Смерть и конюший короля - Воле Шойинка

Элесин (радостно возглашает). О матери наших прекрасных невест!

Танцующие женщины останавливаются и замирают: их взгляды прикованы к атласной простыне. Ийалоджа приближается к Элесину и бережно забирает его ношу.

Да-да, возьми ее! Здесь не просто кровь девственной девушки, бывшей невесты, – это символ слияния поколений: награда стоящему у последнего перехода и дар уходящего будущей жизни. Все подготовлено. Слушайте! Слушайте!

В отдалении слышится негромкая и размеренная барабанная дробь.

Да! Приближается заветное время. Любимый пес короля – в пути. Любимый конь собирается в путь. Мои братья вожди ничего не забыли – все подготовлено к последнему переходу.

Вслушивается. Между тем на пороге киоска появляется новобрачная: она застенчиво замирает в проеме двери. Элесин обращает к ней взор и взволнованные слова.

Наш брак, о жена, пока что не завершен; он завершится лишь после того, как путник, посеявший в твоем лоне жизнь, упокоится прахом во чреве земли, чтобы весной молодые побеги скрыли ресницами шелковистой травы черную пропасть последнего перехода. Это мгновение все завершит, а пока твой удел – оставаться со мной. Мои верные барабанщики, послужите мне напоследок! Я сам избрал для прощания это место – сердце жизни, звенящий улей, который хранит в своих малых пределах все приметы большого мира. Здесь я познал любовь и радость – гораздо острей, чем в своем дворце. Приедаются самые отборные яства, но тут, на рынке, мне не грозит пресыщение: слишком короток срок наслаждений. Слушайте последние удары сердец коня и пса, отбывающих с королем, – вскоре их понесут королевские слуги на своих плечах в плетеных корзинах по главной артерии города к рынку: я передал им, что жду их здесь.

Все прислушиваются к барабанному бою. Глаза Элесина затуманиваются; он проводит по ним ладонью, словно для того, чтобы снять с них пелену, мешающую ему видеть женщин и девушек; на губах у него появляется слабая улыбка.

Все идет хорошо: мой дух в нетерпении. Когда орел, реющий над землею, чувствует, как крепчает попутный ветер, что он может подумать, кроме: прекрасно, ибо чем быстрее, тем лучше? Однако повремени немного, мой дух. Немного повремени: мне надо дождаться, когда прибудет конь короля. Друзья, удел верховного коня – носить на своей спине человека, и только сегодня, единожды в жизни, черный скакун, а верней, его сердце пустится в путь на плечах человека. Я видел это необычайное зрелище, когда уходил с королем мой отец. Быть может, сегодня – в последний раз – мне снова выпадет это увидеть. И если конь на плечах человека прибудет сюда хоть немного раньше, чем я услышу, как ритуальные барабаны пробили в лесу мой последний час, конь передаст от меня алафину,[14] что я готов уйти вслед за ним. А если мой час настанет чуть раньше – что ж, тогда все сложится превосходно, и дух моего земного владыки отправится к предкам вместе с моим. (Слушая барабанную дробь, он впадает в транс; его взгляд обшаривает небо, но оно скрыто туманной дымкой. Все дальнейшее он говорит как бы немного задыхаясь.) Луна насытилась; ее полное чрево ревностно освещает небо и землю; но все-таки мне не видно узких ворот, открывающих путь к последнему переходу. О друзья мои, проводите меня – я должен уйти, не чувствуя одиночества, шагая быстро, легко и упруго, как юноша с легким пушком на лице, но твердо и мерно, как зрелый воин. Матери, укажите мне путь к воротам – ведь вы делили со мною кров, – направьте мой танец к последнему переходу.

Движения Элесина приобретают характер танца; он движется вперед, рассекая толпу женщин, которые предупредительно уступают ему дорогу. Ясно слышен барабанный бой. Танец Элесина исполнен замедленной, царственной плавности; каждое его движение кажется внушительным и завершенным. Женщины тоже принимаются танцевать; их танцевальные па повторяют Элесиновы, однако выглядят более легкими и грациозными. Женщины поют погребальную песнь, заглушаемую репликами Элесина и Величателя.

Величатель

Элесин-алафин, ты слышишь меня?

Элесин

Стараюсь, мой друг, стараюсь.

Beличатель

Элесин-алафин, ты слышишь мой зов?

Элесин

Стараюсь, король, стараюсь.

Величатель

Быть может, память твоя нема?Быть может, я должен ее разбудить,Щекоча травинкой былого?

Элесин

Нет, моя память не спит, но чтоХочешь ты мне поведать?

Величатель

Лишь то, что сказано однажды, лишьТо, что когда-то сказал нам всемУходящий отец праотцев.

Элесин

Это укоренилось в моей душе,Как семя в земле, и дожди утверждают,Что настала пора собирать урожай.

Beличатель

Клянись, что если ты не пойдешь за мной,То пошлешь моего коня, чтобы яДобрался на нем до ворот.

Элесин

Мое посланье доставят тебе,Когда мое сердце перестанет стучать.

Величатель

Клянись, что если ты не пойдешь за мной,То пошлешь мне пса, ибо я не могуСлишком долго ждать у ворот.

Элесин

Пес не отважится уйти далекоОт рук, всю жизнь кормивших его,И скинувший всадника конь не пойдетИскать другого. Элесин-алафинНе доверит животным напутственные слова!

Величатель

Если ты не дойдешь, то мой верный песНайдет для меня затерянный путь.

Элесин

Перекресток семи дорог смутитЛишь слабого чужака. А конюшие короляМужают в сердце страны.

