Лето длиной в полчаса - Карина Тихонова

Пилигрим окончательно приободрился. Триста баксов, на которые он наколол Дедала, болтов не раскрутили[34]. А если грудастая тетка деду понравится, вполне возможно, что Пилигрима ждет потрясный отжиг. Или, говоря на «ройял русиш», «благодарность за чудесный вечер».

Тут он вспомнил о главной проблеме, не дававшей ему покоя.

– Дед, как считаешь, нужно рассказать этому реставратору про кису и часы? Понимаешь, мужик на «Вольво» явно сколотил его отпечатки! Зачем-то же ему это нужно? И потом эта баба… то есть дама, – быстро поправился Пилигрим. Дедал имел пережитки сознания, не позволявшие стать ему крутым бро. В частности, не терпел, когда женщин и дам называли другими именами. – У неё такие же часы, как у кисы из бара. Клинишь момент?

– Ты считаешь, что ей грозит опасность? – перевёл Дедал и без того понятное словосочетание.

Пилигрим давно заметил: в напряжённые моменты людям почему-то легче разговаривать на родном языке. И как бы ни был Дедал подкован в области интернет-мемов, когда разговор заходил о важном, неизменно обращался к привычному «ройял русиш».

– Телефончик ты, конечно, у дамы не попросил, – высказал теорему Дедал.

В ответ Пилигрим нырнул в задний карман джинсов и протянул деду визитку, спизженную со стола тетки в голубом костюме. Он и сам не знал, зачем это сделал. Так, на всякий-провсякий.

Дедал уважительно оттопырил нижнюю губу. Взял визитку и снял трубку со старого телефонного аппарата, где набор номера осуществлялся посредством засовывания пальца в дырочки вертящегося круга. Пилигрим уселся на холодную кожаную поверхность дивана.

– Елена Алексеевна? – заговорил Дедал волнующим грудным голосом, сверившись с визиткой. – Добрый вечер. Вас беспокоит Аркадий Заславский. Дело в том, что сегодня вас посетил мой сын, Дима. – Дедал всегда представлялся по телефону отцом Пилигрима. – Ах, помните… Да-да, чрезвычайно несовременный и хорошо воспитанный. – Дедал метнул в Пилигрима заговорщический взгляд.

Пилигрим пожал плечами.

– Видите ли, у него СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО[35] оказалась ваша визитная карточка. Как? – Дедал почесал кончик носа и тут же вдохновился на новое вранье. – Он положил на стол мобильный телефон, а когда забирал аппарат, НЕЧАЯННО захватил вашу визитку. – Пилигрим показал Дедалу большой палец. – Лично я вижу в этом перст судьбы. Не могли бы вы заглянуть к нам завтра в любое удобное время? Я знаю, что завтра воскресенье, но наш дедушка очень болен и хотел бы оценить, так сказать, наследие при жизни. Да, возраст, ничего не поделаешь… Приедете? Чудесно. Готов компенсировать испорченный день в любом объеме. Благодарю вас. В котором часу? Буду ждать. Всего доброго. Да, мне тоже. Я передам.

Дедал положил трубку и посмотрел на внука, ожидая комментов. Их не последовало. Каждый прикалывается как может. Пилигрим считал, что Дедал страдает комплексом Золушки (то есть любит появляться после обносков в шикарном вечернем платье), но версию не озвучивал.

– Судя по речи, дама из интеллигентной семьи, хотя это ещё не аксиома. Посмотрим на неё завтра в три. Ты как, прибудешь?

Пилигрим оскорбился:

– Ничего себе! Да если бы не я…

– Ладно, ладно, я всё понял, – перебил Дедал. – А теперь давай проваливай, у меня важное дело.

– Свидание, что ли? – догадался Пилигрим.

Дедал снова щёлкнул внука по носу. Эту его привычку распускать руки Пилигрим ненавидел и терпел только из врожденного чувства такта.

– Даже если и так, мужчины об этом не распространяются. Топай. Привет предкам. Бум шанкар.

– Бум, – уныло отозвался Пилигрим. Он-то рассчитывал переночевать у обожаемого деда. Не вечер, а сплошной тупи4ок[36].

– Кстати, ты помнишь, какой завтра день? – мимоходом поинтересовался Дедал.

– Помню. Воскресенье, тринадцатое июня. А что?

Дедал посмотрел на Пилигрима с выражением, которое внук охарактеризовал бы как странное. Или еще хуже: жалостливое.

– Нет, ничего. – Дедал дружески подтолкнул Пилигрима к двери. – Топай. До завтра.

Пилигрим вздохнул и нехотя покинул любимую комнату.

Глава четвертая

Артём вернулся домой с двумя плотно набитыми пакетами: в холодильнике второй день шаром покати. Вчера он выкрутился, заказав по телефону какую-то подозрительную пиццу, и сегодня, вероятно, жрал бы то же самое. Однако визит в коммерческий храм искусства позволил переиграть планы.

