Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов» - Владимир Перемолотов

Князь, кажется, понял его и улыбнулся в ответ.

– Захватить-то захватит, только не для нас, а для себя. Нам ведь не нужна их победа? Нам нужна наша победа. А в руках большевиков это оружие уравняет шансы и введет красных в соблазн напасть первыми.

Доктор с сомнением покачал головой.

– Я не совсем представляю, о чем идет речь…

– Об оружии. Об оружии, в сравнении с которым всё то, о чем говорил Семен Феофилактович, – детские игрушки. Лучи невиданной силы, против которых не устоят ни металл, ни камень. Сила, которая разрежет и броненосец, и крепостную стену. Если такую установку поставить на ракету профессора, то вполне реально сделаться властелином мира.

Семён Николаевич с сомнением кашлянул.

– Гхм… Тем более! Собственными руками вооружать врагов?

– Считайте, что мы будем вооружать не врагов, а соотечественников. К тому же, кто нам помешает, в случае крайней необходимости, передать оружие на Запад?

– Правильно! – неожиданно согласился с ним доктор. – Надо думать и о том, что будет после войны. В новом мире у Российской империи должно быть преимущество перед всеми, даже перед союзниками.

– Особенно перед союзниками!

Возвращая всех на землю, Семен Николаевич заметил:

– Пока это звучит фантастично… Ведь вашего чудо-оружия пока нет?

– Нет. Но у нас есть Владимир Валентинович!

Доктор пренебрежительно фыркнул и покачал головой даже не с сомнением, а с горькой уверенностью в собственной правоте.

– Одной личности мало. Чего бы там ни говорили, батенька, а от личности – в этом с марксистами соглашусь – не так уж много и зависит. Что может сделать один человек, пусть даже умный и отчаянный, против того же ОГПУ? Раствориться во вспышке индивидуального террора? Одиночка против организации?

– Личность личности рознь, – возразил Семен Николаевич. – Если личность вроде телеграфиста Тюлькина, что словно пьяный к забору к любому чужому мнению прислоняется, то вы правы. Ничего такой не сделает… Но ведь в Истории не только Тюлькины… Точнее, там их вовсе нет. Там Наполеоны, Македонские, Бертольды Шварцы. Вашего брата, врачевателей разных, сколько, наконец…

– Эка вы хватили! Когда это было! Вы б еще Христа, да басурманского Магомета вспомнили… Тогда времена иные были – ни телеграфа, ни полиции…

– Согласен, Аполлинарий Петрович. Не будем далеко заглядывать. Но смог же некто Ульянов-Ленин противостоять обществу и даже разрушить его? А уж его-то последователей и полиция щипала, и телеграф не щадил.

– Там была организация.

– Так у нас она тоже есть.

Голос доктора внезапно пожестчал.

– Но нет царя-батюшки и его либеральных законов, позволявших всякой швали отдыхать в ссылках и скрываться за границей… Каленой метлой надо было..

Он стиснул кулак, потом остыл, разжал пальцы. Князь остужающе похлопал его по плечу. Все-таки не следовало забывать, что год ныне 27-й и идут они по Москве коммунистической. Как напоминание об этом, под фонарем стоял милиционер.

– Ладно… Хорошо… Согласен. Шварц, Македонский, Ленин… – понизив голос, сказал доктор. – И Владимир Валентинович.

– И Организация! – напомнил князь. – Все вместе – это шанс. Серьёзный шанс.

Доктор с сомнением покачал головой.

– Аппарат профессорский, конечно, гениальное изобретение, но князь вот говорит, что это – только половина дела. Вы представляете, чем нужно его дополнить, для того чтоб, как вы с князем собираетесь, диктовать свою волю всему миру?

– В общих чертах представляю, – кивнул князь. Семен Николаевич вопросов не задавал. Они были настолько очевидны, что ответы должны были появиться сами собой.

– У нас есть силы сделать это?

– У нас? Нет, – спокойно откликнулся товарищ.

– Ну, а о чем тогда разговор?

Несмотря на свой пессимизм, доктор-таки надеялся услышать «есть», но разговор не оборвался.

– Разговор о том, что мы должны привлечь к проекту иные силы.

– К проекту? Что за «проект»?

– Тот, который станет называться «Власть над миром», – после минутного молчания сказал, наконец, князь. – Совсем рядом с нами есть сила, которую мы можем использовать.

– Большевики?

Доктор догадался легко – в Советской России других сил попросту не было.

– Разумеется, большевики… Ну самого себя со счетов не сбрасывайте. Вы в этом плане очень серьёзная фигура.

Доктор попытался угадать.

– Вы предлагаете Владимиру Валентиновичу перейти на службу к «товарищам»?

