В горе и в радости - Джанет Дайли

Тихо и жалобно постанывая, она прильнула к горячей груди и обняла его, стараясь удержать. Но Корд резко снял с плеч ее руки и отстранился.

— Не надо, Стейси, — проговорил он с нескрываемой мукой.

Он отпихивал ее, а она все цеплялась, как утопающий за соломинку, не давая от себя избавиться.

— Побудь со мной, — умоляла она шепотом. — Просто обними и посиди со мной. Ты так давно не обнимал и не целовал меня.

— А как быть с неутоленной страстью? — бросил он, закипая. — Не изводи нас обоих.

— Ты не прав, милый, — мягко возразила Стейси. — Мне хорошо уже просто от твоих поцелуев. Лучше так, чем совсем не прикасаться друг к другу, не ощущать тепла.

— Я лучше знаю, что тебе нужно, — выдохнул Корд. — Мы слишком много ночей провели вместе, и я не забыл твой темперамент. Поцелуи, ласки — нам обоим этого слишком мало.

Стейси была уязвлена.

— О чем ты? — нахмурилась она, со страхом ожидая ответа.

— Не могу довольствоваться крохами, — жестко ответил он.

— А как насчет моих желаний? Моих потребностей?

— К черту, Стейси! — Он выругался беззлобно и, казалось, был очень расстроен. — Я не могу быть мужчиной наполовину.

Он сжал зубы. Стейси слезла с кровати.

— Поэтому ты совсем отказываешься от , меня? — завелась она. — И мне нельзя дотронуться до тебя, поцеловать, даже если захочется?.. Я правильно поняла?

— Я считаю, — огрызнулся Корд, — что если человек достаточно долго обходится без пищи, то чувство голода пропадает.

— Ты о себе? — вспыхнула Стейси, с ужасом осознавая, что еще немного — и у нее случится разрыв сердца. — А тебе не приходило в голову, что так можно и умереть?

— Да нет же. — У него напряглись скулы, лицо помрачнело, а взгляд устремился куда-то сквозь нее, в темноту комнаты. — Хотя лично я предпочел бы умереть. — Он принялся растирать онемевшее бедро. — Я теперь понимаю, что чувствует зверь, попавший в ловушку.

— Но ты же не будешь в ловушке вечно! — воскликнула она. — Ты снова сможешь ходить. Почему бы тебе об этом не подумать? Почему ты никак не можешь поверить в это?

— Почему ты не можешь допустить, что я никогда уже больше не встану? — зарычал Корд.

— Допустила, что дальше? Мы что, всю оставшуюся жизнь будем спать в разных комнатах? Не разговаривая? Никак не выражая своей любви? Так, что ли? — бросила она с вызовом.

— Я рассчитывал, что ты поймешь. — Он терял терпение. — Боже мой, ты только послушай себя! На что это похоже? Ты хочешь каждый раз вспоминать, чего мы лишились? Какая любовь, когда я наполовину труп?! Уж лучше бесконечные ночные кошмары!

— Да что ты такое говоришь! — возмутилась Стейси.

Бледный свет ночника падал на обнаженное золотистое тело. Всегда стройное и мускулистое, оно было сейчас совсем худым, но не потеряло привлекательности. Корд по-прежнему сохранял жизненную силу, настоящую мужественность и еще множество других, не поддающихся описанию качеств, которые неотвратимо притягивали к нему.

— Думаю, ты не станешь отрицать, что я не властен над своими ногами. — Он вернулся к насмешливо-циничному тону.

— Сейчас да, конечно… — Она откинула волосы с лица, тщетно стараясь подыскать слова, которые убедили бы его. — Но это не значит, что выхода нет.

— И также не означает, что выход есть, — туг же парировал он.

— Билл пригласил к нам физиотерапевта. Ты понимаешь, что он ни за какие коврижки не уговорил бы ее приехать, если бы считал это дело бессмысленным? — Стейси защищалась, не помня себя от ярости.

Корд глубоко вздохнул, и его темный взгляд затуманился.

— Мне иногда кажется, что я превратился в подопытную морскую свинку. Или в картинку из множества разных кусочков. Картинку сложили не правильно, и кусочки никак не стыкуются, а вы все пытаетесь насильно пригнать их друг к другу.

Его голос тронул Стейси усталой безысходностыо, но она ничем не могла облегчить непроходящей душевной боли, скрытой за показным безразличием.

— Ты не должен так думать.

— Почему же? — он удивленно поднял бровь. — Почти год я слышу то от одного, то от другого, какие у меня замечательные шансы, как прекрасно я буду ходить. Но до сих пор все сижу в своем кресле или валяюсь в кровати. Все эти заверения ничего не стоят.

— Может быть, физиотерапевт поможет, — неуверенно вставила Стейси.

— Опять «может быть». — Он горько засмеялся. — Может быть, терапевт, может быть, операция… Да это же еще один обман.

— Что ты предлагаешь? Даже не пытаться? Ты что, не хочешь встать на ноги?

— Дело не в этом. — Он поджал губы.

— Прости, но я что-то тебя не понимаю. — Стейси отошла и вцепилась в спинку кровати. — В чем же дело?

— Я устал строить воздушные замки. Надежда каждый раз возникает и лопается как мыльный пузырь. Не только у меня, но и у тебя, и у Джоша, и у всех остальных. Не могу больше на это смотреть и не хочу быть виновником твоей боли. — Корд не сводил с жены потухшего взгляда. — Я знаю, что происходит, знаю, как тебе плохо и как ты стараешься это скрыть. Я не желаю этого видеть, но приходится.

Стейси покачала головой.

— Забудь о нас с Джошем. Лучше погляди, что стало с тобой. Ты несговорчив, язвителен. С тобой невозможно находиться рядом, ласки мои ты отвергаешь. Пойми, ты сдаешься, отступаешь все дальше и дальше, замыкаешься в себе. Я понимаю, ты устал от борьбы, попыток и неудач.

— Ты совсем меня не слушаешь! — взорвался Корд.

— Нет, слушаю, — возразила она, — и очень внимательно. Ты стараешься доказать, что выхода нет, и хочешь, чтобы я согласилась с тобой. Хорошо, пусть будет так! — Стейси задыхалась от негодования, взвинченная его упорством. — Ты инвалид, Корд. Инвалид! Слышишь? — Ей вдруг захотелось ранить его своими словами так же жестоко, как он поступал с ней. — Ты всегда им был! Раз ты хочешь, чтобы тебя воспринимали именно так, я подчиняюсь!

Стейси сорвалась на крик и заплакала. Слезы душили, текли по щекам, и она ничего не видела, кроме темного силуэта в мутной дымке. Она зажала рот рукой и резко развернулась.

— Стейси, погоди!

Но она уже вылетела из комнаты и, сотрясаясь всем телом от сдерживаемых рыданий, бросилась вверх по лестнице. Стейси спотыкалась на каждой ступеньке и, добравшись до своей комнаты, рухнула на кровать, заливаясь слезами. Целый год она не позволяла себе ничего подобного, но пришел час выплакать в подушку все, что накопилось.

Утро Стейси встретила со следами ночных переживаний на лице. Мария обеспокоенно засуетилась: еще бы, вспухшие веки и покрасневший нос на бледном лице — первые признаки простуды. Стейси убеждала ее, что чувствует себя прекрасно, а взгляд все время возвращался к закрытым дверям спальни.