Долиной смертной тени - Алексей Ливанов

мы почти по всему списку необходимого, и стал я разыскивать там местного сутенёра, — уже в который раз пересказывал свою историю Выдра присутствующим во дворе. И тем, кто уже всё это слышал, и тем, кто ещё ничего об этом не знал. — И нашёл ведь! На полурусском, на полуанглийском, пытался ему объяснить, что мне нужна шлюха. А этот баран пялится на меня и нихера не понимает! И тут он говорит мне: «Шармутка!» — и начинает елозить двумя руками, как лыжник. Я ему говорю: «Да, шармутка!»

Пару раз в месяц на сброс денег бойцов старшина брал с собой двоих-троих желающих и ехал в ближайший посёлок, восстановленный после военных действий к относительно мирной жизни, и в котором находился более-менее приемлемый рынок продовольствия. В прошлом месяце такими добровольцами были Выдра и Мага.

— Мага остался на охране прицепа с грузом, Кусок искал последние недокупленные вещи, а я попёрся с этим арабским дятлом! — продолжал Выдра. — Короче, заводит он меня в дом. Ковры, подушки, ароматные палочки, все дела. И выводит ко мне бабу, с ног до головы замотанную в тряпки. По внешнему виду вижу, что там килограммов восемьдесят-девяносто. Показываю ему, мол, лицо ей открой. Он открыл. А там — ядерный пиздец! Жирная морда с усиками и щеками хомяка! Я башкой мотаю, типа, нет, давай другую! Выводит он другую, уже с незакрытым лицом. На ней её мусульманские тряпки висят, как на швабре! Худая, как велосипед! Такую не трахнуть, а сухпайком накормить хочется!

Угорающие от рассказа Выдры, хихикая, сдвинулись ближе, чтобы ярче впитать особенности местного колорита.

— Бля, пацаны! — продолжал Выдра. — Я именно тогда понял, почему тут только малолеток замуж берут! Тут же почти все, кому за двадцать пять-тридцать — страшные, как мешок картошки! Или с жопой шире плеч, или вобла сушёная! Короче, мотаю я головой этому дебилу, мол, другую давай. Нормальную, обычную. И ещё так руками фигуру показываю, как будто гитару глажу. Выводит, сука… Педика, блядь! Какого-то напомаженного пидора в шортиках! Я чуть им обоим ебальники не разбил!

Гогот слушающих заглушил всё вокруг. Желающих подъебать Выдру нашлось много:

— Так с кем из них ты в итоге масло поменял?

— И как тебе шоколадная арабика?

— Такого бойца потеряли!

— К моей кружке больше не прикасайся!

В потоке шуток не было слышно тех оскорбительных оправданий, которыми Выдра пытался резюмировать, ожидая, по-видимому, совсем другой реакции.

— Лошара ты, Выдра, — вставил кто-то из бойцов, когда смех немного поутих, — мне бы сейчас что жирную, что тощую — отодрал бы как «за здрасьте» и не поперхнулся!

— Да, сейчас бы любую хоть на пару минут — ух я бы… — продолжил кто-то ещё.

— Не понимаю я вас, — тихо и спокойно, дождавшись, когда все уже выдохнутся, сказал Куница, — это же всего лишь физический процесс.

Слушая рассказ Выдры и выстругивая из какой-то сухой ветки подобие кола, сидя у небольшого костра, Куница уже заранее понял апогей развязки и смысл возмущения рассказчика. Но его мысль была намного глубже.

— Потрошил я как-то одну тварь лет тридцати. И ради интереса отдельно вырезал все её причиндалы под корень. Уж очень мне было интересно увидеть, на что же похоже то, что так всех мужиков с ума сводит…

В полной тишине был слышен только звук отлетающих от ветки стружек, которую кромсал ножом Куница.

— И что я вам скажу, джентльмены? Обычная кишка. И по виду и наощупь.

Стало так тихо, что было слышно, как потрескивают остатки сухих пайков и их упаковок в костре.

— А… За что ты её так…? Ну… Потрошил… — спросил Шум, стоящий рядом со мной. Куница бросил в костёр заточенный конец ветки и, достав из пачки сигарету, стал её разминать.

— Это было на Донбассе, в 2014-м году. Хохлы подобрались вплотную к городу Снежное и стали долбить по его окраинам гаубицами, — закурив, Куница выпустил струю дыма, — в районе «Новые Черёмушки» они били по территории завода «Химмаш». Погибло несколько человек, десяток трёхсотых. А на следующий день после обстрела местные изловили подозрительную бабу, которая разговаривала по мобильному телефону, потом бросила его в мусорный контейнер возле рынка, достала второй и снова стала с кем-то говорить. Тогда все мало в чём разбирались и мало кому доверяли. В МГБ её вести не захотели и привели прямо к нам на позицию. После нескольких увесистых «добрых слов» она созналась, что является наводчиком арты ВСУ. Почитали её переписку в телефоне, фотки с Майдана посмотрели… Короче, наш клиент…

Куница театрально взял паузу, оглядывая окружающих, выпуская сигаретный дым.

— Не парься, братан! — сказал он, глядя на Шума, который задал ему вопрос. — Учитывая, как её пиздили, пока волокли к нам, я сделал ей огромное одолжение, убив её и прекратив мучения.

— Ну да, расскажи мне за серого бычка! — сменившийся с фишки Борзый, попивая что-то из кружки, подал комментарий. — Не знал бы я тебя и твою репутацию, так и стоял бы сейчас, уши развесив! Одолжение ты ей сделал или насладился вдоволь?

Куница, не поворачивая головы в сторону Борзого, достал из костра горящую головешку, которую совсем недавно затачивал, и, сдувая пламя с горящего конца заточенной ветки, спокойно и медленно продолжил:

— Ну… Не совсем. Перед тем, как предстать перед Перуном, она смогла полностью прочувствовать всю боль земного мира. Я жгутировал ей по очереди руки и ноги, пока их отрезал, а в конце и в ливере покопался. У баб природой заложен другой болевой порог, и она чувствовала всё, что я с ней делал, но не могла ни потерять сознание от боли, ни умереть от потери крови раньше времени.

— Ты больной на всю голову! — сплюнув, Борзый направился в дом.

— А ты мне здоровых покажи! — с ухмылкой крикнул ему вдогонку Куница. — И поверь мне, брат, это далеко не самое страшное, что я мог с ней сделать!

Шутил ли Куница или лишний раз подтверждал свой статус кровавого мясника, не знал никто. Но, учитывая славу, тянувшуюся за этим одиозным бойцом, как липкий, кровавый след, искать подтверждений сказанному желающих не нашлось. Как знать, возможно, Кунице просто надоели разговоры пиздострадальцев, тело которых разрывал накопившийся тестостерон.

Понемногу двор стал пустеть. Бойцы, уточнив очерёдность дежурства на фишке, стали расходиться по своим спальным местам. Нужно было хорошо отдохнуть перед завтрашним днём. Возможно, для кого-то этот отдых станет последним. Шутки и смех сегодня вечером были натянутыми и нервными. Тяжесть ожидания неизвестности завтрашнего дня чувствовал каждый.

По-быстрому простирнув горку, тельник, трусы и носки в каком-то шампуне, я развесил шмотки на просушку. Надев на