В голосе непонятно чего было больше – недоумения или брезгливости. Князь ответил явной насмешкой.

– К сожалению, ваше предложение, доктор, нереально. Большевики не допустят потомственного дворянина до такой работы. Тут нужен чужой человек.

– Чужой? – переспросил Семен Николаевич.

– Чужой, – подтвердил с усмешкой князь. – Чужой человек с головой Владимира Валентиновича.

– Документики попрошу, граждане…

В разговоре они не заметили, как дошли до столба с милиционером. Тот поднес руку к форменной шапке.

К счастью для них, в Советской России паспорта отменили как проявления царской отсталости и деспотизма, так что документом мог стать любой клочок бумаги с синей печатью.

Семен Николаевич протянул билет профсоюза кожевников и вопросительно посмотрел на доктора. Уж кому-кому, а ему-то опасаться было вовсе нечего. Не голь перекатная, а настоящий профессор психологии, на совслужбе состоит. Только отчего-то не спешил доктор доставать документы. Милиционер отошел к фонарю и, шевеля губами, начал читать, изредка поглядывая на задержанных.

Вернув бумаги, пробормотал что-то вроде «спасибо» и уже твердым голосом спросил профессора.

– А ваши, гражданин?

Доктор вместо ответа чуть наклонился вперед и встретился с ним взглядом. Милиционер вздрогнул и застыл.

– Оставьте его, доктор, – брезгливо прошептал князь. – Зачем?

– Пойдемте князь, пойдемте, – потащил его Семен Николаевич. – Нечего смотреть…

Оба знали, что сейчас случится. Доктор догнал их через минуту. Князь оглянулся. Милиционер, по-прежнему стоя под фонарем, неторопливо подносил к виску ствол.

Они сделали несколько шагов, когда позади раскатисто ударил выстрел.

– «Наган»? – спросил Семен Николаевич.

– Скорее «маузер», – возразил князь и повернулся к доктору. – Это вы его?

Доктор хищно оскалился.

– Нет. Это он сам себя…

Князь пожал плечами, словно не знал, как отнестись к тому, что только что произошло на него глазах.

– Ребячество какое-то, ей-богу… Вас бы в Кремль запустить с вашими-то талантами… И бомбы никакой не нужно.

– Нет уж, увольте, – криво усмехнулся доктор, – там и своих таких хватает…

СССР. Москва

Апрель 1929 года

Теперь в голове профессора не стало перегородки, отделявшей русского профессора от профессора немецкого. Он вспомнил все. Организацию «Беломонархический центр», задачу, поставленную пред ним товарищами по Организации, и итог двухлетней жизни с чужим сознанием.

Когда он давал согласие на все это, знал, что это должно будет кончиться. Только вот кончилось все не так, как планировалось. Его должны были ввести в старую личность незаметно для окружающих. Паролем, отпирающим его сознание, был вид Московского Кремля в определенной цветовой гамме и несколько слов на латыни.

Ввести должен был свой доктор, член Организации, но жизнь распорядилась по-своему.

Кто ж знал, что большевики наладят выпуск конфет? Кто мог подумать, что изображение Кремлевской стены окажется за хрустальным графином и что день будет солнечным?

Так или иначе, все случилось, как случилось. Тратить силы и время на кусание локтей он не хотел. Оставалось надеяться, что все-таки время в чужой шкуре прошло не даром.

– Здравствуйте, господа, – устало сказал профессор. – У нас всё плохо?

– Ничего, ничего, профессор, – подбодрил его Семен Николаевич. – Не так уж всё скверно. Главное, что вы живы и с нами.

– Не вовремя это всё, – подал кто-то голос из-за спины. В словах слышалось сожаление.

– Ничего не поделаешь…

Профессор, отчего-то чувствуя себя виноватым, предложил:

– Может быть, мне вернуться?

– В этом нет смысла…

– Они мне верят, – горячо сказал Владимир Валентинович.

– Нет. Если вы вернетесь, то у нас не будет ни вашего аппарата, ни вас.

Профессор хотел что-то сказать, но Семен Николаевич остановил его жестом.

– Я знаю, что они вам доверяют, но после срыва они вряд ли допустят вас к новым испытаниям.

Он усмехнулся.

– Для них ваше здоровье так же дорого, как и для нас…

СССР. Свердловск

Май 1929 года

…В заводской больничке Федосею выделили отдельную палату, и Малюков целыми днями лежал в койке, выложив поверх колючего, застиранного одеяла забинтованные руки. Дело было, в общем-то, не так плохо. Глухота постепенно проходила, подсыхали легкие ожоги. Досталось больше всего кистям рук, которыми он загородил голову, да волосы сожгло выхлопом. Если б не эти мелочи, то можно было бы прямо сейчас в строй.