствуя, как наворачиваются слезы. — Я буду скучать по нему каждый день. Я буду скучать по его упрямству, его руководству, его любви. Он не был идеальным, но он был моим. Теперь его нет, и я осталась с пустотой, которую не знаю, как заполнить.

Слезы льются рекой, и я больше не могу сдерживать рыдания. Дядя Джо подходит ко мне, нежно уводя меня от микрофона. Он говорит тихо, его слова призваны утешить. — Все в порядке, Вайолет. Ты молодец.

Я позволила ему отвести меня обратно на мое место, мое тело сотрясается от горя. Реальность смерти моего отца подавляет меня, и я чувствую себя потерянной, дрейфующей в море эмоций.

Калеб, который обычно первым предлагал утешение, стоит в нескольких футах, его выражение лица отстраненное. Он странно тих, и я не могу избавиться от ощущения, что это как-то связано с присутствием Кирилла.

Остальная часть похорон проходит как в тумане. Я слышу обрывки разговоров, вижу вспышки знакомых лиц, но все это кажется сюрреалистичным. Я опираюсь на дядю Джо за поддержкой, его постоянное присутствие, спасательный круг в моих бурных эмоциях. Когда служба наконец заканчивается, скорбящие начинают расходиться, выражая свои соболезнования в последний раз.

Калеб стоит сзади, его глаза сканируют окрестности, как будто ожидая неприятностей. Я подхожу к нему, нуждаясь в ответах. — Калеб, что происходит? Почему ты такой напряженный?

Он смотрит на меня, его глаза полны невысказанной тяготы. — Вайолет, я хотел бы рассказать тебе больше, но я знаю столько же, сколько и ты. Просто поверь, что у твоего отца были на все свои причины.

Во мне закипает разочарование, но я киваю, зная, что дальнейшее давление на него ни к чему не приведет. — Ладно, — шепчу я, и мой голос срывается. — Пообещай мне, что ты будешь рядом. Я не знаю, что бы я делала без тебя.

— Конечно.

Я вздыхаю и отворачиваюсь, наблюдая, как скорбящие начинают расходиться, выражая последние соболезнования, прежде чем отправиться к своим машинам. Вес их сочувственных взглядов и шепчущих слов давит на меня, но мне удается кивнуть