Куколка - Джон Фаулз

— Ту, что мужчине не в тягость, детка.

Плотоядный взгляд растолковал намек усача; наконец-то поняв, горничная прикрыла рукой рот. Фартинг повернулся к хозяину:

— Говорю же, мистер Томас, Лондон — рассадник пакости. Служанка лишь обезьянничает госпожу. Нет ей, шалопутной, покоя, доколь не перемерит все срамные наряды. «Коль хозяйка бесстыдно шалит с лакеем, почему ж мне нельзя?» — думает она. И вот днем шпыняет бедолагу, а каждую ночь тащит к себе в постель.

— Довольно, мистер Фартинг! Слышала б моя женушка!..

— Молчу, сэр. Я б не завел сей разговор, не будь малый похотлив, как бесхвостый макак. Девицам вашим следует поостеречься. Давеча он уж было завалил одну, да я, по счастью, оказался рядом и воспрепятствовал мерзавцу. Терпенью конец. Он полагает, что все женщины сластолюбивы, как их праматерь, господи помилуй. Мол, им бы только задрать юбку — ждут не дождутся, чтоб он спустил штаны.

— Удивляюсь, что хозяин не задаст ему хорошую порку.

— Верно сказано, сэр. Очень верно. Однако будет об том. Как говорится, умный с полуслова поймет.

Разговор перешел на другие темы, но минут через десять вернулся глухонемой, и кухню точно обдало холодным сквозняком. Ни на кого не глядя, Дик сел на свое место. Все украдкой на него посматривали, будто выискивая яркие знаки его греховности. Но он вперил голубые глаза в стол, равнодушно ожидая новых унижений.

— Что, душу вытянул?

— Его паству, жилье, церковный совет и донаторов я проклял скопом и раздельно. Вас пригласили завтра отобедать, дабы угостить сим словоблудьем. От вашего имени я дерзнул отказаться.

— И никаких расспросов?

— В пределах учтивости. Лишь один объект вызывает глубинный интерес сего господина. Чужие заботы вне его границ.

— Ты растратил талант перед несведущей публикой. Сожалею.

Тяжелый взгляд актера, будто вросшего в пол возле камина, говорил, что шутливый тон мистера Бартоломью его не обманет.

— Полно, дорогой Лейси. Слово мое твердо: зла не помышляю и не творю. Никто не обвинит тебя в соучастье.

— Однако ж намеренья ваши не те, об коих я был уведомлен, верно? Нет, дозвольте сказать! Вопреки всем недомолвкам, я не сомневаюсь в вашем расположенье ко мне, но опасаюсь, что вы не столь благожелательны к себе.

— Считаем ли мы, что поэт лжет, когда говорит об встрече с музами?

— Так ведь понятно, что скрыто за сей словесной фигурой.

— Но лжет ли он?

— Нет.

— Ну, тогда и я тебе не солгал. Я жажду встречи с тем, кого почитал бы как невесту иль Музу, будь я поэт, и перед кем я слуга не выше Дика, нет, еще ничтожнее, с тем, кого доселе не давал увидеть ревнивый опекун. Возможно, я был неискренен в букве, но не в духе.

Актер бросил взгляд на бумаги.

— Вынужден спросить: почему свиданье с ученым незнакомцем окружено такой секретностью и назначено в глуши, коль ваша цель вполне благочестива?

Не скрывая сардонической усмешки, мистер Бартоломью откинулся в кресле:

— А ну как я из числа северных мятежников, да? Этакий Болингброк{9}. Вон и бумаги исполнены тайнописью либо все по-французски да по-испански. Поди, я в заговоре с лазутчиком Якова Стюарта{10}.

На миг актер смешался, словно его тайные мысли были угаданы.

— Аж кровь стынет, сэр.

— Взгляни, тут и впрямь какая-то шифра.

Актер взял листок, но тотчас поднял взгляд:

— Ничего не разберешь.

— Не колдовская ль тут магия? Что, если я забрался в трущобу, дабы свидеться с выкормышем Аэндорской волшебницы{11}? Видно, хочу обменять свою бессмертную душу на тайны загробного мира. Так сгодится?

Лейси вернул бумагу:

— Вам бы все шутки шутить, да только сейчас не время.

— Так перестанем молоть вздор. Я не причиню зла ни королю, ни державе, ни единому ее подданному. Ни тело, ни душа мои не пострадают. Разве что рассудок, но тут уж каждый сам волен. Возможно, я гонюсь за глупой несбыточной мечтой. Тот, с кем я ищу встречи… — Мистер Бартоломью осекся и бросил бумаги на столик. — Не важно.

— Сей человек в бегах?

— Больше ни слова, прошу тебя.

— И все ж, зачем понадобилось меня обманывать, сэр?

— Странно сие слышать из твоих уст, мой друг. Разве не ты посвятил свою жизнь обману?

