Жизнь как искусство встреч - Михаил Щербаченко

Все это благолепие мне, молодому в ту пору человеку, не нужно было даром. Но, видимо, само это слово – «даром» – зацепило потаенные струны души. Шесть соток на работе выделяли бесплатно, глупо же не взять. А под постройку давали кредит, которого хватило аккурат на то, чтобы заказать в Костромской области брус для панельно-щитового домика (в народе его называли панельно-щелевым).

Брус везли на самосвале, доехали к ночи, шел проливной дождь, завалились правым боком в кювет, все высыпалось, мы с шофером, грязные, как черти, часа два таскали доски на участок, чуть не померли. Потом до утра искали кран, чтобы вытащить самосвал… Именно в ту ночь я все понял насчет бесплатного сыра.

Брус провалялся на участке целый год, видеть его было тошно, но каждый месяц приходилось идти в сберкассу, выплачивать по кредиту, и это предстояло делать аж десять лет. Но родное государство не оставило в беде. Случилась не то деноминация, не то девальвация рубля, короче, сильно обесценился наш «деревянный». Накопления на сберкнижках рассыпались в прах. Многократно подняв цены, правительство вынуждено было поднять и зарплаты. А вот номинальное выражение кредитной суммы осталось прежним, и я буквально двумя зарплатами погасил кредит. Ушел в ноль. Кому война, а кому мать родна.

И тут же услышал глас небес: если уж после такого подарка ты, парень, не обустроишь участок, пощады не жди. Испугавшись, я напрягся и в первое же лето поставил дом (забавно, что остекление пяти окон обошлось дороже, чем весь кредит), а в следующий сезон создал на шести сотках объемно-пространственную композицию из крохотной веранды, хозблока с туалетом и душевой лейкой, а также беседки для умиротворения и созерцания.

Вот только созерцать было некогда и нечего. Жизнь проходила то в Москве, то в командировках; тащиться сюда в выходные, чтобы лицезреть, как сослуживцы, обливаясь потом и надрывая поясницы, пропалывают грядки, сколачивают доски и месят раствор, – сердечное мерси! Глубоко чуждый рабского энтузиазма, я наезжал в садовое товарищество дважды в год: открыть сезон и закрыть.

Зато на работе ежедневно выслушивал огородно-строительные новости (у кого какая уродилась редиска, кто где достал рубероид для крыши) и диву давался: сколь же могуч трудовой ресурс моих товарищей! Мало им полной рабочей недели, надо еще помучить себя по выходным. Ладно бы вечерами шашлыки жарили или Визбора пели под гитару, – так нет же, в субботу к закату все без сил засыпали на кривых самодельных топчанах, чтобы на заре помахать тяпкой, а потом, набив пузо дарами природы, прошагать с набитым рюкзаком семь километров до станции и два часа протрястись в переполненной электричке.

Но самое невероятное состояло в том, что все это им чрезвычайно нравилось. Быть может, потому, что впервые в жизни они чувствовали себя частными собственниками, владельцами недвижимого имущества, и это создавало иллюзию новой, доселе неведомой жизни. Окрыляло и звало к созидательному труду.

Не так давно я после долгого перерыва приехал в наш поселок. Бывших коллег здесь почти не осталось; кто-то поднялся, перерос шесть соток и в новых местах построил новый дом, с отоплением и канализацией, другие закончили свой путь, и в их вековечных вагончиках живут совсем другие люди. Вот и я свой домик, своего садового товарища, рано или поздно продам, так и не ощутив себя латифундистом.

Пусть повезет другому.

Вездеход для избранных

Слаб человек, очень уж любит напомнить о своих былых доблестях. Вот недавно на домашней посиделке один гость вроде бы случайно выронил из кармана удостоверение с аббревиатурой «ЦК КПСС». И пошутил: это древний талисман, ношу от сглаза. Что тут поднялось! Он битый час к восторгу собравшихся рассказывал, как нынешние звезды дожидались аудиенции в его приемной.

А я слушал и вспоминал, куда задевал свое точно такое же удостоверение. В бордовом кожаном переплете с золотым тиснением. Под ламинатом, считавшимся в конце восьмидесятых полиграфическим чудом, помещалось замечательное фото владельца документа, которое делали не где попало, а в специальном ателье. Вероятно, в ту пору фотошоп уже был, – слишком уж верноподданная вышла у меня физиономия.

Досталась мне эта корочка явно не по заслугам. Ни в каком партийном аппарате сроду не числился, просто газета, где тогда работал, выходила под эгидой ЦК КПСС, и все члены редколлегии имели такие удостоверения. Они назывались вездеходами, поскольку открывали двери в самые недоступные учреждения. Включая предприятие бытового обслуживания Управления делами ЦК КПСС, где можно было, к примеру, раз в два года приобрести дефицитную ондатровую шапку.

Но главная ценность удостоверения состояла в том, что оно в разы поднимало самооценку его обладателя, зачисляло счастливчика в разряд небожителей, возносило над простолюдинами. Мед власти втекал в жилы даже газетчиков, хотя мы старались казаться циниками-неформалами и неосторожно пренебрегали партийным этикетом.

Например, по удостоверению ЦК КПСС ходили в рестораны, которых в Москве было очень мало, и вечерами они были забиты. Особо ценились рестораны Дома кино, Дома литераторов, Дома актера – попадание туда считалось шиком. Мы с коллегами повадились посещать актеров (у них была вкуснейшая говядина), и время от времени после трудового дня отправлялись на улицу Горького, 16. Я совал под нос швейцару корочку с магической аббревиатурой, и в переполненном зале тут же находился резервный столик, за которым мы могли беседовать о руководящей роли партии. Ну, или обсуждать отдыхающих по соседству дам.

Но однажды случился облом. Мы пришли, на двери, как водится, висела табличка: «Мест нет», я махнул знакомому швейцару – дескать, не томи. Тот не впускал. Я «сделал лицо», достал бордовую книжицу, и тут швейцар, приняв театральную позу, громко и отчетливо меня послал. Туда. И скрылся за дверью.

Но удивительное дело: я не полез скандалить, поскольку не принял оскорбления на свой счет. Швейцар ведь послал не меня, он в моем лице послал ее. Партию. Ум, честь и совесть нашей эпохи. Плохи твои дела, товарищ КПСС, мелькнуло в голове.

Конец ознакомительного фрагмента.