Артём миновал чистый зелёный двор, неуверенно здороваясь с людьми, встречавшимися по пути. В этот новенький, пахнущий краской дом он перебрался из съёмной двухкомнатной халупы полгода назад и почти никого не знал в лицо. Судя по лицам соседей, они его тоже не знали. Однако на приветствия отвечали. Один супервоспитанный мужик даже придержал дверь, чтобы Артём, обременённый тяжёлыми пакетами, мог беспрепятственно войти.

Дома Артём первым делом снял квартиру с сигнализации, а потом прошёлся по комнатам, убирая мелкие капканы, расставленные с пакостной иезуитской изобретательностью. Это была не пустая блажь. Когда имеешь дело с очень дорогими картинами и их распальцованными хозяевами, стараешься избегать лишних неприятностей.

Разобрав пакеты на кухне, Артём пошёл в мастерскую (две большие комнаты, объединённые в одну, очень большую), встал перед мольбертом с закреплённым на нём холстом и пожал плечами. Ленка может не биться в истерике: работа исполнена хорошо, на пять с плюсом. Но исследование одного миллиграмма краски, взятого из любого невидного места, выдаст покойного копирайтера с головой: восемнадцатый век, добротно, со вкусом сделанный под шестнадцатый.

В дверь позвонили. Артём удивился: кто бы это мог быть? Во-первых, его новый адрес знали очень немногие. Во-вторых, даже этих немногих он в гости не приглашал, встречался только по делу. Может, Ленка? Перспектива снова подставлять жилетку под фонтан бывшей супруги не вдохновляла, но делать нечего. Свет, горевший в прихожей и отражавшийся в дверном глазке, предательски свидетельствовал: хозяин дома.

Артём вышел в просторный необустроенный коридор и заглянул в глазок. Увидев человека по ту сторону двери, он сначала искренне удивился, а потом искренне разозлился. Наверное, поэтому и открыл.

– Привет, – сказал Лёшка Данч как ни в чём не бывало.

Артём молчал, рассматривая бывшего приятеля. Они пересекались пару раз после того случая, но никогда не разговаривали. Лёшка сверкал белозубой улыбкой, бросал на ходу «привет» и скользил дальше, в красивую жизнь, до отказа забитую бабами и бабками. Артём молча кивал, стараясь смотреть в сторону. В такие мгновения он испытывал чувство невыносимой гадливости, причём объектом отвращения был почему-то он, а не Данч.

– Можно войти?

– Зачем?

– Дело есть.

Артём оглядел бывшего приятеля. Слава богу, тубуса под мышкой не видно. Значит, речь не идёт о реанимации очередного украденного музейного раритета. И на том спасибо.

– Какое дело?

Лёшка оглянулся, намекая взглядом на две закрытые двери.

– Желаешь беседовать при свидетелях? Тёма, это дурной тон.

Но Артёму уже и так стало стыдно. Фиг его знает, чего он выделывается, как старая девственница при виде красивого мужчины. Он снял цепочку, распахнул дверь и посторонился, хмуро предупредив:

– У меня ремонт.

– Вот и слава богу, – откликнулся Лёшка, переступая порог.

В прихожей немедленно запахло невыразимо приятной туалетной водой.

– Значит, зарабатывать начал. Кстати, с новосельем тебя. – Лёшка протянул руку, но Артём её не заметил. Лёшка, естественно, не обиделся. – Прости, что явился без подарка. Всё равно ты его в унитаз спустишь.

Артём захлопнул дверь и так же молча пошёл в мастерскую. Лёшка следовал за ним, оглядывая неуютную бетонную коробку с висящей на стенах электропроводкой и новенькие выключатели, про которые Артём пафосно выразился словом: «ремонт». Артём никогда не был у Лёшки дома, но не сомневался, что там всё на уровне: и мебель, и ремонт, и техника, и расписной фарфор, в котором подаётся чай-кофе. Очередной заказчик, попавший на приём к такому специалисту, просто не мог расплатиться за приятную беседу суммой меньше чем с тремя нолями. В условных единицах, конечно.

Однако когда они оказались в мастерской, Артём немного воспрянул духом. Это было единственное жилое помещение в квартире (Артём подозревал, что оно ещё долго будет единственным жилым), где не стыдно было принять даже избалованного деньгами и успехом Лёшу Данча. Две комнаты, объединившись в одно просторное пространство, производили впечатление светлое и радостное. Может, потому, что окон на одной стене было целых три. Может, потому, что новенький гладкий ламинат приветливо светился, отражая свет подвесных лампочек. Может, потому, что мебели было немного: диван, мольберт, письменный и журнальный столы, пара кресел, хороший аудиоцентр и стойка со множеством дисков, преимущественно с классической музыкой. Стены с неровным шершавым напылением дышали свежей краской, запах которой не могла перебить даже новейшая климатическая установка, регулировавшая уровень влажности и температуру. Сейчас она, впрочем, была отключена. Подделка восемнадцатого века таких галантных ухаживаний не стоила.