Богатые — такие разные - Сюзан Ховач

Сага продолжалась в барочном стиле. Ее мать уехала от мужа, когда Гарри Слейд не внял ее просьбам перестать пить, и мисс Слейд прожила два года у своих деда и бабки в доме ланкаширского приходского священника.

— Дед и бабушка хотели оставить меня после смерти матери у себя, но мне так хотелось вернуться обратно в Мэллингхэм…

Я отметил про себя преобладание фактора Мэллингхэма над привязанностью к отцу, но ничего не сказал по этому поводу. Наконец — мы добрались и до третьего брака Слейда, взявшего на этот раз себе в жены хористку, настоявшую на том, чтобы падчерицу отправили в женский пансион.

— Я полюбила Челтенхэм.

И вот мы уже приблизились к трагической развязке саги: последовало алкогольное отравление организма Гарри Слейда, временное улучшение, и в конце концов смерть от цирроза печени.

— Мне приходилось ухаживать за ним, в то время как мачеха гуляла с Перси, — продолжала мисс Слейд. — Я была его сиделкой. Это было ужасно. Я наверняка сошла бы с ума, если бы не сбежала в Кембридж. А потом он умер, разумеется, разорившимся и не оставив завещания. Это ли не предел безответственности?!

— Да, — согласился я. — Видимо, он был не в своем уме. Но вы-то, вы же не сумасшедшая, мисс Слейд? Весь этот вздор с комплексом Электры — просто способ поддержать мой интерес к вашему действительно необычному положению. Скажите, почему вы избегаете говорить о вашей матери?

Она сильно покраснела.

— Моя мать умерла от столбняка. Я не хочу говорить об этом.

— Как говорится, нет худа без добра. Зато ее смерть позволила вам вернуться в Мэллингхэм.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но слов не последовало. Официант подлил ей шампанского. Мой бокал стоял нетронутым рядом с тарелкой дуврского палтуса.

— Давайте посмотрим, правильно ли я понимаю ваше положение, — дружелюбно сказал я. — Вы презирали своего отца, а ваш отказ говорить о матери свидетельствует, что вы отвергали также и ее. Ваш сводный брат хочет отнять у вас дом, а сводная сестра не ударяет палец о палец, чтобы не дать ему это сделать. Поэтому вряд ли их можно считать дружески расположенными к вам, в особенности, если учесть, как много значит для вас ваш дом. Вы остались без средств и доведены до отчаяния, но благодаря либо практической сметке, либо здравому расчету, если не просто случайно пришедшей счастливой мысли, у вас возникла небезынтересная идея о том, как можно сделать деньги. После вашего ухода я позвонил кое-куда. Оказывается, в настоящее время косметика становится интересным бизнесом, даже более интересным, чем я предполагал. Жаль только, что женщина мало годится для делового риска.

— Но ведь я-то воспитана как мужчина!

— Забудьте это, мисс Слейд. В этом мире, в котором вам предстоит зарабатывать себе деньги на жизнь, вы не должны рассчитывать на то, что все пойдет как по маслу.

— Не хотите ли вы сказать, что откажете мне по той причине, что я женщина?

Я вздохнул.

— Не растрачивайте на меня пыл вашей эмансипированности, дорогая. С первых лет моей жизни мои мать и сестра убедительно доказали мне, что женщины могут быть не глупее любого живущего под солнцем мужчины. Поверьте, если я откажу вам, то вовсе не потому, что отношу вас к какому-то низшему биологическому виду, просто я слишком хорошо знаю, какой помехой может оказаться ваш пол в мире коммерции, в котором другие мужчины придерживаются менее цивилизованных взглядов, чем я.

— Помехи можно устранить, — заметила мисс Слейд.

— Эта помеха может оказаться для вас слишком значительной. Сомневаюсь, чтобы вы могли стать выше ее.

— О, конечно же, смогла бы! — жестко возразила она.

Я пристально смотрел на свою собеседницу. Было просто невозможно избавиться от мысли, что, будь она мужчиной, я без колебаний внес бы ее в список своих протеже. В течение многих лет моим хобби было выявление людей, не похожих на всех, и наблюдение за тем, как они, преодолевая бесконечные препятствия, добиваются успеха.

— Как мне доказать вам, на что я способна? — сказала она, совсем так же, как когда-то говорили мне О'Рейли и Стив Салливэн, да и добрый десяток других. И с жаром спросила: — А вы в моем возрасте не ударялись хоть однажды головой о стену? И если да, то разве не оказывалось рядом кого-то, кто протягивал вам руку помощи?

Мои мысли унеслись далеко по кривой моей памяти, а вернувшись к действительности, я увидел свою собственную персону, отразившуюся в ее серьезных темных глазах. Но я помнил, что мне следовало быть осторожным. Это могло оказаться весьма рискованным делом. Я должен быть абсолютно уверен в правильности решения.

— Я подумаю об этом, — сказал я.

— Но…

— Я хочу дать вам один небольшой совет: оставайтесь самой собой. Мне кажется, я уже показал вам свою способность видеть все, что вы стараетесь скрыть под любой вашей позой. Ну, а теперь немного кофе, и поговорим о чем-нибудь другом.

Она изменила тему так резко, что у меня от неожиданности открылся рот. Она прочла в газете, что до приезда в Лондон я был в Генуе, и попросила рассказать о Конференции. Я изложил ей свои взгляды на европейскую политику, а затем, поскольку эта политика была неразрывно связана с экономикой, принялся рассуждать о новых теориях Джона Мейнарда Кейнса. И скоро мы уже обсуждали вопрос о том, не исчерпали ли себя старые законы Адама Смита.

— Вы, социалисты, оказались в дурацком положении, — заговорил я снова, когда она исповедалась мне в своих политических симпатиях и сказала, что всякий, кому довелось разориться, неизбежно склоняется к социализму. — К настоящему времени экономика, основанная на принципе «Laisser-faire», снимающем все ограничения, принесла громадные богатства. Вы требуете разделить эти богатства поровну, но это предполагает уверенность, что они будут постоянно нарастать. Иными словами, для того, чтобы ваши теории заработали, вам придется поддерживать капитализм, — поистине тупиковая ситуация для тех, кто выбирает большевистский путь!

Мисс Слейд храбро пустилась в объяснение различия между демократическим социализмом и коммунизмом, доказывая, что социализм должен вступать в союз с капитализмом, пока социалисты не получат большинства в парламенте. И тогда, в рамках демократии, социализм победит, а капитализм зачахнет.

— Это демократия зачахнет, — ответил я, — и это вовсе не обязательно будет трагедией.

— Вы не верите в демократию? — Мисс Слейд была шокирована.

— Я верю Платону. Существует лишь одна форма правления, которая хуже демократии, — тирания.

— Вот уж никогда бы не подумала, чтобы американец мог придавать большое значение «Республике» Платона! Разве Сократ не настаивал на том, что основой государства должна быть тесная связь между этикой и политикой?