От подобного выпада актер слегка опешил. Молодой джентльмен шагнул к огню и продолжил, не глядя на Лейси:

— Но я отвечу. Жизнь моя предопределена с самого рожденья. Все, что я сказал об своем мнимом отце, справедливо для моего истинного папаши. Больше того, он старый дурак, породивший моего старшего брата. Как и тебе, мне предложена роль в пьесе, но отказаться от нее нельзя. Отметь разницу между нами. Коль откажешься играть, ты теряешь лишь деньги. Я ж теряю… неизмеримо больше. — Мистер Бартоломью повернулся к актеру. — У меня нет иного выбора, кроме как действовать украдкой. Вот и теперь я должен таиться от тех, кто заставляет меня плясать под свою дудку. Довольно. Больше ничего не скажу.

Лейси пожал плечами и кивнул, будто смиряясь с неведением.

— Завтра выедем вместе, но вскоре расстанемся. — Голос молодого джентльмена был ровен, взгляд прям. — Вы с напарником отправитесь по дороге, что ведет в Кредитон и Эксетер. Скачите во весь дух. Из Эксетера вернетесь в Лондон когда и как вам угодно. От вас требуется одно: сохранить в тайне все, что касается меня и нашего путешествия. Как условились.

— Разве девица не с нами?

— Нет.

— Я должен вам кое-что сказать. — Лейси помялся. — Джонс, то есть Фартинг, уверяет, что прежде ее встречал.

Мистер Бартоломью отвернулся к огню. Повисло молчание.

— Где?

— На входе в бордель, сэр. — Актер сверлил взглядом спину собеседника. — Мол, ему сказали, там она служит.

— Что ты ответил?

— Дескать, не верю.

— Молодец. Он ошибается.

— Однако, по вашему признанью, она и не горничная. Полагаю, вы знаете, что слуга ваш совсем ошалел. Фартинг же об том и поведал. Парня не отшили. — Актер запнулся. — По ночам он к ней шастает.

Мистер Бартоломью одарил его долгим взглядом, будто услышал дерзость.

— Разве мужу зазорно спать с женой? — саркастически усмехнулся он.

И вновь вопрос застал актера врасплох. Он потупился:

— Как угодно. Мое дело уведомить.

— Не сомневаюсь в твоих благих намереньях. Завтра мы все уладим и распрощаемся, но сейчас позволь поблагодарить тебя за содействие и терпенье. Я редко сталкивался с вашим братом. Ежели все актеры подобны тебе, я много потерял. Хоть я не заслужил твоего доверья, в сем прошу мне верить. Как жаль, что мы не встретились в более удачных обстоятельствах.

Актер ответил грустной ухмылкой:

— Надеюсь, еще встретимся, сэр. Помимо страхов вы разожгли во мне дьявольское любопытство.

— Первое отринь, второе угомони. По правде, все это лишь выдумка, сродни твоим пьескам. Но ведь и ты, при всей охоте знать, что будет дальше, не станешь представлять последний акт прежде первого. Так оставь и мне мои загадки.

— В моих пьесах финал известен, сэр. Его не утаишь.

— Я не могу огласить свой, ибо он еще не написан. Вот и вся разница. — Мистер Бартоломью улыбнулся. — Покойной ночи, Лейси.

Актер потоптался, будто хотел еще что-то сказать, но затем отвесил поклон и шагнул к выходу. Открыв дверь, он удивленно замер.

— Здесь ваш слуга.

— Пусть войдет.

Помешкав, Лейси бросил взгляд на безмолвного человека и, коротко махнув рукой, скрылся в темноте коридора.

Войдя в комнату, глухонемой закрывает дверь. Он пристально смотрит на хозяина, который отвечает ему таким же взглядом. Подобный перегляд выглядел бы странно, длись он секунду-другую, ибо слуга не выказывает ни малейшего почтения. Но взгляды скрестились надолго, словно эти двое безмолвно беседуют. Так смотрят друг на друга муж с женой или брат с сестрой, в людной комнате не могущие выразить свои истинные чувства; однако в глазах господина и слуги нет желания чем-то скрытно поделиться или на что-то намекнуть. Они смотрят так, будто перевернули книжную страницу и вместо ожидаемого диалога персонажей или, на худой конец, описания их действий увидали черный лист{12}, а то и печатный брак — отсутствие страниц вообще. Оба молча смотрят друг на друга, точно в зеркало.

Наконец они оживают, как после стоп-кадра. Опустившись в кресло, мистер Бартоломью наблюдает за слугой, который подтаскивает к камину сундучок и, не глядя на хозяина, начинает скармливать красным угольям пачки рукописей, словно это всего лишь старые газеты. Бумага мгновенно занимается, а Дик, присев на корточки, тем же манером избавляется от книг в кожаных переплетах. Одну за другой он достает фолио, кварто и меньшие книжицы, на многих из которых оттиснут золоченый герб, и, раскрыв их, бросает в разгоревшееся пламя. Без видимых усилий две-три книги он рвет пополам, но в основном просто швыряет их в огонь, а затем грубой кочергой подгребает в кучу пухлые тома, что отвалились на сторону и плохо разгораются.