Величатель

Я знаю людские слабости, и тебяМожет опутать семейный кушак,Как тяжкая цепь, или недруги короляСкуют эту цепь, чтобы нас разлучить…

Элесин

Скуют? О нет, достославный король,Ибо мой темно-пурпурный кушакИз алари вовсе не цепь. Ты видалСлона на цепи? Он не стал бы ходитьНа привязи даже у могучего короля!

Величатель

И все же ты не развеял мой страх:Мое новое обиталище непроглядно черно —Пронижет ли черную тьму твой взгляд?

Элесин

Какой бы тьмой ни накрыла нас ночь,Разве мы не найдем дорогу домой?

Величатель

Что ж, теперь я почти убежден —Чудо свершается. Царственный слонНе вызовет слов «Я увидел в ночиЗыбкую тень». О владыке лесовГоворят лишь со страхом благоговения:Слон.

Элесин (словно бы цепенея)

Темно. Я не чувствую тяготенья земли.Странные голоса направляют мой путь.

Beличатель

Река никогда не бывает столь глубока,Чтоб рыбы не видели неба. И тьмаЧернейшей ночи не может сбитьБелесого от проказы человека с пути.Ребенок найдет дорогу домой.Ряженый скроется за густою листвойНа исходе дня, не умножив зла.

Оцепенение Элесина усиливается; его движения замедляются, будто у засыпающего.

Ийалоджа

Воину уготована смерть на войне,Купцу – на рынке, пловцу – в реке,Ленивец от праздности примет смерть,Сеча затупит булатный меч,Красавца сгубит его красота,И только Элесин уйдет к праотцам,Возжаждав смерти: лишь конюшему короляУдастся уйти на исходе дняПо собственной воле и не умножив зла —На исходе дня, не умножив зла.

Величатель. Как я смогу рассказать об увиденном? Конюший опережает и пса, и коня, – как я смогу рассказать об увиденном? Он говорит, что пес короля рискует сбиться с правильного пути, почуяв запахи небесных существ, вот почему конюший владыки должен первым уйти в небеса, – как я смогу рассказать об услышанном? Он говорит, что конь короля рискует сбиться с верной дороги, беспомощно охромев среди валунов, которые не встречались ему на земле, вот почему конюший владыки должен раньше уйти в небеса. Он обещает не замешкаться при уходе, а это главное на проводах короля, – о, как я смогу рассказать об услышанном? Но слышишь ли ты слова мои, Элесин, слышишь ли ты, о верный конюший?

Судя по движениям Элесина, можно предположить, что он ощущает, откуда звучит обращенная к нему речь Величателя; однако он продолжает сомнамбулически танцевать, все глубже впадая в транс.

Элесин-алафин, ты утратил плоть. Барабаны еще звучат, но ты уже далеко. Посмотри, Элесин, луна еще не в зените, но те, кто думает иначе, чем мы, могут уходить – зачем они нам? И все же, Элесин, почему ты спешишь, словно утративший терпение жених, чтоб Олохун-ийо остался один?

Элесин в глубоком трансе; он уже не ощущает, где он и что творится вокруг.

Неужто басовитые голоса гбеду – королевских барабанов – совсем тебя оглушили, как топот слонов на торной тропе? Королевские барабаны глушат все звуки – значит, мой голос тебе не слышен, значит, он бесполезно шуршит во тьме, будто гонимый ветром листок? Значит, ты уже не чувствуешь свою плоть, ибо развоплощение началось, и земля, которую я насыпал в твои сандалии, чтоб ты задержался у нас подольше, рассыпалась прахом и не удерживает тебя? Значит, барабаны иного мира сплетают свой голос с нашими гбеду, встретившись в сокровенной роще осугбо?[15] Значит, их голос, неслышимый людям, грохочет вокруг тебя, словно грозный гром, вторя шагам наших славных предков и сотрясая купол небес? Значит, тьма уже накрыла тебя? Так видишь ли ты отсвет сияния, которое озаряет конец перехода, – сияния, запретного для оставшихся на земле? Значит, оно уже высветило тех, чьи голоса мы столь часто слышим, чьи прикосновения иногда ощущаем и чьею мудростью разрешаем недоумения, когда наиболее мудрые из людей бессильно бормочут «это необъяснимо»? Элесин-алафин, поверь мне, я знаю, отчего у тебя пересохли губы, отяжелели руки и задубели ноги, как дубеет и усыхает пальмовое масло от дыхания харматтана. О, я призвал бы тебя обратно, если б не знал, что слон неостановим – разве его удержишь за хвост? – когда он решил удалиться в джунгли. Солнце, спускающееся вечером к морю, не станет слушать просьбы крестьян, если им понадобится, чтоб оно задержалось. Там, где река вливается в океан, чтобы отведать соленой воды, нам неведомо, кому молиться – Олохуну или богине реки. Стрела никогда не возвращается к лучнику, и ребенок не может вернуться в чрево, из которого он появился на свет. Элесин-оба, ты меня слышишь? Твои глаза отражают небо – значит ли это, что ты уже видишь Хозяина жизни, о достославный вождь? Ты уже встретился с моим отцом? Передай же ему от меня поклон и скажи, что я был с тобой до конца. Слышишь ли ты мой голос, о Элесин, сможешь ли вспомнить Олохуна-ийо, даже если музыка иного мира превзойдет мастерство земных музыкантов? Узнают ли тебя в том мире, о Элесин? Оценят ли по заслугам? Полюбят ли и поймут ли, что безупречная честь – вот твое истинное одеяние, Элесин? Если же этого там не случится, если предназначенный тебе в пищу ямс будут отрезать крохоборским ножом и выберут маленький сосуд для вина, возвращайся к нам, о доблестный Элесин, – мы встретим тебя с почтением и любовью. Если бы мир был ничуть не больше, чем желания земного Олохуна-ийо, мы не отпустили бы тебя…